Я взглянул через прозрачное стекло на указываемый ведьмой объект. Действительно франт: подтянутая и поджарая фигура, затянутая в серо-зеленый общевойсковой офицерский мундир, по всей видимости сшитый на заказ, выгодно выделялась из группы солдатни, среди которой и находилась моя новая шкурка.

— Какой красавчик! — весело хохотнул я, разглядывая породистое лицо майора с тонкими аккуратными усиками над верхней губой. — Приятно будет «примерить» его на себя.

Он чем-то напомнил мне артиста Кларка Гейбла в Роли Ретта Батлера из «Унесенных ветром». Кстати, если я ничего не путаю, этот фильм был снят еще до войны, в тридцать девятом. И, возможно, этот мажорик его тоже видел. Однако, помимо смазливой внешности, я отлично видел и структуру его ауры, сплошь изъеденной червоточинами тьмы. Это уже был не человек, а чудовище в человеческом обличье.

— Я же говорила…

— Он твой, ведьма, — резко произнёс я, отвернувшись от окна. — Только я возьму с тебя магическую клятву, что никто больше не увидит его живым.

— С радостью! — Фрау Аденауэр, сверкнув своими ровными и белыми зубами, протянула мне руку.

И я её пожал. Вот только такой реакция от ведьмы я, признаюсь, не ожидал. Едва только наши ладони соприкоснулись, её лицо удивлённо вытянулось, а расширившиеся от благоговейного ужаса глаза едва не вылезли на лоб.

— Простите, Господин, что я вас сразу не узнала… — дрожащим голосом произнесла она, становясь передо мной на колени.

Господин? Вот это номер! За кого же она меня принимает?

[1] Жак Луи Давид (фр. Jacques-Louis David; 1748–1825) — французский живописец и рисовальщик, центральный представитель неоклассицистической школы рубежа XVIII—XIX веков, педагог и политический деятель.

[2] Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес (исп. Francisco Jose de Goya y Lucientes; 1746–1828) — испанский живописец и график, один из первых и наиболее ярких художников эпохи романтизма.

[3] «Когда гремит оружие, законы молчат», или по-латыни «Inter arma silent leges» — цитата из речи Марка Туллия Цицерона, позднее перефразирована в более известное крылатое выражение «Inter arma silent Musae» — «Когда говорят пушки, музы молчат».

[4] Мишель де Нотрдам (фр. Michel de Notredame), известный также как Нострадамус (фр. Nostradamus) — французский врач-фармацевт, писатель, поэт, астролог и алхимик, знаменитый своими пророчествами.

[5] Эмпатия — это способность почувствовать и понять эмоции других людей. Эмпатичная личность может поставить себя на место другого человека и понять то, что он ощущает: грусть, радость, печаль, боль.

Я не без удивления поглядел на униженно склоненную передо мной голову ведьмы, и до меня постепенно начало доходить, кого она могла назвать Господином. Да, именно так, с большой буквы, да еще и с придыханием в голосе. Ведь явно она упала на колени не перед собратом по ведьмовскому ремеслу — товарищем Чумой, а перед тем, который во мне сидит — первым всадником Чумой.

Ну, вот скажите на милость, как они меня вычисляют? И Лихорук, и леший? Ладно — они — нечисть, может у них инстинкт какой на всадника «стойку» делает? Но и мать Глафиры тоже узнала… Правда, после собственной смерти, а на «той стороне» условия для распознавания совершенно иные. Но эта-то трехсотлетняя бабка не сдохла ведь еще! И она туда же…

— Поднимись! — произнес я.

Руки мы так и не разжали, и я легонько потянул Глорию на себя, вынуждая подняться с колен.

— Простите, Господин, — продолжала лепетать фрау Аденауэр, не поднимая на меня глаз, — но если бы я знала, что это Вы, я бы никогда не решилась ставить Вам условия…

— А ну-ка прекрати причитать! — сурово прикрикнул я, когда ведьма поднялась на ноги. — И в глаза мне смотри!

Отпустив мою руку, она боязливо подняла голову, встретившись со мной взглядом. А в её глазах плескался самый настоящий ужас. Да и не только в глазах — вся её аура трепетала от страха, буквально сочась его фиолетовыми оттенками.

— Откуда ты меня знаешь, ведьма? — медленно, едва ли не по слогам произнес я, чтобы до неё лучше дошло. Ведь из-за окутывающей Глорию жути, она буквально теряла голову. — И кто я, по-твоему?

— Белый всадник, Господин… Первый из равных… Предвестник грядущего Апокалипсиса… — Зачастила она, временами останавливаясь и хватая воздух ртом, как будто его ей не хватало. — Чума, ниспосланный на наши грешные головы… Венценосный Раздор… Завоеватель царств…

— Стоп! Хватит! — прервал я словоизлияния ведьмы.

Похоже, что она весьма поднаторела в перечислении титулов «того, кто во мне», но еще не осознавший себя. Пусть оно и дальше так продолжается, я не против. И если встречные ведьмаки и ведьмы будут на меня подобным образом реагировать — мне же проще. Вот иду я такой красивый по улице, а все встречные ведьмы так и столбенеют. А которые послабее — так и падают, падают, падают! И сами собой в штабеля укладываются! Вот, вдруг вспомнилось чего-то…