Ночью Истома был разбужен выстрелом. Спустя мгновение весь отряд был на ногах. Вскочил, выхватив пистолеты, даже Паллавичино. Эхо от выстрела металось меж горных склонов, постепенно затихая. Страдиоты зажгли от костра, огонь в котором не гасили всю ночь, факелы и рассыпались по округе, ища разбойников. Димитрос разговаривал с одним из караульных, выясняя причину выстрела. Оказалось, тот разглядел в темноте фигуру человека и пальнул в него, чтобы не допустить внезапного нападения. Место, на которое указал стрелок, тщательно обыскали, но не нашли ничего: ни человека, ни даже следов пребывания людей.

— Возможно, разбойники хотели проверить, как охраняется стоянка, — поделился Димитрос, — теперь поняли, что скрытно приблизиться к нам не получится.

Димитрос сменил караулы, и все снова легли спать. В дальнейшем ночь прошла спокойно. Наутро, после завтрака, отряд снова двинулся в путь.

Они забирались всё выше в горы. Становилось холоднее. Вокруг лежал снег, правда, неглубокий. Страдиоты, хоть и повидавшие за время службы всякого, зябко кутались в плащи. Теперь было ясно, что ожидать нападения не надо: какой разбойник будет зимой жить в горах, где один лишь снег, и даже пастухи, сами мало отличающиеся от разбойников, отогнали свои стада вниз по склону, где в это время овцы могут добыть себе пропитание.

На третий день солнце стало светить жарче, подул южный ветер. Истома по звуку, с каким ступал его конь, понял, что снег начал подтаивать. Он, усмехнувшись, остановился и ловко выпрыгнул из седла. Зачерпнув ладонями снег, быстро слепил большой снежок и запустил им в спину Паллавичино. Тот испуганно дёрнулся, но, обернувшись, увидел весёлое лицо господина русского посланника и тоже рассмеялся. Затем, скользнув из седла вниз, тоже принялся неумело лепить снежок. Если у Истомы получались красивые, ровные снежные шарики, то у итальянца — нечто кривое, корявое и неудобное для метания. Он попытался попасть в Истому, но снежок полетел куда-то в сторону и попал в одного из страдиотов. Тот удивлённо оглянулся, улыбнулся и, спрыгнув на снег, тоже стал лепить снежок. Спустя короткое время весь отряд, спешившись, увлечённо предавался старинной русской забаве.

Страдиоты что-то кричали друг другу, весело скаля зубы. Кому-то снежок попал в лицо, оставив великолепный перламутровый след, который спустя некоторое время превратится в роскошный синяк цвета глубокого индиго. Другой в короткий срок оказался весь облеплен белым, а третьего уже засунули головой в сугроб и накидали сверху снега. Страдиоты веселились, словно дети. Истома с улыбкой смотрел на их весёлые лица с горящими глазами и не мог поверить, что именно эти люди всего несколько дней назад деловито отрезали у убитых разбойников головы, чтобы получить за них обещанные венецианскими властями деньги.

Лишь один человек не принимал участия в этом веселье. Димитрос, сидя в седле, со стороны наблюдал за общей свалкой. При этом он не забывал о том, что надо осматривать окрестности, чтобы избежать внезапного нападения. Конечно, сейчас оно совсем маловероятно, но… но на то он и командир, чтобы быть на голову выше своих солдат. Конечно, такие всплески веселья необходимы солдатам, но кто-то должен держать их в узде.

Когда веселье было в полном разгаре, он что-то громко крикнул, и страдиоты сразу стали отрясать с одежды снег и помогли выбраться из сугроба товарищу, который ничуть на них не обижался и, весело улыбаясь, смахивал с бровей снег.

На следующий день дорога стала медленно спускаться вниз, и кони пошли веселее. Разбойники, если и наблюдали ранее за ними, остались позади. Паллавичино, умело придерживая своего гарцующего коня, подъехал к Истоме. Некоторое время они шли рядом. Шевригин видел, что толмач о чём-то хочет с ним поговорить, но не решается начать беседу. Наконец он собрался с духом.

— Я знаю, — сказал купец, — ты и Поплер презираете меня за то, что я сбежал, когда на нас напали разбойники. Сначала там, на границе Дании и империи, а потом в венецианских владениях. И ты, наверно, считаешь, что я поступил подло.

Он замолчал. Истома не торопился ему отвечать: если уж решился на этот разговор, пусть говорит всё, что думает.

— Но вы с Поплером воины, а я купец. И если купец будет поступать как воин, то он недолго будет купцом. Его или убьют, или он будет вынужден бросить своё ремесло и тоже стать воином. Ты понимаешь, о чём я говорю?

Истома посмотрел на него озадаченно:

— Не понимаю.

— Человек любого сословия, если он хочет добиться успеха в выбранном им деле, должен вести себя так, как положено, как ведут себя другие успешные люди. А если он не захочет или не сможет, то… Согласись, если благородный синьор начнёт выращивать просо или лепить горшки, он обречён на неудачу. Потому что он научен другому, и всё, что он может и умеет, направлено на то, чтобы добиться успеха в деле, приличествующем благородному синьору. Так же и наоборот, если крестьянин или гончар захотят стать рыцарями, у них ничего не выйдет.

Истома усмехнулся:

— Ты нанялся ко мне переводчиком. Ты знал, что нам предстоит дальнее путешествие. А уж о том, сколько на этом пути нам встретится разбойников, ты знал намного лучше меня. Это значит, что ты, как верный слуга, был обязан стоять рядом со мной и отражать нападение.

Паллавичино энергично замотал головой:

— Нет, нет, нет! Хоть я нанялся к тебе, я был и остаюсь купцом. Для вас, воинов, делом являются победа и слава. Для нас — получение, сохранение и приумножение прибыли. И я вёл себя так, как надо себя вести, если хочешь сохранить прибыль. Ты уже знаешь, что у меня при себе сумка с деньгами, которые я получил после продажи своего товара в Копенгагене и Любеке. В силу некоторых причин, о которых сейчас говорить не стоит, я не стал закупать товар, который мог бы продать в Италии. Мне надо доставить деньги в Рим и там рачительно распорядиться ими. В этом суть торгового дела. Да и нанимался я к тебе переводчиком, а не воином. Думаю, ты поймёшь меня и больше не осудишь.