Русалы предпочитали жить у моря, чтобы плавать, оборачивая ноги хвостом, но и на суше чувствовали себя неплохо. Омиши хватало летних каникул, когда он навещал родное островное государство Перловицу, в котором в надводных и подводных городках оставалась родня его и жен.

А вот и первый недопущенный до экзаменов.

– Лерд ректор! – рядом, проскользнув в тяжелые двери, засеменил долговязый студент. С другой стороны дракона подпер секретарь. – Прошу вас, разрешите мне сдать экзамен. Я восстановлю курсовую! Ее сожрала горгулья моего соседа Монти! А без нее магистр Фейнс отказывается ставить допуск! Он не верит, что я ее написал!

– Когда сожрала? – рассеянно спросил Миль-Авентис.

– Так вчера же! – с досадой воскликнул студент.

– Горгульи не едят бумагу, – напомнил дракон.

– А эта сожрала, я сам видел, – упрямился студент. – Я правда написал, архимагистр! Могу пересказать вам!

– Чур меня от усыпляющих заклинаний, – отказался дракон. – Подойди-ка.

Он прикоснулся к виску студента, пролистал обратно воспоминания… Студент поморщился – даже такое легкое ментальное сканирование вызывало мигрень и головокружение. А ректор, излечив страждущего, окликнул влюбленно взирающего на него секретаря, русала.

– Омиши, записывайте распоряжения. Магистру Фейнсу. Курсовая студентом Завенсом была написана, подтверждаю, рекомендую принять экзамен без ее восстановления. Начальнику академической гвардии – назначить штраф 10 эрингов владельцу горгульи студиозусу Монти, ибо ручные горгульи могут сожрать что-то, кроме мяса, только по приказу хозяина.

– Вы так справедливы, лерд ректор! – льстиво воскликнул русал, ухитряясь одновременно стенографировать самопишущим пером в блокнотике. – Вы великий дракон!

– Безо всякого сомнения, – отозвался Миль-Авентис с усмешкой. Омиши достался ему в наследство от старого ректора и, как все русалы, был слегка жеманен и эмоционален, любил драму и сплетни. Но при этом работал как проклятый и знал все обо всем, что касалось Академии. А также с огромной охотой подхватил игру в злобного начальника и бедняжку-подчиненного.

Миль-Авентис любил нестандартных людей и нелюдей – они его развлекали, оттого с удовольствием прощал и театральность секретаря, и его желание залезть в каждую щель и вызнать каждую сплетню, и даже периодические попытки шантажа с уходом с работы. А еще каждое утро оживляла новая лесть со стороны Омиши – одна вычурнее другой. Это тоже освежало и лучше всякой критики спасало от гордыни.

Со стороны могло показаться, что русал испытывает к начальнику… экзотические чувства, но, во-первых, с такой же страстностью и велеречивостью он работал на старого ректора, а во-вторых, Миль-Авентис точно знал, что дома у Омиши три жены и с десяток детей, которые все как один гордятся тем, какой уважаемый мейз их муж и отец (а зарплатой мужа и отца особо).

(Миль-Авентис долго привыкал, что в Эринетте к благородным обращаются лерд и леди, а к людям простого происхождения – мейз, мисси и мейсис).

Через русала было идеально запускать в академию слухи. Например, благодаря ему вся академия знала, что лерд ректор особенно невыносим по утрам (посему тот нечасто прибывал в кабинет с рассветом, поскольку ненавидел ранние побудки), но его личные опоздания никак не мешают ему строго взыскивать за опоздания с молодняка. Омиши с удовольствием трагичным звучным шепотом рассказывал всем желающим о том, как, когда один из дерзких и пока непуганых студентов шепотом возмутился штрафами за регулярные опоздания, дракон невозмутимо ответил:

– Помнится, лет восемьсот назад я увлекся аскезой и не спал сто дней, стоя на вершине горы одной ногой на камне размером с носовой платок. Так что, мой юный бунтарь, свое право спать по утрам я отработал еще тогда, когда твой предок и помыслить не мог, что у него родится такой лентяй. Могу и тебе подарить это право, хочешь, отнесу на это прекрасное место?

Дарование не хотело, что было ожидаемо.

Слухи быстро разлетались по академии, и по утрам к Миль-Авентису приходили лишь самые безбашенные. Или те, у кого действительно были важные дела.

В приемную Миль-Авентис вошел на шаг впереди своего впечатлительного секретаря и обнаружил несколько особо отчаянных студентов и студенток, что дожидались его прихода.

– Лерд ректор, – встала ему наперерез фигуристая первокурсница с очень внушительными округлостями. Судя по чарующему голосу, медовому отливу кожи и слишком круглым, почти птичьим глазам, она была из сирен. – Позвольте обсудить с вами очень важный вопрос наедине?

– И мне! – встрял бледный студент-русал, прислонившийся к стенке.