– Да, вот еще телеграммы...
– Он вынул из кармана пачку телеграмм, выбрал одну из них.
– И ты знаешь, от кого есть? От Лясоты.

– От Лясоты? С чего бы это?
– удивилась Мария Ивановна.

– Время подошло такое, Мария Ивановна. Время обнимать - и время уклоняться от объятий, - лукаво сказал старик.
– Кстати, ведь вы с ним одного выпуска?

– Нет... Когда я училась, он был аспирантом.

– Где?

– Там же, в Петровской академии.

По пустынной лиственничной аллее Тимирязевской академии бесшумно катится, словно плывет по воздуху, крылатая пролетка; вожжи в свободном провисе покачиваются над облучком, их никто не держит. Кучера нет. Седок с кожаной подушки безмолвно смотрит на нас. Мы узнаем в нем знакомого по фотографии Ивана Николаевича Твердохлебова. А чуть поодаль, посреди лиственничной аллеи, стоит тот самый столик с газетами, возле которого Мария Ивановна, одна.

Твердохлебов оглядывается, вынимает из кармана жилетки серебряные часы, открывает крышку и произносит:

– Маша, тебе пора!

Мария Ивановна хочет что-то сказать ему, жестом задержать, остановить, но... пролетка медленно удаляется, растворяясь в трепетно-зыбкой куще.

Мария Ивановна как бы машинально кинулась за пролеткой и... вдруг очутилась в людной многоярусной аудитории, где возбужденно спорили Макарьев и Лясота.

– Дети продолжают жизнь, заложенную ранее в их родителей, - говорит Макарьев.
– Ибо и дети и родители являются продуктом одного и того же наследственного вещества.

– Это схоластика, средневековая ложь!
– кричит Лясота.
– Мы поломаем вашу мистическую наследственность и будем управлять ею в интересах нашего хозяйства и общества.

– Вам не хватит жизни для этого.

– Мы начнем, а дети завершат!

– К счастью, у горбатых родителей рождаются нормальные дети.

– Овес рождается от овса, а пес от пса!
– крикнул кто-то из студентов, и аудитория загрохотала...

– Когда это было?
– спросил тот самый старик.

– Всю жизнь так было, - ответила Мария Ивановна.

– Всю жизнь Лясота был аспирантом? Маша, ты о чем говоришь?

Мария Ивановна и в самом деле как бы очнулась, смотрит с удивлением на старика. Она все еще стоит возле столика, рука ее по привычке перебирает журналы и газеты.

– Ты меня совсем не слушаешь, - продолжал старик.
– Здорова ли ты?

– Я, как старая лошадь, вроде бы стоя задремала, - усмехнулась Мария Ивановна и другим голосом: - Наташа, где ты?

– Тут я!
– донеслось из дому.
– Плащ твой ищу.

– Он на вешалке, за шкафом. Не забудь мою сумку на столе! В ней часы, крикнула Мария Ивановна и обернулась к старику: - Спасибо, друг мой. До свидания!

Она забрала газеты и журналы и направилась к машине. Наташа тем временем вынесла ей из дому плащ и портфель. Мария Ивановна раскрыла портфель-сумку, достала серебряные часы-луковицу (те же самые, отцовские), раскрыла крышку. Было ровно восемь утра. Послушала еще - часы тикают.

– Ну, мы поехали.

Она села в машину, махнула рукой, и "газик" сорвался с места. Мария Ивановна смотрит сквозь лобовое стекло на убегающую дорогу, на пшеничные поля и произносит про себя:

– Овес от овса, а пес от пса...

– А я вам говорю - наша наука оторвана от практики. Она преклоняется перед стойкостью видов и забывает о конкуренции, - звенит высокий голос Лясоты.

Стоит он за трибуной; сбоку стол с президиумом, в зале полно народу, не студентов, а пожилых людей: председателей колхозов, агрономов, партработников. Среди них мы видим Марию Ивановну. Идет областное совещание.

– Биология не капиталистический рынок!
– крикнула Мария Ивановна.
– Вы отрицаете основное положение генетики.

– Ваша генетика - предрассудок. И притом буржуазный. Нам каждый год надо пахать и сеять. Весной мы с севом запаздываем. Наука должна помогать - как справиться с этой задачей. Вот мы и предлагаем: давайте сеять осенью. Некоторые так называемые ученые поучают нас - де, мол, нет стойких озимых сортов. А мы им говорим: обойдемся и теми, что есть. И более того, будем превращать, перевоспитывать твердую пшеницу в мягкую, то есть в озимую. Для сибирских полей это будет революционным актом.

– Надо выращивать новые сорта, а не манипулировать старыми!
– крикнула опять Мария Ивановна.

– Видимо, товарищу Твердохлебовой с ее высокой научной колокольни наплевать на наши хозяйственные нужды. Поэтому она и пытается вставить нам палки в колеса. Я предлагаю, по замечательному почину нашего опытного хозяйства, которое возглавляет товарищ Колотов, - кивок в президиум, где один из сидящих склонил голову в ответном поклоне, - посеять по стерне пшеницу во всем крае. Какая экономия выйдет на одной пашне!

Лясота под аплодисменты сходит с трибуны. На трибуну подымается Мария Ивановна, в руках у нее небольшой сверток; она распаковывает его - это оказались свежие зеленя пшеницы.