Похмелье обуревает.

Но вроде постепенно выхожу из пике.

Неудобно, что с работой получилось эдак. То есть мы успели сообщить, что не сможем явиться, но все впопыхах и не достойно двух взрослых лекарей. Но это так, хоть и стыдно, но где-то вдали. Стыдновато в отдалении.

– А ты это чего?
– деревянный язык с резиновыми губами не очень достойно выдают речь. Надо же, получилось выговорить!

– А майор с твоей главной озаботились, чтоб при вас кто-то в виде охраны-обороны был. Вот вас и пасли, пока вы куралесили. Лучше стало, как вижу.

– Ну если это лучше, то уж не знаю, что и хуже - о, получается говорить! Действительно в себя прихожу.

– Ты мыслишь, значит, существуешь!
– выговаривает какую-то сложную логическую конструкцию Енот. Пока что-то не получается ее понять полностью, мозг изможден и валяется в черепе жидкой кучкой.

– На ко вот, попей - подставляет кружку с вкусно пахнущим рассолом мой сослуживец.

– Я думал, что кто из коллег поставит капельницу, быстрее было бы!

– А решили обойтись достаточными щадящими методами. Пили вы два дня, сахарного диабета и прочих инсультов у вас, лосей, нет, не суррогаты хлебали - так что и так пойдет. Тебе нарзану или капустного рассолу - тоном завзятого бармена спрашивает хромой.

– Нарзану. Он щелочной, хорош против ацидоза.

– Вижу, восстает доктор из праха и пепла. Держи.

Хорошо, как дождь при засухе на острове Большого Бодуна. Живительно.

Хоть и медленно, а все же постепенно прихожу в себя, восстанавливая контроль над пораженным во все места организмом. Как Терминатор на резервных батарейках.

– Ты говорил, что тебя что-то сильно ест?
– деликатно спрашивает нянька.

– Да?

– Три раза при мне сказал.

Хоть в память двери и перекошены, а понимаю, что имел в виду Енот. Да, меня очень сильно ест то, что отец, как рассказал брат, мог бы спасти мать и себя. Но он повел себя совершенно по-идиотски. Винтовка эта убогая так и осталась висеть на спине, когда он уже шел по дороге вместе с мертвой мамой и приплывшим с половодьем трупом какой-то девахи. Их так и упокоили - тремя выстрелами подряд.

Он не был трусом, и я совершенно точно знаю, что в бою, например, держался бы геройски - а тут увидел, что женщина на маму напала и не то, что не стрельнул, а даже прикладом не врезал. Пытался ее оттянуть, но зомби, даже первичные - цепки чудовищно и бороться с ними дело бессмысленное. По силе живых они почему-то превосходят...

Мне неохота это говорить, как-то выглядит коряво - выставлять погибшего отца дураком. Или неумехой. Или и тем и другим, хотя я знаю, трусом он не был, чего нет - того нет. Мама тоже в этой истории выглядела не очень - все же сколько времени прошло с начала Беды, но с женщины какой спрос! И да, я чувствую, что меня это сильно ест. Отравляя и так паскудное настроение до высшего градуса. Еще и потому, что сейчас вижу и чую - надо было самому их натаскивать и обучать, мало я на такую важную вещь внимания обращал... Мог бы ведь!

И горечь эта распирает изнутри, словно яду нажрался. Не удержать в себе.

И да, прет из меня, как тесто из квашни. И не остановится никак.

Пока не выговариваюсь.

Ехидный Енот непривычно тих и серьезен. Боялся я, что начнется привычное шутовство и дураковаляние, но ни капли подобного.

Думает и негромко говорит:

– Советские люди.

– Ты о чем?

– Они у тебя типовые советские люди. И СССР развалили и социализм угробили на голубом глазу. И себя не могли защитить никак.

– Социализм-то при чем?
– оторопеваю я.

– Рано его у нас стали строить. Форсировать пришлось и получилась стройка не так - раздумчиво отвечает он.

– Мои не рушили социализм!
– сам себе удивляюсь, насколько нелепо прозвучало. Но вырвались эти слова непроизвольно - помню же, как они работали на износ.

– Они, они порушили. Именно они самые - ибо РАНО - тут согласен на 100%.

– Да черт тебя дери!
– вырывается у меня опять же раньше, чем истощенный мозг успевает подумать хоть какую-то мысль. Рефлексы, чистые рефлексы.

– Советский народ был нежизнеспособен. Весь.

– Ну тут врешь!

Вскипел было, но охолаживаюсь. Хоть и контужен возлиянием, но даже до меня доходит, что и самого Енота тоже что-то похожее ест. И сейчас он будет чуточку приоткрывать створки своей раковины, делясь своими соображениями. Нет, разумеется Енот отнюдь не мидия или устрица, но что поделать, если такое сравнение первым пришло в гудящую голову. Не вспугнуть бы!

– Вырастили поколение "советских людей" - говорит негромко сослуживец.

– Не понимаю тебя. Растолкуй!
– тихо охаю. Качнул башкой неудачно. В черепе вся мебель вверх тормашками, словно в столовой парохода, попавшего в штормовую болтанку.

– Сам ты растолкуй! И обоснуй!
– явно на автомате огрызается он тоном 'показательного енотского выступления на публике', но это явно на чистой автоматике вырвалось. Потому как продолжает говорить прежним, странным тоном, причем мне кажется, что я если и не первый это от него слышу, то уж где-то близко к первой тройке. Явно думал он на эту тему и мои переживания ему почему-то близки.