Когда слуги принесли завтрак, коадъютор сказал:

— Передайте Давиду, здоров я. Настала пора поговорить.

Слуги ушли, но вскоре вернулись, приглашая гостей пройти в дом. Архиепископ встретил их за столом, попивая горячий сбитень. По его распоряжению слуги налили питьё и гостям. Давид с сомнением посмотрел на Ласло:

— Отрок нужен ли? Беседа не для всех ушей.

— Успокойся, Давид, — ответил брат Гийом, — отрок сей совершенно надёжен. Иначе он сейчас был бы не здесь, а в Равенне.

— Хорошо, — ответил архиепископ, — тогда рассказывай, зачем пришёл. Хотя я и так догадываюсь. Думаю, появление твоё связано с посольством от папы. Так?

— Всё верно, — согласился коадъютор, — наступают светлые дни. Всё, о чём мы с тобой говорили, уже совсем рядом.

— Извещён я, что папа потребует за помощь при заключении мира с поляками принять унию. Об этом пока не все православные иерархи знают. Но я знаю. Так ли это?

— Всё так, — кивнул брат Гийом, — скоро всё изменится, и верные получат всё, а те, кто пойдёт против, будут низвергнуты в ничтожество.

Давид усмехнулся:

— Давно тебя знаю, и никогда прежде ты не говорил, как на проповеди. Стареешь, что ли? Ты ведь пришёл о помощи просить? Ну так проси.

"Это моё последнее посещение Московии, — подумал брат Гийом, — я действительно старею". Но мысли эти не нашли никакого отражения на его лице.

— Антонио Поссевино, второй человек в "Обществе Иисуса", предложит царю принять положения Ферраро-Флорентийского собора. Взамен обязуется замириться с поляками на условиях, которые устроят обе стороны.

Давид задумался:

— Дело сложное. Моих сторонников в церкви не так много, как хотелось бы.

— Но ты, как я знаю, находишься в особой доверительности у царя.

— Да, — согласился Давид, — на что и уповаю. Я нашепчу царю, как правильно поступить. И не сомневайся, нужные слова я найду. Но вот как быть с другими?

— Другие могут нам помешать? — спросил брат Гийом.

— Могут. Царь к моим словам прислушивается, но порой и других без внимания не оставляет.

— Тогда надо сделать так, чтобы он перестал к ним прислушиваться.

Давид внимательно посмотрел на собеседника:

— Надо.

— И я могу помочь тебе в этом.

— Можешь.

— Тогда назови тех, к кому царь должен перестать прислушиваться.

Давид оглянулся на закрытую дверь, лицо его изменилось. Он неслышно, что было невероятно для его грузного тела, встал со стула и подошёл к выходу, затем резким движением распахнул створку. Раздался стук, короткий крик. Слуга, подслушивающий по ту сторону двери, от удара створки отлетел в сторону. Лицо Давида побагровело.

— Эй, — крикнул он, — Митька, сюда.

Застигнутый за подслушиванием слуга испуганно дёрнулся, намереваясь бежать из дома архиепископа, но было поздно. Прибежавшие на крик слуги навалились, прижали к полу, а вскоре появился и Митька — среднего роста человек в добротной одежде и даже в кожаных сапогах. Серые волосы, серое лицо, совершенно неприметная внешность, и лишь огромные кисти рук бросались в глаза, выдавая в нём огромную силу. При его виде все подались назад, и лишь застигнутый за подслушиванием затрепетал и замер, словно мышь перед ужом.

— Запороть, — коротко и с виду очень спокойно сказал Давид. Но его глаза были белёсыми от ярости, и слуги испуганно разбежались, стараясь не попадаться взбешённому архиепископу на глаза.

Митька совершенно бесстрастно поднял провинившегося за шкирку, как кошка поднимает своих котят, встряхнул его и потащил, волоча ногами по полу. От ужаса тот даже портки замочил.

— Погоди! — велел Давид.

Митька остановился, крепко держа виноватого за шиворот.

— Не надо пороть. Кончай здесь.

Митька, по-прежнему сохраняя молчание, отпустил ворот слуги, взял его левой рукой за подбородок, правой за затылок и сделал резкое движение. Послышался хруст, и тело соглядатая опустилось на пол.

— Проследи, чтобы при нём не было ничего, что на меня указывало бы, — приказал Давид, — да ночью отвези, брось в Которосль [171] .

Митька молча кивнул и утащил труп. Давид повернулся к гостям, успокаиваясь:

— Не хватало ещё, чтобы он под плетьми начал кричать о том, что здесь услышал..