– В панцире жить можно, - сказал Зеленин и продекламировал:

– Из чего твой панцирь, черепаха?

Я спросил и получил ответ:

– Он из мной пережитого страха,

И брони надежней в мире нет.

– Цинизм - это следствие озлобленной души, - отчеканил Воронов.

– Замолчи!
– Зеленин встал и вышел из-за стола.
– Озлобленный, говоришь?
– Он остановился перед Вороновым.
– Ты здесь работаешь пятую неделю, а я четвертый год. Главным инженером был. Геройствовал так же вот. А теперь в производственном отделе сижу. Ниже катиться не хочу... Понял?

Катя во время этой перепалки в напряжении застыла над столом.

В кабинет вошел Лукашин.

– А, деятель, здравствуй!
– обратился он весело к Воронову.
– Что это у вас тут за шум, аж в коридоре слышно?
– ласково взяв Воронова под руку, он подвел его к макету массива.
– Ну, как тебе наше изобретение на понтонах, нравится?

– Нет.

– Почему?

– Ненадежно и дорого. Буду категорически возражать.

– За дешевизной гоняетесь, - сдержанно возразил Лукашин.
– Кстати, издержки производства неизбежны в любом деле. А время нам дороже денег.

– Особенно когда они государственные, - отрезал Воронов.

Катя даже зажмурилась.

– Вот что, деятель!
– холодно сказал Лукашин.
– Я двадцать пять лет трудился на стройках и за это время не раз встречал таких речистых обличителей, которые живут в коллективе без году неделя. Извольте делать то, что вам поручено.
– И уже на ходу, возле двери, не оборачиваясь, добавил: - Вперед советую выражаться уважительнее, хотя бы по долгу службы.

– Ну как, поговорил?
– спросил Зеленин, почесывая лысину.

– Поговорил, - сквозь зубы произнес Воронов и, не простившись, ушел, хлопнув дверью.

Катя вышла из-за перегородки, взволнованно прошлась по кабинету.

– Не понимаю, - остановилась она перед Зелениным, пожимая плечами. Зачем понадобились эти понтоны?

– М-да, - улыбнулся Зеленин.
– Видишь ли, у массивов отрицательная остойчивость. Они перевернуться могут. Потонут!.. Без понтонов нельзя.

– Как так? Это же недопустимо!

– Да вот так. Их главный инженер спроектировал. Блеснул!

– А что же Лукашин?

– Дал втихую нагоняй мне и Синельникову. Но ведь он и сам виноват. Просмотрел! Не станет же он оглашать этот конфуз. Авторитет свой бережет. Да и выход искать надо. Вот он и сделал ход конем: на понтонах выводить массивы. И оправдание нашел - восемь дней экономии. Вот как жить-то учитесь!

– Но ведь их опасно устанавливать. Перевернуться могут!

Зеленин остановил ее:

– Это - кабинет, а не площадь. Не кричи!

Она молча ушла за перегородку, надела свою клетчатую шляпу, взяла сумочку и направилась к выходу.

– Куда ты?
– крикнул ей вслед Зеленин.

Но она даже не обернулась.

– Да что вы - с ума, что ли, посходили все?

На площади перед Управлением она села в автобус и доехала до старого порта. "А теперь недалеко, пешком вдоль берега", - решила она и пошла торопливо по каменистой тропинке. Почему он все-таки согласился устанавливать массивы-гиганты с отрицательной остойчивостью? Ведь это опасное дело! Зачем он берет на себя такую ответственность? Или он не догадывается, в чем дело? Нужно предупредить его, поговорить с ним. Она понимала, что ее поспешный побег мало что изменит, и все-таки торопливо шла к нему на участок.

Тропинка вилась по оголенным, словно ободранным, отрогам большой сопки вдоль самого берега бухты. Внизу с шумом колотились волны, и Кате казалось, что это бьется ее сердце. Ветер трепал на ней спадающий воротник серой кофты, плотно лепил на ноги узкую юбку, и было трудно идти на спусках. "Словно спутанная", - подумала она.

Ее одинокая фигура, спускавшаяся с голой обрывистой сопки, была хорошо видна со строительной площадки, от массивов. Лиза ее узнала сразу по клетчатой шляпе.

– Сергей Петрович!
– крикнула она, запрокинув голову.

Сверху, из-за опалубки массива, высунулась сначала голова Воронова, потом Михаила.

– Что такое?
– спросил Воронов Лизу не совсем любезно.

– Катя Ермолюк!
– Лиза показала на подходившую Катю.

– А-а, - Воронов вылез из опалубки массива-гиганта, спустился на землю по лесенке и пошел навстречу Кате.

Лиза ушла за массив и стала подсматривать за ними из-за угла опалубки. Вдруг ей на голову свалилась щепка. Она вздрогнула и вскинула голову: там, на высоте семи метров, сидел Михаил и хитро подмигивал ей: "Ай-я-яй!"