– Я пойду мусор выкину, – громко сообщил он сыну, и вышел из квартиры, закрыв за собой дверь, но не на ключ.

Сын в туалете его не услышал, прослушал. Всё это время он был занят, и к тому же очень увлечён сопутствующими процессу переживаниями. Забравшись на закрытый крышкой унитаз, он рукой шарил по открытой вентиляции. Усердно и уже долго, пугаясь всё сильнее. Что-то нащупал... но не то! Достал зажигалку, переложил в другую руку. И снова принялся шарить по вентиляции, с отчаянной надеждой. Но к ужасу своему – ничего так и не находит.

Закрывает вентиляцию. Спускается с унитаза. Смотрит с безнадёжным уже отвращением на зажигалку, кладёт её в карман. Чешет безыдейно лоб. Нажимает кнопку спуска воды в бочке унитаза. Моет руки – тщательно. Вытирает их – тщательно. Затягивает процесс, насколько удаётся. Не на долго. Стоит, обречённо задумавшись.

Наконец, грустный выходит из туалета. И обнаруживает: что никого в коридоре нет. Прислушивается – вроде и во всей квартире нет. Разводит руками, бесконечно озадаченно. Быстро прошёлся по комнатам – действительно, никого нет.

Вернулся в коридор, подошёл к отцовской куртке. Максимально аккуратно её прощупал. Аккуратно же достал пачку сигарет. Эта пачка не такая, как та, что была у мужчины в кармане его штанов. Мальчик проверил: есть ли сигареты? Да, они есть. Совсем погрустнел и аккуратно вернул пачку в тот карман, откуда взял.

Опустил взгляд, достал у себя из кармана зажигалку, посмотрел на неё – крайне разочарованно. Вспомнил что-то, встрепенулся: у него вновь появилась надежда. Вернул свою зажигалку себе в карман. Посмотрел на входную дверь. И принялся снова максимально аккуратно прощупывать отцовскую куртку. Проверил все карманы. И не один раз. Посмотрел на столике рядом. Заглянул на кухню. Но не нашёл. Так и не нашёл. Последняя надежда рухнула в бездну обречённости. Он тяжко выдохнул.

Всё было понятно ещё там, в туалете. Обманывать себя уже давно не имело смысла. Мальчишка стоял и грустно размышлял. Паники-то нет – так как не было у него никакого такого опыта: чтобы эта паника в подобных ситуациях возникала. Но стало ему сейчас, конечно, безмерно грустно.

А вот другая квартира. Совсем другая. Интерьер здесь кричал, что он дорог и богат, но качеством своим выдавал себя с протёртыми с первого же дня потрохами – не просто дёшев, но за чрезмерную скупость заставит и дважды, и трижды за себя заплатить. А нарядность его сразу бросалась в глаза и терзала их блестящей скукой. О, это не тот китч, что способен стать если не гроздью винограда, то хотя бы изюминкой. Это такой китч, какой способен целые виноградники, здоровые и плодовитые, пустить на бумагу, на которой будут намалёваны объявления о продаже этих самых бывших виноградников. Не отставала за интерьером и его притворная прибранность: ничему не было найдено место – но всё распихано, запихано, напихано и подпихано; ничего не чисто – но на всём грязные разводы от уборки, не столько быстрой, сколько пренебрежительной.

В коридоре этой вот квартиры: к входной двери тихо подходила аккуратная и совсем худенькая девочка, ученица класса третьего или четвёртого. Сердечко её билось бешено, ручками прижимала к себе портфель, глазки и ушки настороже, и хоть напугана – но не отступалась от намеченного. Несочетаемость у живой девочки и дохлого окружения отчётливо запредельная.

Подойдя к двери, девочка медленно повернула на ней рычажок на замке. Затем стала быстро, но беззвучно обуваться. Нервничая всё сильнее.

Из кухни вышла худая женщина, стройность свою явно желавшая подчеркнуть одеждой, но её халат и домашняя пижама так ужасающе безвкусны, что заместо того просто всё перечёркивали, зачёркивали, вычёркивали и исчёркивали. Да и в остальном женщина во всём соответствовала своей квартире, или квартира ей, тут так сразу и не определишь в их долгих созависимых отношениях.

Мать сразу заметила обувающуюся дочь:

– Ты куда собралась?! – грозно закричала женщина.

– Я переписала сочинение, – сообщила, упрашивая, девочка. Она всё же успела обуться, и теперь встала.

– Показывай! – приказала мать.

Дочь открыла рюкзак, достала тетрадку и передала злой женщине перед собой. Женщина, небрежно, но придирчиво пролистав тетрадь, осталась крайне недовольной и раздражённой:

– Кто так страницы скрепляет?! Ну опять почерк как у курицы! Какая сама, такой и почерк! Раз рожей не вышла, то хоть пиши нормально! Переписывай заново! – и снова приказ, и снова не предполагающий обсуждения.

Однако девочка хоть и нервно, опасливо, скрытно, но не покоряясь, пытается выбить себе своё право:

– Но я так и на второй урок опоздаю...

– Ничего страшного, я напишу объяснительную! – прокричала в ответ женщина, протягивая тетрадь.

Девочка взяла свою тетрадку назад и быстро положила её в рюкзачок, не стала его закрывать. Взяв портфель в охапку и прижав к себе, она стремительно пошла к выходу.

Женщина резко схватила её за худенькую ручку и рванула к себе, заорав:

– Ты куда, блядь, собралась?!! Ты меня не слышала?!

Девочка окончательно утонула в ужасе и теперь совсем близка к панике, но держится своего: