Ведьма внимательно наблюдала, как я играючи (а чего там корячиться, все предварительные телодвижения уже давно закончены) активирую сложную печать и отправляю в полёт. У неё даже глаза заблестели — так ей захотелось иметь в своём арсенале подобное заклинание.

Хотя, как по мне, её личина ничем не уступала в качестве печати доппеля. За одним лишь малым исключением — её колдовство обеспечивало лишь натуральное воспроизведение внешнего облика. А вот привычки, повадки и память объекта копирования она воспроизвести не могла.

— Держи, дарю! — Вытащив из кармана еще одну (я этого добра заготовил с запасом, чтобы потом времени не терять) «заряженную» копию печати, протянул я бумажку Глории. — Изучишь на досуге. Магии на неё расходуется мало, но в воспроизведении сложная, зараза!

— Мессер… — Глория даже дар речи потеряла, сжимая в руке лист с изображением печати. — Я… Я…

— Не стоит благодарностей, — легко отмахнулся я. — Пользуйся на здоровье! Тебе она явно пригодится.

— Вы не представляете, Мессер… — наконец-то сумела выдавить ведьма. — Никто и никогда из «нашего круга» не станет вот так, запросто и безвозмездно, делиться знаниями. Эта печать для любой ведьмы, перевалившей за сотню лет — бесценна! Вы просто не знаете, на что мне пришлось пойти, чтобы заполучить вот это заклинание, с помощью которого я и поддерживаю сейчас свою форму.

— Я рад, что опять сумел тебе помочь, Глория, — по-отечески улыбнувшись, произнес я, погладив ведьму по руке, в которой она судорожно сжимала печать.

Не знаю почему, но я действительно чувствовал по отношению к ведьме отеческие чувства, хотя она была на две с половиной сотни лет старше. Однако, в очередной раз побывав в шкуре первого всадника, что-то произошло с моим внутренним ощущением возраста.

Я словно бы утвердился над самим временем, которое отныне не имело для меня былой силы. Что это было? Очередной бзик или выверт сознания? Не знаю. Когда имеешь дело с существами такого масштаба, как всадники Апокалипсиса, ни в чём нельзя быть уверенным.

— Простите, Мессер… Можно я скажу? — несмело произнесла фрау Аденауэр, наконец-то засунув листок с печатью куда-то за пазуху.

— Слушаю тебя, Глория, — произнес я, продолжая с интересом наблюдать за ведьмой. После наших совместно пережитых воспоминаний она стала совсем другой. Словно давно прошедшие и почти забытые события всколыхнули что-то в её душе, пусть и такой же чёрной и проклятой, как и у меня самого.

Но это не отменяло того факта, что изначально она было добрым и светлым человеком, как и вся её семья. И даже триста лет ведьмовского промысла не смогли погасить тот лучик света, что всегда присутствовал в её душе. И сейчас, после обретения еще одного кусочка памяти первого всадника (либо того, в чьём теле он возрождался в предыдущий раз), я отчетливо это видел.

Похоже, что она недаром заделалась целителем и врачом. Похоже, она всё-таки калечила не каждого солдата вермахта, а только тех утырков, чьи души уже настолько разъела тьма, что их уже невозможно было вернуть к свету. И всё равно делала это неохотно весьма неохотно.

Но ведьмовской промысел обязательно нужно «кормить», иначе он обернётся против тебя. И как найти и соблюсти этот баланс, творя «зло» во имя «добра»? Не знаю… Это очень и очень сложно. Практически невозможно. Наш проклятый дар постепенно разъедает наши души, наполняя их тьмой. А падать всегда легче, чем взбираться на верх. И мне это прекрасно известно — ведь я и сам с недавних пор ступил на эту скользкую дорожку.

— Так что ты мне хотела сказать? — напомнил я ведьме, отчего-то продолжающей медлить.

— Простите меня, Месер, но я скажу, как есть… — Она, наконец-то собралась с духом. — Вы какой-то неправильный ведьмак… Но… и как всадник Чума… Ваши действия совершенно не соотносятся с вашими функциями… — весьма сумбурно пояснила она.

— Что ты имеешь ввиду, Глория? — переспросил я, хотя уже начал догадываться, что она имеет ввиду.

— Вы добрый, Месер… — произнесла она после очередной заминки. — И это неправильно… для настоящего ведьмака… да и для Первого Всадника тоже…

— И каким же, по-твоему, мне надо быть? — Я с прищуром посмотрел в глаза ведьме.

— Как всаднику — нейтральным и бесстрастным, а как ведьмаку…

— Я понял, что ты хочешь сказать, Глория! — остановил я её. — Спасибо за честность и откровенность! А скажи мне, как ты воспринимаешь себя в ипостаси ведьмы? Ведь ты уже в таком состоянии находишься не одну сотню лет. Я помню, какой ты была тогда, в охваченном чумой Марселе… Какой ты стала, Луиза? Ведь эти века не прошли для тебя бесследно?

— Мне тяжело нести этот груз, Месер… — не опуская глаз, честно призналась ведьма. — Были моменты, когда я хотела наложить на себя руки… Но… вы же знаете, наш дар не даст нам просто так умереть… А передать его кому-то… Это… Это ответственность, Месер…

— Вот ты сама и ответила, что всё это время удерживало тебя на этом свете. Ответственность! Перед собой, перед людьми… Хотел бы сказать, что и перед Богом, но это уже совсем другая организация. Боюсь, что наши с тобою тёмные боссы этого не одобрят, — едко заметил я. — Хотя, мы все в этом мире повязаны… Все в одной лодке… Это наш крест, Глория, который невозможно возложить на кого-то другого… — Я тоже волновался, впервые озвучив свои размышлизмы после приобретения дара на тему «как дальше жить?»