Я молчу. Любые оправдания и объяснения излишни. Мой разум пухнет от множества по-настоящему важных вопросов, но все затмевает белый листок с нарисованным на нем сердцем. Признание в любви, совмещенное с прощанием. Оно лежит в кармане спортивных штанов и ждет часа, чтобы оказаться в камине.

Я бросаю тоскливый и красноречивый взгляд на початую бутылку коньяка, стоящую на столе, и Его Светлость понимает меня без слов. Он наполняет бокал и двигает его ко мне по блестящей лакированной столешнице. Вдыхаю терпкий аромат и выпиваю волшебный напиток залпом.

Краем глаза замечаю осуждающий взгляд Шувалова, но старик сносит мое неуважение к коллекционным напиткам стойко и, видимо, списывает его на отсутствие аристократического воспитания.

– Я вряд ли изменюсь, – решительно заявляю я и поднимаю взгляд от лакированной поверхности стола.

В фиолетовых глазах Великого Князя нет злости, только раздражение и досада.

– Придется, мой мальчик, придется! – Шувалов снова наполняет опустевший бокал. – Если, конечно, не желаешь занять отведенное тебе место в фамильном склепе уже сейчас!

Снова выпиваю, и снова – залпом. По венам бежит расслабляющее тепло, и проблемы не кажутся фатальными, а тягостные раздумья медленно отступают на второй план.

– Кто взорвал Приют?! – тихо спрашиваю я, чтобы предотвратить очередной поток справедливых, но уже набивших оскомину упреков.

– Судя по тому, что мы не нашли ни одного тела, это сделали твои бывшие наставники и друзья, предварительно покинув подземную крепость…

– Зачем?! – спрашиваю я, чтобы замаскировать вздох облегчения.

– Я хочу знать это не меньше, чем ты, но пока нет ни одной зацепки! – старик вздыхает, делает маленький глоток и какое-то время смакует божественный вкус на языке, в который раз демонстрируя, как нужно употреблять высококлассные спиртные напитки. – Возможно, они решили уйти в еще более глубокое подполье и заметают следы…

– В Приюте уничтожили все? – интересуюсь я только для того, чтобы поддержать разговор.

– Подчистую! – подтверждает старик. – Осталось лишь немного одежды в спальнях, остальное выгорело дотла.

Я отворачиваюсь к панорамному окну и смотрю на Москву с высоты птичьего полета. Разговор с Князем начинает меня тяготить, и даже завораживающий еще недавно вид на центр столицы кажется плоским и невзрачным, как экранная имитация в кабинете Шефа.

– Дай слово, что больше не будешь играть в супер-аристо?! – устало просит Шувалов, и я слышу в его голосе искреннюю заботу.

Какое-то время молчу, раздумывая над ответом. Я, конечно, могу пообещать что угодно, а затем нарушить данное слово, но со стариком так поступать не хочу.

– Даю слово, что буду соотносить риск с возможными последствиями, – твердо заявляю я, глядя Великому Князю в глаза.

– И думать, прежде чем действовать! – добавляет он и бьет широкой ладонью по столу.

– И думать, прежде чем действовать! – послушно соглашаюсь я.

– Договорились! – с удовлетворением заключает Шувалов. – Возможность продемонстрировать новый подход представится уже завтра.

– Завтра же Инициация?! – недоуменно спрашиваю я.

– Перенесли! – отмахивается старик. – Кристаллы и оборудование Храма Разделенного не пострадали, его уже готовят к церемонии, но нужно время, чтобы отмыть все от копоти, проверить старые системы безопасности и дополнить их новыми. Теперь доступ в Храм будет ограничен. Это нужно было сделать уже давно, но, чтобы переломить сложившиеся традиции, иногда недостаточно даже монаршей воли!

Он замолкает, выдерживая театральную паузу, и начинает говорить лишь в момент, когда мы с Трубецкой обращаемся в слух.

– Ты приглашен в посольство Османской Сатрапии на бал в честь прибытия в Москву дочери Великого Визиря османов. Она – твоя цель!

– Я должен ее убить?

– Всегда полагал, что в твоем возрасте гораздо интереснее спать с девушками, нежели их убивать, – произносит Шувалов с усмешкой.

Лицо Трубецкой кривится, в синих глазах вспыхивают яркие искры, а обращенный на меня взгляд выражает неприкрытую угрозу.

– Твоя задача – выяснить реальные намерения, с которыми турчанка пожаловала в Москву, – продолжает Шувалов. – История про любовь к русскому языку и русской культуре, которой она потчует всех без исключения – не более, чем прикрытие!

– И кем я буду в этом квесте? – спрашиваю, не особо скрывая сарказм.

– Самим собой, конечно! – отвечает Князь, проигнорировав мои вызывающие интонации. – Привычный тебе маскарад – удел актеров Мосфильма! Учись играть, оставаясь собой, это много сложнее!