Вы… Что… Что здесь происходит?

Кот повернул голову и посмотрел на него. Глаза у него были не рыжие. Вообще никаких. Две красные запекшиеся дыры.

Он снова вскрикнул.

И в этот момент мужчина начал медленно, с усилием поднимать голову.

Он не помнил, как добежал до дома, вообще не помнил, что бежал, сразу оказался в спальне, тяжеленный комод стоял вплотную к двери, а он все толкал его и толкал — руками, коленями, даже животом. Кто-то дотронулся до него сзади, мягко, нежно, и он забился, как юродивый, боясь обернуться, замолотил в воздухе, пытаясь закричать, а Катичкин голос все повторял нежно и тревожно — милый, милый, милый, ты что? И все громче — так же нежно и тревожно — мурчал кот.

Он открыл глаза, сел. Может, наоборот.

Кота не было. В комнате стоял странный, белесый, шевелящийся свет. На циферблате будильника — шесть утра. Катичка лежала, замотавшись в одеяло, дышала тихо, медленно, мерно. Он осторожно пощупал ее лоб — прохладный, немного влажный. Пахло потом, духами, глубоководным спокойным сном. Не было ни крови, ни тряпок, ни трусиков в кресле.

Мрррррр-мррррр-мррррр-мррррр…

Он встал, поискал джинсы, не нашел, вышел на террасу так. Дежавю. Какое мерзкое слово. Я сплю. Я не сплю. Я сплю. Туман был на том же месте. Катины трусики висели радостным разноцветным рядком. Сухие, да. Абсолютно сухие. Даже хрустят. Он собрал их, бросил прищепки в корзинку. Посмотрел вниз — слава богу, кота не было. Ни кота, ни змеи. Надеюсь, у него все в порядке с глазами. Надеюсь, сегодня мы наконец умрем. Невыносимо больше ждать. Совершенно невыносимо.

Но что-то было все равно не так. Не так, как в прошлый раз. Непонятно, что именно. Это раздражало, как попавшая в глаз ресница. Он потер глаза. Нет, не помогло.

Ладно. Надо пойти, обнять Катичку и заснуть. Желательно до обеда. Туман сомкнется раньше, часов в одиннадцать утра. Они проснутся уже на том свете. Там мама, папа, бабушка. Все-все-все. Или наоборот — ничего. Только банька с пауками. И лопух. Как в школе говорили. В школе, небось, плохому не научат. Ну и пусть лопух. Все равно. Обнять Катичку и заснуть. Отличный план.

Он зевнул, чуть не вывихнув челюсть. Вытер слезящиеся глаза. И вдруг увидел — там, слева, в тумане, был свет. На том самом месте, куда они так и не дошли. Тихий, ровный, медный свет, запудренный туманом, но все равно — очевидный. Он прищурился, не веря. Да, точно, свет. И прекрасно. И очень хорошо. Свет — значит, свет. Фонарь, наверно, стоит здоровенный. Или зеркало большое. Неизвестно зачем. В следующий раз дойдем и узнаем обязательно.

В этот момент туман замолчал. По нему прошла рябь — нет, даже волна, словно по спине кота, если почесать ему репицу. Раздался звук — длинный, тяжелый, будто где-то ударили в огромный гонг. И туман одним рывком поднялся — весь сразу — и прыгнул.

Он стоял на дороге, сжимая в руке желтое пластмассовое ведро. На том же самом месте. Внутри тумана. Только никакого висящего человека, слава богу, не было. Очень хотелось спать. И еще почему-то плакать. Почему это все? За что? Он вспомнил бесконечные споры с Катичкой в первые дни. Она считала, что туман — это уничтожение вида Sapiens. Биологическая катастрофа планетарного масштаба. Нас стало слишком много, планета просто встряхивается. Как дворняга, на которой слишком много блох. Во-первых, не так уж нас и много, если сравнивать с насекомыми. А, во-вторых, остальные виды тут при чем? Ни одна муха из тумана пока назад не вылетала. С остальными видами ничего плохого не случится. Это тебе эсэмэс прислали? Персонально? От ноосферы Земли?

Потом еще была интересная теория о том, что человечество стало нарушать некие механизмы бытия. Глобальное потепление, озоновый слой. Боже, ну какие механизмы, Катя, я тебя умоляю, не говори со мной про механизмы, ладно, я все-таки инженер. Озоновый слой и потепление твое — это просто модная повестка. Мы стали составлять богу конкуренцию, понимаешь? Он не понимал, нет. Одно время он предполагал, что это цивилизационное — очередные темные времена, но для наступления возрождения требовались хоть какие-то живые носители. Туман этого явно не предполагал.

Что же тогда? А хз.

Смысла в конце света просто не было. Ни малейшего.

Ну что ж, тогда просто пойдем и посмотрим, что там за свет. В самом конце.

Он перехватил ведро и пошел по дороге, не сожалея, не злясь, самым обычным прогулочным шагом. В тумане справа и слева что-то вздыхало, перемещалось — беззвучно, медленно, словно он шел под водой. Мелькнуло что-то высокое, он посторонился, и из тумана на длинной пятнистой шее выплыла морда, пятнистая, узкая, со смешными мягкими рожками. Как у улитки. Шевельнула ушами. Выпустила из ноздрей теплый, сдобный воздух. Жираф, господи боже мой! Жираф! Он засмеялся, хотел погладить, но жираф исчез. Зато появился кот — рыжеглазый, горячий, черный, потрусил рядом, приноравливаясь к неуклюжему человеческому шагу. Он на ходу наклонился, почесал кота между ушей. Зараза ты, зараза! Как там тебя Катичка назвала? Кот Блед? Бледина ты и есть. Шлялся неизвестно где. Всех напугал.

Когда дорогу мелко перебежал похожий на здоровенный репейник дикобраз, он даже не удивился. Звери шли в ту же сторону, что и он, параллельно, и он рад был, что это так и что их не видно, только слышно. Туман теперь не мурчал, он был полон вздохов, шелестения, тихо похрустывали ветки, шуршали перья, шкуры, чешуя. Над головой мелькнула тень, он задрал голову — рыбы. Ну, разумеется. Куда же без них.

За очередным поворотом его догнала Катичка. Взяла за руку. На секунду потерлась виском о плечо, несколько раз подпрыгнула, как маленькая, чтобы вышло в ногу. Получилось. Он стиснул ее пальцы изо всех сил. Теплые. Сухие. Кот теперь бежал у другой ноги, и он с размаху забросил в туман желтое ведро, чтоб коту было удобнее. Катичка засмеялась, и он тоже засмеялся.