Шрифт:
Худой и важный начальник экспедиции Филипп Лясота, как заправский рыбак, курит трубку. Близко к нему держится завхоз экспедиции Лебедь, ничем не примечательный, разве что диковинной шапкой из нерпичьей шкуры да пухлыми розовыми щеками.
Пятый член экспедиции, коренастый светлобородый Макарьев, лежит, опершись на локоть, и всю дорогу насвистывает. Кажется, ему нет ни до чего дела.
В рулевой будке за штурвалом в обыкновенной кепке старшина этой посудины. Он тянет цигарку и лихо сплевывает в реку через открытое окно. Время от времени он кричит в трубку трюмному:
– Эй, машина! Ты чего там? Спишь или семечки лузгаешь? Прибавь обороты!
Из-за кривуна карбас выходит на широкий плес. На пологом берегу небольшая деревня, узкий клин желтеющих полей глубоко врезается в тайгу.
– Будем приставать?
– спрашивает Василий Мусю.
– По мне везде интересно. Как начальство, - она кивает на высокого тощего Лясоту с редкой рыжей бороденкой.
– Филипп, пристанем?
– спрашивает Василий.
– Местность глухая, - отвечает тот.
– Надо обследовать.
– Кузьмич!
– кричит Василий старшине.
– Сворачивай в тот затончик за деревню!
Кузьмич грохнул сапогом по обшивке - из трюма высунулась в люк чумазая морда.
– Ты чего?
– спросил трюмный.
– Сбавляй обороты! Причаливаем.
Карбас зачихал и стал сворачивать к небольшой деревне.
– Эй, там, на баке! Приготовить швартовы!
– крикнул Кузьмич.
Мужчины поднялись и засуетились... Карбас пристал к берегу.
Ржаное поле в Якутии. Рожь невысокая, но колосья полные, как говорится - на подходе. Муся перебирает колоски, срывает изредка и кладет их в мешочек. Рядом с ней стоит крестьянин средних лет, видимо, хозяин поля.
– Да ты рви смелее! Чать, не обедняем, - говорит мужик.
– Мне много не надо. Я выбираю только ярко выраженные колоски.
– А чего их выбирать? Они все хорошо уродились. У меня рука верная где кину, там и вырастет. Значит, для науки собираешь? Что ж там у вас, в Москве, ай ржи не хватает?
– Там есть, да не такая.
– А какая же? Рожь, она рожь и есть.
– Ну, не скажите. Московская рожь тут не вызреет.
– Во-он что! Видать, у московской ржи корень тугой.
– Что? Что?!
– Значит, не способен быстрый оборот давать. Влагу плохо гонит. Она и не успевает напиваться. Вроде пашеницы.
По ручью проходит Василий с ящиком на ремне через плечо.
– А пшеница у вас вызревает?
– спрашивает Муся мужика.
– Здесь нет, а на заимке поспевает.
– Далеко ваша заимка?
– В тайге, верст пять по ручью.
– Можно там взять колоски?
– Берите. Я сейчас лошадку запрягу, отвезу.
– Не надо. Мы пешком пройдем, - говорит Василий.
Муся только теперь заметила его, смотрит вопросительно.
– Я уже взял в низовьях образцы почвы, - ответил тот как бы на ее безмолвный вопрос и качнул своим фанерным ящиком.
– А теперь там, наверху, возьму. Так что по пути.
Они идут по лесному берегу ручья; чем дальше, тем все гуще тайга, все таинственнее ее темные чащобы, все заманчивее ее незнакомая глубь. Тоненько, скрипуче посвистывают рябчики. Василий свернул в трубочку листок жимолости, положил на язык и засвистел, как рябчик. Вдруг совсем рядом ухнула и заулюлюкала полярная сова.
– Ой, что это?
– вздрогнула Муся.
– Леший. Давай руку! Ну?!
– Он притянул ее к себе, хотел обнять.
– Не надо!
– она вырвалась и пошла впереди.
Василий приотстал, спрятался за толстую сосну и вдруг затянул высоким срывающимся волчьим воем. Муся замерла на ходу, обернулась и, не увидев Василия, пронзительно закричала:
– Ва-а-ася!
– Ай-я-яй-а!
– ответил он тихонько, так, словно голос его доносился издалека.
– Ва-а-ася!
– закричала она сильнее и помчалась в ту сторону, откуда слышался его слабый голос.
– Вот он я!
– Василий вынырнул перед ней из-за ствола сосны, озорной, смеющийся, и поймал ее в объятия.
– Дурак! Идиот!!
– чуть не плача, она пыталась вырваться.
– Будешь от меня уходить? А? Будешь?
– Он все крепче и крепче прижимал ее к себе.
Она долго и упорно держала его на отдалении, упершись ему в грудь прямыми руками. Наконец не выдержала напряжения, уткнулась лицом в его плечо.
Показалась заимка. Они шли теперь взявшись за руки.
– Уже?
– спросила она, глядя на просвет в деревьях.