Прямо сейчас здесь на асфальтовой дороге стоит: монстр. Совсем другой. Но тело его столь же огромно и черно, а лицо столь же подобно белой маске.

Вот только у этого заполненные тёмной дымкой глазницы вытянулись бубнами. И оно внешне получалось совсем как-то поперёк расположенного сильно ниже – прямоугольного рта с квадратными зубами. А из затылка и вовсе вылез наружу недлинный и некороткий: белый шип. Ну и на чернейшей груди, посерёдке, расположилось белое же перо, вросшее в плоть.

И ещё: на новом чудище даже оказалась какая-никакая, а одежда. Во-первых – белая набедренная повязка до самых коленей. Правда, ей и прикрывать-то нечего было: всё уже перекрыли хоть пока и тощие, но многочисленные мышцы; да и плоть как таковая – в своём гипертрофированном общем. Ну а вторая часть небогатого одеяния: это белые браслеты от запястий до середины предплечий, и белые же неширокие повязки у самых стоп. Вот, собственно, и всё. Буквально.

Зато чёрное копьё есть. Его он небрежно держит на плечах. И обе свои ручищи, перекинув через это копьё, свесил лениво вниз. Он вообще сейчас весь выражает вялое пренебрежительное сомнение.

Монстр, что-то ненапряжно осмысляя, безэмоционально смотрит на место уничтожения другого чудища. Потом надменным взглядом посмотрел в сторону, где была первая бойня, да и вторая тоже. Монстр слегка приподнимает руки. Тут же его копьё распадается на пять чёрных, крупных, медленно тлеющих – агрессивных ворон. Разлетевшихся сразу в разные стороны. Он опустил свои ручищи. Неторопливо повернул голову, а затем и тело: уже по направлению движения предшественника. И сам пошёл не спеша дальше по улице.

Монстр не повернул на перекрёстке, на котором повернули когда-то девчонки. Тут обнаружились люди – и они привлекли его внимание. Тогда из тёмной плоти чудища, из его громадного тулова, выросли очередные три хищных вороны. И вылетели они – в сторону людей: вскоре уже направляя на них свои огромные острые когти и клювы.

Прошёл монстр и мимо того переулка, откуда выбежала в прошлом Софа. За чудищем теперь уже тянется целый кровавый след из лежащих на улице растерзанных мёртвых людей. Там, с одного из трупов, шумя тяжёлыми крыльями, взлетает ворона – устремляясь в поисках куда-то дальше. А сам монстр, похоже, стал немного массивнее. Он расслаблено, но не теряя собранности, поворачивает на следующем перекрёстке. На другую – широкую улицу.

И вот уже где-то на той другой улице чудище, явно ставшее ещё чуть-чуть сильнее, всё также неторопливо идёт: и вдруг что-то замечает боковым зрением. Останавливается и с большой охотой поворачивается в сторону – какой-то совсем узенькой улочки, упирающейся перпендикулярно в среднеэтажный дом. Ну и, соответственно, в ещё одну столь же узкую улочку перед тем домом. Но сейчас монстр смотрит на ту из них, что ближе к нему.

Там – похороны. Там – много людей. Есть участники процессии. Есть просто наблюдатели. Кто-то остановился на улице, кто-то смотрит из окон.

И вот теперь многие из наличествующих людей, кроме редких некоторых, и кроме покойника – его-то ещё не вынесли, принялись разглядывать неуместного монстра, очевидно недоумевая. Ну а тот уже быстро выращивает из своей ладони: сначала чёрный комок – а затем этот комок разрастается в две стороны – превращаясь в копьё. Чёрное, огромное, метательное, острое.

Вернёмся во времени обратно вперёд. Но при этом останемся на этой же узкой улочке.

Прямо сейчас монстр в великолепном расположении духа переворачивает очередное авто. На мёртвой окровавленной улице, на которой он устроил бойню. Он и сам весь в крови. И белая его набедренная повязка тоже. Монстр стал намного сильнее – и он этому искренне радуется.

В общем-то, машина, которую он только что перевернул, – из всех машин последняя, что до того ещё оставалась на своих колёсах. Он небрежно, но с ярким удовольствием, откидывал их на молчаливый фасад дома, располагая таким образом под углом и кверху железным брюхом. Первые из них ещё относительно целые. А вот потом он вошёл во вкус и стал каждую последующую вминать посередине – со всё большим и большим рвением.

Так что и теперь он принялся втаптывать автомобиль своей босой толстокожей ногой. Ему уж очень нравилось ощущение собственной новоприобретённой мышечной силы. Он наслаждался ей. В азарте стал бить не только по центру, но и по всему днищу.

И так он и продолжил увлечённо крушить легковое авто. И так он и не заметил, как на улочку свернул гружённый самосвал. В чьём кузове массово и горбато улёгся строительный мусор, стеснительно спрятавшись под тентом.

Но: вороны-то, целых две, сидят в разбитых окнах. И да: они тлеют. И да: одна дотлела до, видимо, критического состояния и испарилась. Но: другая всё-таки заметила шумный так-то самосвал и заорала, не человеческим голосом – по-вороньи. Однако – как же крайне истошно!

Монстр, мразь, поворачивается. Когда самосвал ещё только-только завернул полностью на улицу. Чудище создаёт в ладони копьё и тут же со всей своей силы метает в человека, сидящего за рулём шестиколёсной махины. Того прибивает в районе груди к сиденью – копьём ушедшим далеко вглубь, до самого содержимого кузова. Но Александр продолжает давить на педаль: и ехать вперёд. Пытается держать самосвал ровно. Копьё – оно, конечно, болезненно, но не сильно-то его уже и смущает. Однако Александру бесконечно тягостно другое: он морщась сожалеет, что ему приходится ехать по телам людей. Но не выражает к ним самим ни капли отвращения.