Товарищ "Чума" 5

Аннотация
 

Он попал в прошлое, на поля сражений минувшей войны. В мрачный мир магии и темных сил. «Мастер Проклятий» - трусливо шептали нацисты. Но кто же он на самом деле?

Пролог Сентябрь 1942 г. Москва. НКГБ СССР. По пребывающей в полутьме лестнице, постукивая тросточкой по источенным многочисленными ногами и неумолимым временем ступеням, тяжело приволакивая правую ногу, взбирался капитан государственной безопасности. С трудом преодолев подъем, он немного постоял на площадке, приводя дыхание в норму, а после неспешно похромал вдоль закрытых дверей такого же, как и лестница, слабоосвещенного коридора. Возле одной из дверей с табличкой «Начальник 3-го Управления НКГБ СССР[1] старший майор ГБ Горлинский Николай Дмитриевич» он остановился, выпрямил сгорбленную спину и решительно постучал. — Да! — раздался голос из кабинета. Капитан госбезопасности открыл массивную дверь и прошел внутрь. — Товарищ старший май… — произнес он, остановившись в проходе, но хозяин кабинета оборвал его на полуслове: — Давай без взаимных «расшаркиваний», Фролов! Я и без тебя прекрасно знаю, что я старший майор госбезопасности[2]! Подгребай к столу! — Слушаюсь, — произнес Лазарь Селиверстович, ковыляя к заветному стулу. Добравшись до вожделенного предмета мебели, капитан, поскрипывая зубами от боли, но стараясь, чтобы его мучения не отражались на лице, с облегчением упал на жесткое сиденье. Пристроив простенькую трость между ног, он положил ладони на истертую до блеска рукоять и твердо взглянул в лицо высокого начальства. — Все хорохоришься, Лазарь Селиверстович? — От внимательного взгляда этого самого начальства не укрылись ухищрения капитана, которые он старался лишний раз не афишировать. Но это не особо помогало. — Говорил же тебе — сдавайся в госпиталь! Сдохнешь ведь от своих болячек! Или хотя бы в санаторий для профилактики — я путёвку подпишу… — Товарищ старший майор… Николай Дмитриевич, ну не могу я в больничке валяться или прохлаждаться в санатории на всём готовеньком, когда такое творится! Наши товарищи на фронте жизней не щадят, бьют фрицев, а я в тылу… — Ты мне сейчас еще и на фронт попросись! Ждут там таких калек с распростёртыми объятиями, — не сдержавшись, съязвил старший майор. — Хватит с меня уже этих лозунгов, Фролов — у нас с тобой работы за гланды! И не менее тяжелой и опасной, чем на фронте! Сколько наших ребят погибло за последние месяцы? А? В тылу он… — Так и я о том же, Николай Дмитриевич! А ты всё: лечись, да лечись! У меня уже все давно срослось, да затянулось! Шесть лет прошло — как огурчик я… — Ага — как соленый бочковой огурчик, — усмехнувшись поправил Фролова старший майор госбезопасности, вглядываясь в изможденное и бледное лицо своего подчиненного. — Как самочувствие, Лазарь Селиверстович? По виду, что-то «не очень». Работать точно сможешь? У нас сейчас совсем не курорт… Да и раньше не санаторные условия были… — Справлюсь, товарищ старший майор госбезопасности, — с самой серьезной миной на лице отчеканил Фролов. — Какие мои годы? — Хорошо, — вздохнул старший майор госбезопасности. — Но не взыщи, если несмотря ни на что, запрягу по полной! — И не думал даже, Николай Дмитриевич! Я уже… как бы, давно в деле… — Фролов хрипло кашлянул в кулак — лёгкое, поврежденное пулей шесть лет назад, до сих пор давало о себе знать. — За что и ценю, Лазарь Селиверстович. Знаешь, зачем тебя вызвал? — Никак нет, товарищ старший майор, — мотнул головой Фролов, вопросительно взглянув на старшего майора госбезопасности. — Взгляни на это, — Николай Дмитриевич протянул капитану госбезопасности несколько фотографических снимков. — Интересна твоя реакция… — Как-то странно усмехнулся старший майор. Лазарь Селиверстович прислонил трость к столу, освободив руки, и взял протянутые начальником фотографии. На первой, как собственно и на всех остальных, были запечатлены двое: молодой человек лет двадцати пяти-тридцати и пожилой изможденный мужчина за шестьдесят. Руки Фролова дрогнули — он с первого взгляда узнал этих двоих, хоть за шесть пробежавших лет они основательно изменились. Но перепутать он не мог, с фотографии на него смотрел похищенный немцами профессор Трефилов собственной персоной, которого он уже давно считал покойником. И молодой был ему прекрасно известен — он был когда-то учеником профессора и участвовал в его опытах. После той аварии, устроенной диверсантами, и последующего расстрела чекистов, Лазарь Селивёрстович неоднократно с ним встречался и беседовал. Правда, уже когда вышел из больницы, в которой пролежал очень длительное время — диверсанты буквально нашпиговали его тело пулями. К тому же, вскоре, этот паренек стал его сослуживцем по комиссариату госбезопасности — пока Фролов боролся за свою жизнь в госпитале, тот успел поступить в Школу особого назначения НКВД, впоследствии закончив её с отличием. Если бы ничего не изменилось, то сейчас лейтенант госбезопасности Иван Чумаков воевал во фронтовой разведке. Но, судя по фотографиям, что-то всё-таки произошло. — Узнал? — коротко поинтересовался старший майор госбезопасности. Хотя, не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять по реакции Фролова, что «да» — узнал. — Еще бы… — взволнованно просипел капитан госбезопасности, вглядываясь в худое лицо профессора. — Трефилов и Ваня Чумаков… — Это ведь тот студент, с которым профессор Трефилов свою адскую машинку разрабатывать начинал, если я ничего не путаю? — Он… Но как? Ведь шесть лет прошло с того случая… Если он жив, то я… Меня под трибунал отдать надо… — Хватит рефлексировать и сожалеть о содеяном, товарищ капитан государственной безопасности! — Недовольно сверкнул глазами старший майор. — Эту твою халатную безответственность, Лазарь Селиверстович, мы уже обсуждали… Тогда… В тридцать шестом…– Если бы ты меня заблаговременно поставил в известность… Мы бы тогда этого профессора… — Товарищ старший майор госбезопасности! — обиженно протянул Фролов. — А вы бы сами во все это поверили, если бы я вам без доказательной базы все это вот так, только на словах и пальцах, вывалил? — Так я без всего этого и поверил, — возразил ему Николай Дмитриевич. — А если бы не произошло нападение? — оспорил заявление старшего майора Фролов. — Если бы не было взрыва в квартире Трефилова? Если бы наших парней… — Голос Фролова дрогнул, в носу предательски защипало, но он нашел в себе силы и продавил вставший колом комок в горле — Если бы их не убили? — Согласен, если бы не это — в жизни бы не поверил! Ну, бред же! Согласись, Лазарь Силиверстович? — Так точно, полный бред, товарищ старший майор госбезопасности! Но я эту лютую бредятину своими глазами видел! Однако ж, умудрился провалить такую операцию… А! — И он нервно взмахнул рукой. — Мне за это дело и десятки лагерей без права переписки — и то мало… — Отставить, товарищ капитан госбезопасности! — рыкнул на него старший майор. — Проехали уже! Будет у тебя еще возможно шанс… реабилитироваться… — Понял, товарищ старший майор! — обрадовано воскликнул Фролов, сверкнув глазами. — А откуда это? — Он тряхнул фотографиями, которые всё еще держал в руке. — От начальника первого управления старшего майора государственной безопасности Фитина, — сообщил он Лазарю Селиверстовичу. — Внешняя разведка? — тут же среагировал Фролов. — Значит, я был прав тогда, в тридцать шестом? Это были немцы? — Да, — подтвердил Николай Дмитриевич. — Немцы. Фотографии сделаны нашим агентом в Берлине. В одном из секретных научных учреждений «Аненербе». Как ты думаешь, Лазарь Селивёрстович, кто возглавляет это учреждение? — Черт возьми, неужели профессор Хорст? — возбуждённо воскликнул Фролов. — Угадал, капитан — это Волли Хорст, — криво усмехнувшись, ответил старший майор госбезопасности. — Как же я себя ненавижу за то, что упустил тогда этого гада! — Хлестко впечатал крепко сжатый кулак в раскрытую ладонь Лазарь Селивёрстович. — Сколько хороших ребят из-за него погибло… — Его лицо свело словно застывшей маской, а левый глаз дёрнулся в нервном тике. — Всё бы сейчас отдал, чтобы его достать! — Радуйся, что сам уцелел! — ворчливо произнес Горлинский. — Врачам нашим спасибо, что тебя, можно сказать, с того света вынули. И ты еще своей стране пользу приносить можешь. — Да, — согласно кивнул Фролов, — сам до сих пор диву даюсь, что починили меня медики. Ведь места на мне живого не было… Постой, Николай Дмитриевич, — капитан госбезопасности вновь схватил со стола фотографии, — а как Ванька Чумаков там же, в Берлине, оказался? Да еще и вместе с Трефиловым? Он же в сорок первом на фронт ушёл, после конфликта… с Фитиным же… — Как ушёл, так и обратно вернули, — с усмешкой ответил старший майор госбезопасности. — Поговаривают, что по распоряжению Самого его с фронта отозвали! За него Пал Анатольевич просил… — Это Судоплатов, что ли? — изумлённо произнёс Фролов, после подтверждения своего вопроса от начальника. — Неужели всё это из-за того старого дела закрутилось? — Я подробностей не знаю, — ответил Николай Дмитриевич. — Но, вроде бы, нет. Я, когда с Судоплатовым общался, понял, что сначала Чумакова к немцам по совершенно другому поводу внедрили. А уже после этого он в Берлине у Хорста оказался. А уж когда наш агент эти фотографии добыл, то и на Трефилова вышли, и про эту, еще довоенную диверсию и вспомнили. У меня Фитин дело из архива запросил, и понеслось… Просто… ты же помнишь, Лазарь Селивёрстович, что, в итоге, нам пришлось написать? — А то! — криво усмехнулся капитан госбезопасности. — Еще как помню, товарищ старший майор. — Если бы мы с тобой всё, как есть, написали, закрыли бы нас с тобой на Канатчиковой даче[3]. И о дальнейшей службе можно было бы забыть… Понимаешь? — Понимаю, Николай Дмитриевич. А в чём тогда проблема? — А проблема в том, Лазарь Селивёрстович… — Старший майор задумчиво «пожевал губами». — Что придётся нам с тобой поведать нашим товарищам, как оно на самом деле тогда было… Иначе… Иначе оценить ценность изобретения профессора Трефилова, раз уж он оказался живым — просто невозможно… [1] 3-е управление НКГБ — секретно-политическое. В 1943 г. Было включено во 2-е Управление НКГБ, объединившее 2-е (контрразведка) и 3-е (секретно-политическое) управление. [2] Старший майор государственной безопасности — специальное звание сотрудников начальствующего состава НКВД и НКГБ СССР в период 1935—1943 годов (кроме военнослужащих войск НКВД и сотрудников Рабоче-крестьянской милиции НКВД СССР). 2 ромба в петлицах образца 1937–1943 годов, условно соответствовало воинскому званию комдив РККА. 09.02.1943 года вместо звания старший майор госбезопасности было введено звание комиссар государственной безопасности — примерно соответствующее званию генерал-майор. [3] «Канатчикова дача» — народное название Психиатрической клинической больницы № 1 им. Н. А. Алексеева за расположение в местности Канатчиково (Канатчикова дача). (Алексеевская больница, с 1922 по 1994 — имени П. П. Кащенко; также известна в простонародье как Кащенко, Канатчикова дача). Глава 1 Мотоцикл ровно тарахтел, ходко затягивая меня на небольшой пригорочек, за которым, по моим прикидкам, и должна была находиться Покровка. Я поддал газку, выхлопная труба стрельнула, а моя трехколесная машина прибавила скорости. Пыльная грунтовка послушно стелилась под переднее колесо, исчезая где-то позади. Моё разгорячённое тело обдувал свежий ветерок, даря хоть какое-то облегчение от полуденного зноя. В своей прошлой жизни мне нечасто доводилось кататься за рулём на подобной технике. Разве что в детстве, на мотоцикле деда — первые азы вождения привил мне именно он. Я вспомнил старый дедовский «Урал» М-72, являющийся полной копией немецкого тяжелого мотоцикла BMW R71, вспомнил и свои восторженные ощущения, когда первый раз прокатился за рулём на этом аппарате под приглядом деда по тёмным пустынным улицам спящего родного посёлка. От этих воспоминаний у меня потеплело в груди. Держись, дедуля, я уже иду! С пригорка мне открылся чудесный вид на довольно-таки большой, но весьма уютный посёлок, с аккуратными домиками частного сектора и приусадебными участками, сплошь заросшими плодовыми деревьями. Даже на расстоянии было видно, как гнутся их ветви под тяжестью ярких спелых фруктов. В основном яблок. Но этот поистине «пасторальный пейзаж» портило большое скопление техники на улицах посёлка и массовая концентрация солдат вермахта, оккупировавших Покровку. Сколько же их здесь? Сдаётся мне, что их стало намного больше после двух моих боевых акций по уменьшению поголовья нацистских ублюдков. Жаль, что в этот раз мне придётся сдерживаться, чтобы не пустить их в расход — очередное переполнение резерва может оказаться для меня фатальным. Я взглянул магическим зрением на злыдня, вольготно развалившегося в коляске мотоцикла. На этот раз он пребывал в своей материальной форме, только набросил на себя некое подобие морока, чтобы отвести чужой взгляд. Даже я без применения магического зрения едва мог его рассмотреть — взгляд постоянно соскакивал и уходил в сторону. Хотя я вполне мог это контролировать, отлично зная, что моя коляска совсем не пуста, как кажется. В этом-то и заключалась главная разница между моим мороком и отводящей глаза магией Лихорука. Если мой морок просто блокировал в мозгу определенные сигналы, поступающие от органов чувств (например, зрение), то воздействие злыдня словно бы «замыливало» взгляд, заставляя отворачиваться, концентрируясь на совершенно других объектах и как бы «забывать» увиденное — то есть моего одноглазого братишку. А вот поездка на мотоцикле злыдню пришлась весьма по душе. Он лыбился во всю свою огромную акулью пасть, сверкая на солнце острыми игольчатыми зубами. Время от времени Лихорук пытался укусить тугую струю воздуха, надувающую ему щеки словно воздушные шары. После чего, свесив на бок длинный фиолетовый язык, он, часто-часто дыша, наблюдал за стремительно пролетающими мимо деревьями и кустарниками. Ну, чисто хозяйский барбос, которому разрешили не бежать следом за мотоциклом, а с комфортом прокатиться в люльке. Был у деда такой пес, с которым я в детстве ездил в лес за грибами-ягодами… От нахлынувших воспоминаний у меня опять предательски защипало в носу. Ведь, если я не смогу вытащить старика, ничего этого в новой альтернативной реальности уже не будет. Хотя, для меня оно, вроде как, уже было. Не будет для того, другого Витьки Чумакова, которого, пока еще даже в дедовских планах нет. Ведь сначала он должен встретить мою бабушку, потом родится отец, а уже потом — я. А пока еще ни одно из звеньев этой цепочки не нашлось… А ведь есть еще и Акулина, весьма основательно запавшая на моего старика. И просто так с этой мыслью она не расстанется. Я знаю, я сам это чувствовал, когда был под действием печати двойника, «скопировав» внучку ведьмы. Но всё это подождёт до той поры, пока я не вытащу деда из лап фашистов. Как ни странно, но мои воспоминания помогли отвлечься от наведенных заклинанием «мыслей» убитого фрица, в образе которого я сейчас находился. Хотя ничего такого ужасного, на первый взгляд, он не хотел: побыстрее добраться до дома, в котором расквартировали их мотострелковый взвод, сытно пожрать и выпить, если чего найдётся. А вот на второй… Чёрт! Чёрт! Чёрт! Ну, и откуда из меня это дерьмо полезло? Как вишенку на торте своих желаний, этот утырок хотел поиметь красивую славянскую юнге фрау, которую уже давно приметил. Его немецкая супруга, «фотокарточка» которой была услужливо предъявлена скопированным участком памяти фрица, оказалась неприятной, худой и сушеной воблой, серой и невзрачной с вечно кислым выражением лица, как у председателя ЕС Урсулы фон дер чего-то там ля-ля, да еще и с огромными лошадиными зубами. Весьма неприятная на первый взгляд особа, да еще и постоянно пилящая своего муженька, что женился по расчёту на дочке зажиточного бюргера, владеющего колбасной лавкой. Но, после нескольких лет «счастливой жизни», Хайни Богард с таким энтузиазмом рванул на фронт от своей жёнушки, что только пятки сверкали. А вылезшие из каких-то уголков его памяти редкие случаи их «горячего интима», заставили меня зябко передернуть плечами. Твою дивизию, как же мне теперь всё это развидеть-то? Надеюсь, когда я сброшу шкуру недоделанного колбасного лавочника, у меня не останется ничего из его воспоминаний. Едва я кое-как умудрился вытрясти из башки семейные «интимные развлечения» Хайни, как в мою голову тут же полезли его потные эротические фантазии о русских юнге фрау. Он уже и представить успел во всех подробностях, как жестко сначильничает славянскую красотку, на которую уже положил глаз. Ведь она настолько непохожа на его обрыдлую жену… Твою мать! Мне захотелось придушить себя самого за подобные мысли. Какие же они сволочи! Нет, не зря я отправил этого урода прямиком в ад — на земле только чище будет и легче дышать. Как же им промыли мозги нацистской идеологией, что вроде бы обычные с виду люди превратились в настоящих монстров, утративших всё человечное? Эту заразу надо выжигать под самый корень, чтобы в будущем она вновь не дала свои ядовитые ростки. И я, как ни прискорбно признавать, видел, как это бывает. Семена нацизма, что по какой-то причине не были «преданы огню», проросли через десятилетия. И теперь мы пожинаем их плоды. И это страшно, можете мне поверить. Не знаю как, но я постараюсь сделать всё возможное, чтобы этот ужас больше не повторился! Наконец я подъехал к контрольно-пропускному пункту, перегораживающему полосатым шлагбаумом одну из второстепенных дорог, ведущих в поселок. Движения здесь практически не было, поэтому охрана исполняла свои обязанности спустя рукава, кемаря одним глазком в тени раскидистой строй яблони, усыпанной яркими желтыми плодами. Остановив мотоцикл у будки патрульного, я не стал его глушить, а наоборот несколько раз крутанул рукоятку газа. Мощный двигатель взревел и, выдав клуб вонючего дыма, несколько раз громко стрельнул. Именно так постоянно делал шутце Богард, привлекая внимание расслабленной от жары охраны. — Хайни, ну чего ты опять расшумелся? — недовольно произнёс один из постовых, лениво поднимаясь на ноги с зеленой травы. — Так спокойно было… — Открывай, Пауль! — Скопированная память дохлого немца услужливо подсказала мне имя подошедшего обер-солдата. — Вы тут прохлаждаетесь, а кто-то носится по жаре и пыли с высунутым от усердия языком! — Вывалил я на постового всё «своё» накопившееся негодование. — Устроили тут себе синекуру… — с нотками весьма определяемой зависти в голосе, произнёс я. А то как же без этого? — Was man nicht im Kopf hat, muss man in den Beinen haben, — рассмеялся мне в лицо обер-солдат. [Немецкий аналог русской пословицы/идиомы «дурная голова ногам покоя не даёт. Дословно: 'Чего у тебя нет в голове, то должно быть в ногах».] — Открывай! — не желая больше препираться, я еще раз нетерпеливо рыкнул работающим двигателем. — Времени нет с тобой лясы точить! — Понимаю, завидуешь, Хайни, — дернув за веревку, удерживающую шлагбаум в горизонтальном положении, произнёс Пауль. — Такой весь голодный и злой… — Да пошёл ты! — выдохнул я, ожидая, когда проезд откроется. — Будет еще и на твоей улице праздник, Хайни! — Весело заржал обер-солдат. — Как победим этих русских — тогда и расслабишься! — И он опять заржал, словно конь. — А где Дикман? Вы же, вроде бы, вчера вдвоем на задание выезжали? — Там остался… — как можно туманнее ответил я. — Траванулся вечером какой-то гадостью… Совсем животом занемог, бедолага, а мне теперь вместо него еще пакет срочно в штаб передать надо… — Ха, неужели тоже брагу у толстой старухи на рынке брали? — с видом знатока, предположил Пауль. — А ты откуда знаешь? — Похоже, что об этой старушенции вся Покровская часть знает. Её, старуху эту, похоже, можно к медали представлять, за постоянную травлю фрицев кислой брагой. — Значит, точно брали! — еще громче загоготал Пауль, а ему вторили остальные солдаты, продолжающие валяться на травке. — Дрищет, небось, непрестанно? — продолжал изгаляться охранник, схватившись за живот. Неожиданно его нога зацепилась за петлю на веревке, привязанной к шлагбауму. Постовой споткнулся и, не удержав равновесия, рухнул на землю. Пытаясь удержаться на ногах, Пауль рванул на себя первое, что попалось ему под руку — как раз ту самую злополучную веревку, привязанную к концу толстой и тяжелой деревянной стрелы шлагбаума. Стрела, уже практически поднявшаяся под действием противовеса, резко пошла вниз и «нагнала» упавшего обер-солдата как раз в тот момент, когда он попытался встать на ноги. Бум! Глухой, но громкий звук удара тяжелого бруса стрелы по непокрытой голове фрица услышали даже его подельники, расслабленно лежавшие в тени яблони. Так и не поднявшийся на ноги Пауль рухнул мордой в придорожную пыль, скоропостижно потеряв сознание от удара. А из его разбитой ударом шлагбаума черепушки в придорожную пыль брызнула струйка алой крови. «Ну, что, поделом утырку — нечего было над сослуживцем потешаться! — промелькнула в голове мысль. — Тьфу, ты! Ну какой он мне сослуживец? Это ж остатки эмоций убиенного Хайни прорвались поверх моих собственных, поскольку вошли с ними в настоящий резонанс. Но, действительно, поделом гаду! Это его карма настигла… Или не карма?» Я скосил глаза на злыдня, сидевшего в мотоциклетной коляске. Если смотреть вот так искоса, мельком, не концентрируя взгляда на нечисти, её вполне можно было заметить даже без магического зрения. К тому же, я еще и знал о его местонахождении. — Твоя работа, братишка? — мысленно поинтересовался я. — Лих-хорук помнит, ш-што п-пратиш-шка Ш-шума говорил — нельс-ся утыркоф-ф-ф кош-шмарить , — мгновенно отозвался злыдень. Я с улыбкой покачал головой — вот ведь, шельма, нахватался от меня словечек. А после следующей фразы я понял, что наша с ним «связь» куда глубже, чем я предполагал, ведь «Бриллиановую руку» он точно никогда не видел: — Он с-сам х-хрох-хнулся — не ф-финоф-фатая я! Ну-да, ну-да… Так мы и поверили. Нет, в словах Лихорука я ни капли не сомневался. Но у всех злыдней есть одна интересная особенность, даже если он ничего не будет предпринимать, всё равно его «энергетические эманации» в окружающее пространство, будут так искажать физическую реальность, что находящимся рядом людям всё равно не поздоровиться. Физиология у него такая, если сказать научным языком. И от его желаний эти самые «вредоносные эманации» абсолютно не зависят. Таким уж его создали. И обычным простакам, не обладающим магическим даром, находиться рядом со злыднем без соответствующего оберега весьма чревато разными проблемами. Да такими, что и помереть внезапно можно. Я «прислушался» к себе — но, нет, никакой силы мне не капнуло. Хотя, возможно этот приток настолько мал, что почувствовать его совершенно невозможно. Так что это не критично. А ублюдку поделом! Была б возможность — сам бы придушил! Я даже с мотоцикла не слез, чтобы посмотреть, что с этим уродом приключилось. Пусть его дружки разбираются. Чем они занялись, подорвавшись с травки и метнувшись к своему приятелю: — Пауль! Пауль! Что с тобой? Но Пауль лежал тихо, не отсвечивал и дышал через раз, пуская облачка пыли. Приложило его здорово, я даже порадовался. Когда сослуживцы оттащили его в сторону, я крикнул: — Мне дорогу кто-нибудь откроет? Нет? Я спешу! — У тебя что, совсем сострадания к товарищу нет? — возмутился один из патрульных, пытаясь привести упавшего обер-солдата в чувство. Сострадание? Да вы о чём, ребятки? Я бы вам всем глотки зубами перегрыз. Однако, где-то в глубине души завозился какой-то «червячок» сомнений, что надо бы помочь камраду Паулю, хоть до больнички его довезти. Откуда странные такие мысли? На доброхота я совсем не похож. Ага, это отклик скопированной личности Хайни голос подаёт. А, кстати, неожиданно понял — это ж вполне рабочий вариант! Госпиталь необходимо посетить в первую очередь, если я хочу найти достойного кандидата на отправку в германский тыл. Кого, как не раненых в первую очередь туда отправляю? На побывку и восстановление. А некоторых еще в качестве поощрения за проявленное рвение на фронте. Пусть даже и не в столицу — всё равно! Там придумаю, как быть. — Какое, к свиньям, сострадание? — воскликнул я. — Его надо срочно в госпиталь везти! Разве вы не видите? — Я указал пальцем на разбитую голову утырка. — Фриц, Гюнтер — давайте его ко мне в коляску! — Я сделал незаметный знак злыдню, и тот быстро растворился в воздухе, перейдя в нематериальную форму. — И один кто-нибудь со мной — придерживать будет… Патрульные засуетились, схватив ушибленного на голову корефулю за ноги — за руки, засунули его в коляску. Один из них — Готлиб Рау, услужливо подсказала чужая память, запрыгнул в седло позади меня, придерживая расслабленное и бессознательное тело обер-солдата. Его напарник, опасливо косясь на стрелу шлагбаума, поднял её вверх, и я, наконец-то, сумел проехать этот гребаный пост, окатив его напоследок вонючими клубами сгоревшего топлива. Выкрутив рукоятку газа на максимум, я, как полоумный помчался по деревенской грунтовке, раздолбанной в хлам тяжелой немецкой техникой. Мотоцикл скакал подо мной как норовистая необъезженная лошадь, норовя выбросить из седла. Но я-то весьма крепко держался за руль, а вот моему пассажиру за спиной приходилось туго. Мало того, что ему приходилось судорожно держаться одной рукой за небольшую круглую ручку, так ему еще и приходилось контролировать другой рукой положение седока в коляске, котогрый всё время норовил из неё вывалиться. И вот, когда на очередном перекрестке из-за большого сарая неожиданно с громким лязганьем вылетела бронированная самоходка, я едва успел затормозить, чтобы не вписаться с размаху в эту громадину. От резкого торможения рука, которой Готлиб придерживал нашего «умирающего лебедя», соскользнула. В следующую секунду и без того контуженный обер-солдат со всей дури впечатался лбом в вертикальную металлическую вертлюгу для пулемёта, присобаченную в передней части мотоколяски. Кровища, брызнувшая во все стороны, фонтанировала куда как шибче, чем после удара стрелой шлагбаума. — Сдурел, Хайни? — истерично завопил за моей спиной Рау, соскакивая с сиденья и бросаясь к уже основательно окровавленному сослуживцу. — Хотел его побыстрее в госпиталь доставить… — тупо выдавил я. — Ты же сам видел, как этот урод на «Кунице»[1] выскочил! — Ты его убил, идиот! — заверещал фриц, не зная за что хвататься — вид у обер-солдата Дикмана был еще тот, и краше в гроб кладут. Не знаю, пробило ему вертлюгой лобешник или нет, но я ни капли не расстроился. Честно говоря, еще бы добавил, чтобы не мучился. — А так бы нас с тобой с брони бы отдирали! Либо с гусениц бы разматывали! — Я решительно пошёл в наступление, не давая Рау вымолвить ни слова. — Я спас нас, дружище! Лучше бы мне спасибо сказал, а не ругался почём зря! — Но Пауль… Он… — растеряно пробормотал Готлиб, конкретно потерявшийся от моего напора. — Так чего мы ушами тут хлопаем! Прыгай в седло! До госпиталя рукой подать! Может, всё еще обойдётся… [1] САУ «Marder» II (в переводе — «куница») — немецкая лёгкая противотанковая самоходная артиллерийская установка периода Второй мировой войны. Германия первая в мире развернула массовое производство самоходных орудий. Базой для них служили устаревшие или трофейные образцы бронетехники. Глава 2 Военный госпиталь в Покровке оказался не таким уж маленьким, как я себе представлял. В памяти Хайни отчего-то не нашлось о нём никакой информации, кроме того, что он здесь есть. То ли не болел этот утырок совсем, и не ранило его за год боёв ни разу. Похоже, что он был везучим гадёнышем, этот Хайни Богер, пока не повстречался с настоящим ведьмаком. Тут уж никакая везучесть ему не помогла. Медсанчасть занимала несколько больших зданий, принадлежащих до оккупации местному совхозу «Красный Сеятель». Его название до сих пор еще можно было разобрать над широкими воротами. Зажиточный, по всей видимости, был совхоз — вон, какие хоромы с амбарами, да сараями себе отгрохали! Причем, все помещения были отстроены не так давно — пару-тройку лет назад, даже древесина еще толком не потемнела. А в этот госпиталь, похоже, со всей округи раненных фрицев свозят. Здесь-то, по сравнению с фронтом — настоящая тишь, да благодать. И партизаны, похоже, не особо беспокоят. Отряд товарища Сурового от этих мест далековато находится. У них же нет волшебной тропки, чтобы десятки километров одним махом преодолевать. Вот и расслабились, твари. Эх, если я только мог, я бы всех их тут и похоронил. Руки так и чешутся хлестануть гребаных фашистов каким-нибудь убойным заклинанием из веды, изученным мною не так давно. Да даже и старой «дриснёй» по ним пройтись. Но тогда мой резерв снова на дыбки встанет, и сгорю я синим… вернее чёрным пламенем. А этого я себе позволить, ну, не могу. Мотоцикл, тарахтя, влетел на широкий двор бывшего совхоза. Я быстро осмотрелся: по двору, в основном, ковыляли раненные фрицы, перемотанные бинтами и похожие на египетских мумий. Заметив группу врачей в белых халатах, что-то перетирающих возле большого амбара, превращенного в импровизированные медицинские палаты (благо на улице тепло и отапливать их не нужно), направил свой трёхколёсный агрегат прямиком к немецким эскулапам. Мы еще не остановились, как мой пассажир заголосил во всю глотку, перекрыв даже рев движка: — Помогите! Помогите! У нас раненный! Сюда! Я лихо подлетел к врачам и резко затормозил. На этот раз Готлиб сумел удержать расслабленное тело своего командира, чтобы он в очередной раз не разбил себе башку о какую-нибудь выступающую часть мотоцикла. О ту же металлическую ручку коляски, например. Но, не срослось. Нас с Рау тут же обступили люди в белых халатах, закидав сотней вопросов: от «что с ним?», до «как так получилось?». В общем, сбор анамнеза[1] попер полным ходом. Один из врачей тут же метнулся в амбар, выскочив через мгновение с узкими брезентовыми носилками. Прошла еще пара мгновений, а обер-солдата Дикмана уже положили на носилки и со всей осторожностью занесли помещение. А лихо у них тут всё налажено! Никакой суеты, каждый знает, что ему делать и куда бежать в случае чего. Вот, что значит пресловутый немецкий орднунг. Нам бы в этом у них поучиться. Хорошее всегда нужно перенимать, особенно у заклятых врагов. Готлиб тоже убежал внутрь амбара, видимо, «показания» давать. А я, тем временем, потихоньку выехал со двора и загнал мотоцикл в придорожные кусты по соседству с медсанчастью. Если мне повезет, то трёхколёсный агрегат мне больше не понадобится — в Германию я поеду уже на другом транспортном средстве. Накинув на мотоцикл заклинание «пустой глаз» — некое подобие морока, только попроще. Энергии меньше жрет, и действия на дольше хватает. Так что в случае чего, его не скоро тут обнаружат. И левый кипишь мне не грозит — я к тому моменту уже далече буду. Накинув морок теперь уже на себя, я вышел из кустов и направился к зданию совхозной конторы, где, как я предполагал, должна находиться канцелярия госпиталя. Если где и знают, кого будут отправлять «на выписку» в Берлин, так это там. А шататься по всему госпиталю, подслушивая и вынюхивать, совсем непродуктивно. Надо в бумагах пошуровать, авось, и повезёт. Ну, а если не повезет, придётся взять «языка» и допросить его, как следует. Я даже без рукоприкладства могу это провернуть. Было у меня в закромах пара разученных печатей ментального внушения «лучший друг» и «язык без костей», дающие при совместном применении потрясающий эффект. Там другая проблема возникала — заткнуть фонтан красноречия после их активирования было просто невозможно. Я, правда, их так и не опробовал. Никого под рукой не оказалось, а использовать печати на моих девчонках после испытания «доппеля», я опасался. Как в тот раз пронесло, ума не приложу? А если бы я их все тайны (хотя, чего им от меня скрывать?) таким способом бы выведал, спокойной жизни бы мне оставалось сущие мгновения. Ведь они, как ни крути, те еще ведьмы, пусть и без колдовского дара. Спокойно дойдя до канцелярии, я огляделся по сторонам и, не заметив никого постороннего поблизости, открыл дверь и зашел внутрь. Можно было бы наплевать на то, что кто-то заметит, как дверь открывается сама собой, но я в своём деле привык перестраховываться даже вот в таких мелочах. Только так я могу считать, что сделал всё возможное для спасения своего старика. Внутри конторы сновали туда-сюда военные в белых халатах, наброшенных поверх мундиров. В основном офицеры. Скорее всего, врачи, работающие в этом госпитале. Куда же мне идти? Но и тут меня выручил тот же самый немецкий орднунг — на каждой двери висела соответствующая табличка. Для начала я решил проверить «кабинет» начальника военного госпиталя. Должен же он визировать соответствующие бумаги на выписку своих пациентов? Думаю, что должен. И какая-никакая информация на этот счет у него должна быть. Хотя, я не очень-то в таких делах разбираюсь — никогда начальником не был, ну, разве что, разведротой командовал. На этот раз я заранее запустил в кабинет командира госпиталя своего одноглазого братишку. Пусть посмотрит, есть там кто, или нет? В нематериальном состоянии Лихорук легко проходил сквозь стены, поэтому, проделать подобный фокус и в этот раз ему большого труда не составило. Уже через мгновение я уже знал, что кабинет пуст — местное медицинское начальство где-то отсутствовало. Мне это было на руку. Но кабинет ожидаемо оказался запертым. Но этот факт меня совершенно не смутил. Я же готовился. В ход пошла еще одна не слишком сложная в исполнении печать под условным названием «не ждали?». Вообще, основатель ведьмовского рода Афанасий Никитин обладал неплохим чувством юмора. Отдельные названия заклинаний вызывали если не истерический смех, то непременно заставляли улыбнуться. Вот и в этот раз было точно так же. Ну, скажите на милость, ждут вас здесь или нет, если вы собираетесь вскрывать замки? Печать я с легкостью изобразил на дверном полотне, прямо поверх личинки замка. Не прошло и трех секунд, в сердцевине замка щелкнул механизм, втягивая запорный язычок. Вуаля! Дверь открыта! На этот раз я оглядываться не стал, а набросил отводящее глаза заклинание на часть стены с дверным полотном, и свободно прошел внутрь. Теперь, даже проходящие мимо этой двери фрицы не будут обращать на неё внимания, как будто она вообще не существует. Удобно, не правда ли? Мне стало смешно, когда я представил, как хозяин этого кабинета пройдет мимо, так и не обнаружив его. А, возможно, вообще забыв о его наличии после действия моей печати. В кабинете меня встретила весьма довольная рожа Лихорука, улыбающаяся во все стопицот (или сколько у него их там?) зубов. Лихорук поднял свою огромную пятерню, по которой я звонко хлопнул своей ладонью. — Отлично сработано, напарник! — похвалил я злыдня. — А теперь не отсвечивай, чтобы местное окружение от твоего присутствия умом не двинулись. Мне тут лишний шум сейчас совершенно не нужен. — И одноглазый братишка мгновенно испарился. Я быстро пробежался по бумагам и папкам, лежащим на столе и находящихся в полках в образцовом порядке. Было видно, что начальник госпиталя тот еще педант, даже все письменные принадлежности на столе были расставлены и разложены едва ли не по линеечке. Перьевые ручки бережно хранились в специальной многоярусной шкатулке, чернильница из зеленого камня, похожего на малахит (хотя я в камнях слабо разбираюсь) вообще выглядела настоящим произведением искусства. Медицинские карты пациентов были разложены аккуратными стопками: недавно поступившие, на лечении, готовящиеся к выписке. Вот именно эти медкарты в первую очередь и привлекли моё внимание. Ведь в них и должна содержаться необходимая мне информация о потенциальных объектах копирования. Я уселся на место начальника за столом, положил перед собой стопку «историй болезни» и погрузился в их изучение. — Я не поняла… Ты еще кто такой? Женский голос, неожиданно раздавшийся в кабинете главрача, оторвал меня от «увлекательнейшего» занятия по поиску необходимого мне фрица. Я настолько погрузился в бумаги, что не заметил появления… Стоп! Какого появления? Я же там на двери морок повесил? Пусть эта печать у меня и не совершенна, но она не должна была так быстро развеяться. Поэтому я гостей и не ждал. Я поднял голову и столкнулся с жестким взглядом прищуренных глаз довольно-таки симпатичной особы лет сорока-сорока пяти, чем-то неуловимо похожей на Глафиру Митрофановну. Только моя Глаша была простым человеком, а эта фурия, разъярённая моим наглым проникновением в её кабинет, оказалась настоящей ведьмой! И это, увы, не фигуры речи — стоявшая перед мной женщина в офицерском мундире со знаками различия военного медика и наброшенном на плечи белым халатом обладала колдовским даром. Причём, довольно высокого чина — шестого, как и у меня самого! Только вот её энергетические каналы были вполне себе развиты, не то что у меня. — Повторяю свой вопрос, — ведьма уперла руки в боки и воинственно выставила вперед свою довольно-таки немаленькую грудь, — ты кто такой, солдат? И что забыл в моём кабинете? Ха, вот кто оказывается тут главным врачом подвизался — ведьма! Интересное кино, а она меня что, не раскусила? Судя по её поведению — нет. Но быть такого не может, я же её прекрасно вижу. И что ведьма она, и чин её… И морок, наведенный на дверь, на неё поэтому и не подействовал — он только простаков безотказно отваживает, и тех одаренных, кто ниже меня в ведовской иерархии. А с этой «строгой фройляйн-врачом» мы в колдовских чинах равны, если не брать в расчет «сопутствующую периферию» — меридианы и резерв. Так что должна она, по идее, меня тоже видеть… Или нет? Может, это я чего-то не знаю, или не понимаю. Что с меня взять? Я ведь еще в колдовской профессии без году неделя, хоть и довольно высоко забрался. Повезло мне. Пока я размышлял над этой загадкой, немка неожиданно тряхнула головой и потерла кулаками глаза, словно пытаясь убрать с глаз невидимую пелену. И когда она взглянула на меня вновь, её лицо исказила злобная гримаса, скоропостижно запустившая процесс жуткой трансформации её внешнего облика. Нос стремительно вытянулся и загнулся натуральным крючком, едва не достав до самого подбородка, который тоже неимоверно удлинился и заострился. А на самом кончике носа выпрыгнула огромная и отвратительная бородавка, сплошь поросшая мелкими, но отлично заметными волосками. Я даже плечами незаметно передёрнул, настолько отвратительными было это зрелище. Бывшие ранее румяными и гладкими щечки ведьмы неожиданно сдулись, посерели и покрылись глубокими морщинами. Пухлые алые и такие манящие ранее губы посинели и истончились, разъехавшись в кровожадную ухмылку, ощетинившуюся острыми длинными клыками. До «акульих» челюстей злыдня ей, конечно, далеко, но как она себе пасть с таким набором зубов не раздирает? Для меня это большая загадка. Я, вон, даже обычными нет-нет, да умудряюсь то щеку, то язык до крови прикусить. А будь у меня такой частокол… Блин, страшно даже представить. И вообще, мне пока не ясно, а в веде и лете я до этого момента как-то не добрался, либо «зевнул», но отчего ведьм так корёжит? Ведь все они (и бабка Акулины, и вот эта немка-дохтурша) превращаются в настоящих страхолюдин, а мне пока хоть бы что. Ну, по крайней мере настолько серьёзных изменений в своём организме совершенно не ощущаю. И нос не растёт, и зубы не заострились, да и рожа пока еще (если не под печатью «доппеля») тоже, несильно-то изменилась. Это если в расчет не брать стремительное старение, когда злыдня своего спасал. Глаза ведьмы немки загорелись двумя красными угольками, когда она полностью закончила свою мерзкую трансформацию. И куда только подевалась её стать, длинные ноги, шикарная задница и выдающаяся грудь? Сейчас передо мной стояла согбенная горбатая старуха, да еще и страшнючая, как смертный грех или баба Яга, только без костяной ноги. И военный мундир, который несколько минут назад ладно сидел на её аппетитной фигурке, теперь болтался на ведьме, как на вешалке, настолько усохли её габариты. Старушенция, кольнув меня кровавым горящим взглядом, шумно втянула воздух своим безобразным длинным носом. — Чу… — гортанно произнесла она, шумно выдохнув. — Никак собрата по промыслу ко мне занесло? Давненько я ведьмаков по жизни не встречала, да еще и ровни мне по чину… — визгливо проскрипела она, словно кто пенопластом по стеклу повозил. У меня тут же мурашки по всему телу пошли — ненавижу такое насилие над своим музыкальным слухом. Но с такой отвратной рожей и зубами невозможно серебряным колокольчиком заливаться. Издержки профессии, можно сказать, профессиональное заболевания. Хрен его знает, может и я таким же уродцем через некоторое время стану. Вот тогда мы с одноглазым братишкой точно будем как два брата-акробата-молодца одинаковых с лица. — Какого дьявола притащился, ведьмак? — Оскалилась ведьма. — Я тебя в гости не приглашала! Аль ты на уложения ковена[2] решил свой прибор положить? — И она мерзко затряслась с каким-то булькающим звуком. Похоже, что это она так смеётся. — И тебе не хворать, сестрёнка! — как можно добродушнее произнёс я, но внутренне собрался. Вот, не нравится мне её поведение. Понять старушку, конечно, можно — какой-то хрен с горы без спроса залез в её логово. И непонятно, чего он там себе замыслил? Может, нехорошее что? — Вот шёл-шёл, дай, думаю, в гости к сестрёнке загляну… — продолжал я гнать пургу, мучительно размышляя, что же предпринять. Как назло, в голову ничего путного не приходило. — Это у вас там, в Европах, уложения, да ковены, и лишний раз сморкнуться без спросу нельзя… Мы из России — народ простой, — произнёс я по-русски. — Я тебе сразу скажу «здарова»! А ты, улыбнёшься и скажешь мне: я так ждала тебя[3]… Ведьма ничего на это не ответила, но красные глаза старухи вспыхнули еще сильнее. Она что-то злобно гортанно проскрежетала, настолько невнятно (похоже, зубы мешают), что я даже ничего не смог распознать из этой белиберды. Однако, я абсолютно точно почувствовал, как колыхнулась сила в её резерве, расползаясь по меридианам с поразительной быстротой и «плотностью». А уродливая бабка угрожающе вскинула правую руку, вокруг которой стала сгущаться непроницаемая тьма. Хех, вот оказывается, как выглядит это всё со стороны! А ведь и я так умею… Вернее умел… А эта сморщенная, словно сухой урюк, мадама, явно готовит какую-то гадость. И если я сейчас срочно что-то не предприму — мне, похоже, непоздоровится… [1] Анамнез (от греч. «воспоминание») — совокупность сведений, получаемых при медицинском обследовании путём расспроса самого обследуемого и знающих его лиц. Изучение анамнеза (как и расспрос в целом) — не просто перечень вопросов и ответов на них. От стиля беседы врача и больного зависит та психологическая совместимость, которая во многом определяет конечную цель — облегчение состояния пациента. [2] Ковен (англ. coven ) — в английском языке традиционное обозначение сообщества ведьм, регулярно собирающихся для отправления обрядов на ночной шабаш. [3] Строчка из песни «Ума Турман» группы «Ума Турман». Глава 3 Тьма в руке ведьмы сгустилась, а затем сформировалась в некую упорядоченную структуру, наподобие применяемых мною печатей. Однако, техника, которую использовала уродливая карга, была мне не знакома. Вернее, отличалась от той, которую я использовал для активизации своих заклинаний. Ведьма не вычерчивала в воздухе вязь формул, знаков и структур, как это приходилось делать мне, а лишь что-то тихо бормотала. А вокруг её руки тьма выстраивалась в печать как бы сама собой из той темной силы, что щедро изливалась из её энергетических каналов. Но закончить магическую структуру ей не довелось — в паре метров за спиной озлобленной страхолюдины неожиданно проявился мой братишка Лихорук. Однако, его внешний вид меня слегка озадачил, таким злыдня я еще никогда не видел. Он словно бы преобразился, стал еще уродливее и страшнее. Но, вместе с тем, словно бы защищённее, что ли. Его искривлённое горбом тело как будто покрылось какой-то ноздреватой и шипастой «бронёй», похожей на хитиновые пластины насекомых — такой страшной и неприятной на вид, да еще и поросшей грубыми неопрятными волосками. Я кое-как удержался, чтобы «зябко» не передернуть плечами от омерзения, но крупные мурашки все-таки побежали по коже. Братишка вытянул перед собой в сторону ведьмы свою гигантскую ладонь. Я отметил, что и ногти на пальцах злыдня превратились в настоящие острые крюки, с которых, вроде бы, что-то даже капало на пол. Древесина в тех местах чернела и стреляла в воздух прозрачными струйками дыма. Не хотел бы я оказаться под действием этого яда! Едва мой одноглазый друг раскрыл свою ладонь, как ведьму словно бы сорвала с места какая-то невидимая сила. И вот в чём фокус, даже своим колдовским зрением я не сумел её рассмотреть. А я уж грешным делом думал, что этой моей способности по плечу визуализировать любые магические проявления. Оказывается, что не все… Ведьму резко потащило по полу к Лихоруку, словно на буксире, и впечатало с размаху в раскрытую руку злыдня. Его ладонь мгновенно захлопнулась на дряблой шее старухи, словно охотничий капкан, поставленный на дикого зверя. А острые когти братишки, продолжающие сочиться смертельным ядом, сошлись прямо перед её уродливым лицом, словно бы намекая — еще одно «неловкое движение», бабка — и всё, амба, уноси готовенького! А Лихорук-то мой, оказывается, еще тот монстр из ночных кошмаров! Я как-то и позабыл за всей бесконечной суетой насколько опасным существом является злыдень. Ведь когда-то, столетия, либо, вообще, тысячелетия назад, его кое-как сумели обуздать несколько сильномогучих волхвов, да и то с помощью самого владыки леса, являющимся в своих владениях чуть ли не богом. А ведь на сегодняшний день злыдень полностью восстановился от длительного «голодания». Его резерв полон под самую завязочку. Похоже, что он находится на пике своей силы. И если, чисто гипотетически, он пойдет «вразнос», остановить это могучее существо будет просто некому. А я со своими дохлыми меридианами ему и вовсе не соперник. Но он же мой братишка! И промеж нами обоюдная магическая клятва! И, если вдруг схлестнёмся мы меж собой (хотя я в это не верю), то коптить небеса нам останется совсем недолго. Но я не представляю, что должно произойти, чтобы такой дурацкий сценарий претворился в жизнь, после всего совместно нами пережитого. Думаю, что еще неоднократно мы жизнь друг дружке спасём. А сейчас пора бы и разобраться со старой каргой… — Что ж ты, милая, смотришь искоса, Низко голову наклоня? Трудно высказать и не высказать Всё, что на сердце у меня[1], — пропел я еще не написанные, но известные мне с детства строки, а после поинтересовался, но уже по-немецки: — Поговорим по душам, хорошая моя? Уродина недобро ощерилась и зашипела, словно змеюка подколодная, которой кто-то основательно хвост отдавил. Ну, этим кем-то, естественно, был ваш покорный слуга. На такое неподобающее поведение ведьмы быстро среагировал Лихорук — он легонько двинул пальцем, и один из его острых когтей слегка воткнулся колдунье прямо в морщинистую шею. Бабка дернулась от укола, зашипела еще громче и недовольнее, пытаясь хоть как-то разглядеть злыдня за своей спиной. У неё даже башка повернулась чуть ли не на сто восемьдесят градусов! Нихренассе растяжечка шейных мышц и подвижность позвоночного столба! Мне такой фокус ни за что не повторить. Это ж сколько она упражнялась? Но задать этот животрепещущий вопрос я не успел, встретившись взглядом с единственным глазом Лихорука, ведьма икнула, выдохнув в натуральном ужасе: — Вирлоок![2] После чего резко развернула башку обратно и больше не рыпалась. — Правильное решение, уважаемая! — галантно склонив голову, произнес я, добродушно улыбаясь — дама всё-таки, хоть и уродливая карга. — С нами лучше дружить… — Как сумел Вирлоока приручить, ведьмак? — неожиданно просипела колдунья. — Это ведь совершенно неуправляемая нечисть? Лихорук за её спиной недовольно заворчал, клацнув над самым ухом ведьмы своими замечательными зубками. — Прикажи этой твари… — Спокойно, уважаемая! — поспешно перебил я колдунью, пока не случилось чего не поправимого — терпение моего одноглазого братишки было не безграничным. Вернее, терпения у него совсем не было. Да он в любой момент мог запросто отхватить ведьме башку своими зубами. А в открытый рот злыдня она запросто поместится. А я еще хотел поиметь с пленницы злыдня необходимую мне информацию. — Вы бы не оскорбляли Лихорука! Я его не приручал, как вы изволили выразиться — он не тварь, и очень разумен, и со мною по собственной воле… — Вирлоок разумен? — Мерзко расхохоталась ведьма. Она визгливо тряслась, словно в припадке безумия, не обращая внимания даже не впившийся ей в шею коготь злыдня. Благо, что Лихорук «отключил» подачу яда, а старую каргу уже бы скрючило, но, отнюдь, не в приступе истерического смеха. Так что острый коготь злыдня лишь слегка пропорол ей шею. Даже черной крови из ранки выступило буквально пара капель. Но я-то видел, что братишке хочется большего. — Лих-хорук ф-фып-пьет теп-пя до с-суха, с-старух-ха! — «эротично» прошепелявил злыдень на ухо ведьме и провёл ей языком по щеке, оставив влажный след. — Ф-фкус-сненькая с-сила с-станет моей, крош-шка! А тф-фою туш-шку я прос-сто с-сош-шру ф-фмес-сте с-с-с кос-стош-шками Вот же паразит! Как же быстро он всему учится. Даже чувство юмора у него проснулось. Пусть такое вот — своеобразное, но всё-таки. Я за него рад! Нечисть, общаясь со мной и моими девчатами, всё больше и больше очеловечивалась, испытывая неведомые ранее чувства. Что для колдуньи-немки оказалось большой неожиданностью. Безумный смех у ведьмы неожиданно прервался, хотя дрожать всем телом она так и не престала. Только чувства она теперь испытывала совершенно другие, я это отчетливо видел по изменению цвета ауры. Да что там цвета, я почти физически обонял страх, что выплескивался из неё буквально полноводной рекой. Похоже, я чего-то не знаю о своём одноглазом братишке, раз эта ведьма его так опасается. — Советую держать рот на замке, фрау Аденауэр! — Я припомнил фамилию главврача госпиталя, которую прочитал на табличке. — Если вы еще раз допустите нелестное обращение к моему товарищу, которого я безмерно уважаю, — велеречиво продолжил я, — он вас непременно сожрет. Даже косточек не оставит. Но перед этим выпьет всю вашу силу, которой, как я вижу, вы скопили немало. Согласитесь, ведь глупо помирать, достигнув подобного могущества? — Что предлагаешь, ведьмак? — прошипела старуха, но уже не так вызывающе, как в самом начале нашего нечаянного «знакомства». — И убери его от меня поскорее! — нетерпеливо добавила она. — Вы приносите мне клятву. Магическую… — Никаких клятв… — Дернулась ведьма, но братишка её быстро осадил, пустив кровь из уже нанесенной когтем ранки и ещё клацнув зубами над ухом. — Тогда не обессудь! — Я пожал плечами. — Давай, братишка, сожри её с потрохами… — со вздохом и излишне театрально произнес я, но ведьма повелась: — Стой! Я готова принести магическую клятву… Всё остальное было делом техники — для подобных случаев в веде имелась магическая клятва, которую я не поленился изучить. Ведь, как знал, что пригодится! К слову, там было несколько вариаций заклинания: от обоюдных — с равными правами и обязательствами, до односторонних — с полной зависимостью проигравшего от победителя. Вот именно такой вариант магической клятвы я и использовал — ибо не фиг расслабляться! Такая клятва не даст вонзить нож в спину, если тебе вдруг вздумается отвернуться. А её нарушение будет иметь очень тяжёлые последствия для клятвопреступника. Такие, что само небо с овчинку покажется. — Ну, братишка, можешь отпускать эту «благочестивую фрау», — произнес я, когда с магическими формальностями было покончено. — Дальше, надеюсь, мы договоримся полюбовно. Теперь ведьма не смогла бы нанести мне какого-либо вреда, даже если бы очень этого хотела. Лихорук понятливо мне кивнул своей огромной головой, клацнул напоследок зубами над ухом старой карги и еще раз облизнул её щеку языком, оставляя клейкие ниточки слюны, тянущиеся за ним. — Ф-фкус-сная ф-федьмаш-шья с-сила… — прошелестел напоследок Лихорук, шумно сглотнув. Молодец, паршивец, здорово отыгрывает свою роль! Научил на свою голову, твою медь! И, похоже, Лихоруку эта игра весьма нравится — вон, как лыбится, братишка. Наконец злыдень разжал пальцы и растворился в воздухе, освободив колдунью от своих смертельных объятий. А то, что эти жаркие объятия в любой момент могли стать для старухи смертельными, я ни капли не сомневался. Хотя, мне такой расклад совершенно не подошел бы. Лишней энергии мне и без того хватает, свою бы куда слить. Даже заготавливая сложные печати, я не сумел израсходовать и десятой доли резерва. И случись что, опять бы «задымил». — Можете расслабиться, фрау Аденауэр! — вполне добродушно произнес я, успокаивая продолжающую вздрагивать ведьму. — Он ушёл. Какая-никакая, а она всё же женщина. Сомневаюсь, конечно, что она меня в подобной ситуации пощадила бы. Но я же настоящий мужик и стараюсь с женщинами не воевать, а договариваться… По возможности, конечно. Старуха на дрожащих деревянных ногах добралась до первого стула, расположенного возле письменного стола, и совершенно без сил шмякнулась на него тощим задом. Похоже, что перетрухала она знатно, чего даже скрывать не пыталась. Немного отдышавшись, она подняла на меня свои налитые кровью глаза и отрывисто произнесла всего лишь одно слово: — Русский? — Я-я! Руссо туристо! Облико морале! Ферштейн? — хохотнув, произнёс я крылатую фразу из «Бриллиантовой руки». Хотя, кроме меня оценить всю комичность возникшей ситуации было просто некому. И кино еще не сняли, да и фраза, произнесенная героем фильма Гешей Козодоевым, которого гениально сыграл актер Андрей Миронов, представляла собой никак не переводимый набор исковерканных русских слов Ни испанец, ни француз вообще не поймут смысла этого выражения. В ответ они только рассмеются. Лишь немец задумчиво мотнёт головой, услышав «ферштейн».Итальянец же услышит «Russo turisto obbligo morale» — что в переводе будет означать что-то типа «Русская туристическая моральная обязанность». Но что это за обязанность — тоже не догонит. И только наш человек, выросший в СССР или знающий историю своего государства, сразу поймет, что означает эта фраза. А вот все остальные, не владеющие в совершенстве великим и могучим, боюсь, что нет. Вот так и старая ведьма выперлась на меня своими выпученными зенками и произнесла: — Ничего не понимаю! Причём здесь туристы и моральная обязанность? Ага, итальянский она всё-таки знает. Хотя, сколько ей на самом деле лет, известно одному лишь создателю. — Да, русский я, русский, — не стал я углубляться в ненужную никому тему. — Только русские ведьмаки могут быть настолько безумными, чтобы приручить самого Вирлоока! — Простите, уважаемая, но лучше придержите язык! — одернул я колдунью. — Я же говорил — он может обидеться! И тогда, боюсь, даже я не смогу его удержать… — Ох… — Старая карга поспешно закрыла рот ладошкой. — Больше не буду… Но как? Ведь эта тва… нечисть совершенно неуправляема! Она опасна! Даже древние упыри не рисковали с ней связываться! Ведь если он тебя «высушит» до донышка — никакого посмертия для тебя не будет! Вот оно, оказывается, что! Интересно-интересно… — Хотите знать, как, фрау Аденауэр? — улыбнувшись, переспросил я. — Да, как? — Ведьма даже поддалась ко мне поближе, надеясь, что я выдам ей какую-то жуткую тайну. Ну, я и выдал: — Добром и лаской, почтеннейшая фрау Аденауэр… — Добром? Лаской? — Старуха даже на ноги подскочила от возмущения. — И это говорит мне шестиранговый ведьмак? Издеваешься? — Отнюдь, уважаемая, — я продолжал источать максимум доброжелательности, — именно добром и лаской, а еще и отношением, как к самому себе… — Ты, видимо, действительно не понимаешь, ведьмак, что он такое… — Ну, во-первых, «кто» — мягко поправил я. — А во-вторых, злыдень — весьма серьёзное оружие… — Погоди! — перебила меня ведьма. — Так это ты? — произнесла она едва ли не с восторженным придыханием. — А подробнее можно, фрау Аденауэр? — Это ведь ты уничтожил тринадцатую танковую дивизию? — возбужденно воскликнула она. — Можешь даже не отвечать — это точно был ты и твой ручной Вирлоок! Больше некому, я бы знала. А вас с этой тв… нечистью просто распирает от полученной силы! Я даже сейчас не могу представить, как трещал и разрывался твой резерв… Тысячи жизней за один раз… Это… Это… Это же просто немыслимо! Мне бы… Вот, блин, бабку опять начало натурально колбасить и совсем не по-детски. Только на этот раз от зависти. — Я сполна заплатил за это, — осадил я старуху. А то ишь, размечталась! — Лихорадка Сен-Жермена. Слыхала, небось? Или со слухом проблемы? — Не может быть! — Старуху опять сдуло со своего места — она легла грудью на стол, пытаясь подвинуться как можно ближе ко мне и с силой втягивая воздух большими волосатыми ноздрями своего уродливого крючковатого носа. Похоже, что у неё обоняние «рулит» подобно моим синестетическим возможностям. — Нет… не врешь, ведьмак… — через некоторое время заявила она, вернувшись на свой стул. — Чую запах «перегара силы», через который выгорает сама «ци». — Ци — это то же, что и прана? — уточнил я. — Жизненная энергия? — Да, жизненная энергия, — согласилась ведьма. — Ты настоящий счастливчик, ведьмак, — произнесла она, — я не знаю ни одного одаренного за последние полтысячи лет, кто сумел бы побороть лихорадку Сен-Жермена, кроме него самого. — А ты уже преодолела полутысячелетний рубеж? — ввинтил я между делом. Интересно же, сколько бабуле лет? Или, у этих злобных бабёнок тоже лучше возрастом не интересоваться? — Нет, — мотнула головой бабка, — я помоложе буду. Но самого Сен-Жермена повидать довелось… — Из её маленьких красных глазок неожиданно ушла вся злость, и они подернулись паволокой давних воспоминаний. — Какой могучий был ведьмак… И как галантно ухаживал… Сейчас так не умеют — измельчали мужики… Пока она ностальгировала, я быстро прикинул её возраст. Сен-Жермен, насколько я помню, родился в самом начале восемнадцатого века. И выходило так, что сидящей напротив бабуле порядка трех сотен лет. Ну, по крайней мере, третью сотню она уже давно разменяла. [1] «Подмосковные вечера» — советская песня. Написана в 1956 году композитором Василием Соловьёвым-Седым на слова Михаила Матусовского. «Подмосковные вечера» — одна из самых популярных советских песен, её исполняли известные эстрадные и академические певцы, хоры и оркестры в СССР и за рубежом. [2] Вирлоок (Верлиока) — восточнославянская народная сказка об одноглазом существе, предположительно мифологического происхождения. Глава 4 — Ой! — переполошилась неожиданно старая карга. — Чего это я в таком виде? — И она невнятно зашептала какие-то слова, при этом очень интересно шевеля пальцами, как будто что-то вязала на спицах. При этом ведьма начала стремительно меняться, прямо-таки натурально молодея на глазах, «наливаясь» упругой плотью и возвращая приятные мужскому глазу женские габариты и пропорции. Вскоре напротив меня уже сидела во всех смыслах приятная дама, ни разу не напоминающая поеденную плесенью и молью бабу Ягу. Только меня-то этим вполне реальным и осязаемым суррогатом женского тела обмануть невозможно — стоит только взглянуть на ведьму истинным взглядом, как всё становится понятно. А так, обычными глазами — респект и уважуха за качественное исполнение иллюзии. Её и потрогать можно, ведь это не банальный обман зрения, а настоящая физическая личина, типа моего «доппеля». — Так-то оно получше будет! — произнесла ведьма, когда преображение окончательно завершилось. — Еще бы! Вы просто очаровательны, фрау Аденауэр! — похвалил я, если и не её саму, то уж точно её колдовское мастерство. А это, между нами ведьмами говоря, дорогого стоит! — Ах, оставьте эти комплименты молоденьким простушкам, герр ведьмак, — небрежно отмахнулась она от моих слов. Но я-то видел, что ей приятно. Так же, как и видел, что она пытается закрыть от меня свои чувства каким-то незнакомым мне защитным пологом. Но её это не спасло — я продолжал наблюдать изменения в её эмоциональном фоне так же, как и ранее. То ли не действовала на меня её защита, то ли моя способность функционировала на совершенно иных принципах. И вообще, может быть, это не мои ведьмачьи способности фигачат, а свойства, присущие тому Чуме, который первый всадник. Но, честно говоря, мне пофиг, главное, что всё работает без сбоев. — Кстати, — так же игриво продолжила она, — мы ведь с вами не знакомы? Ага, вот уже и на «вы» перешли, и уважения в голосе куда как больше, чем вначале нашего неожиданного знакомства. Ну, кто же мог знать, что всем в этом немецком госпитале заправляет настоящая трехсотлетняя ведьма. — Признайтесь, вы ведь еще довольно молоды? — продолжала радушно щебетать фрау Аденауэр. — Думаю, что вам еще нет и сотни… — слегка закатив глаза, выдала она предположение. — Иначе мы с вами хоть раз бы, но встретились. Одаренных в нашем мире осталось не так уж и много… — Согласен, — кивнул я головой, — печальное наследие времен инквизиции. По вашим Европам они здорово прокатились огнём и мечом. Россию эта беда, к счастью, минула, — припомнил я изученные по лете основателя исторические сведения. — Хотя, отдельные случаи массового уничтожения ведьм и колдунов на Руси всё-таки встречались. — Не уходите от вопроса, герр ведьмак, — с очаровательной улыбкой произнесла фрау Аденауэр. — И позвольте узнать ваше имя… — Хайни… Э-э-э, Генрих Богер, — произнес я, поднявшись на ноги и слегка поклонившись. — Но это же не ваше настоящее имя, герр Богер? — Конечно, — не стал я скрывать, — это настоящее имя моей нынешней «оболочки». Думается мне, что фрау Аденауэр — это тоже не ваше настоящее имя. — Последнее десятилетие я ношу именно его, — ответила ведьма. — Глория Аденауэр, будем знакомы! — Она тоже привстала со стула и сделала что-то напоминающее книксен[1]. — Время от времени мне приходится менять как имя, так и внешность — людям свойственно стареть… Кстати, ваш морок тоже очень качественный. Что использовали, коллега? — Печать «доппельгангера», — честно ответил я. — Оу?! — воскликнула она, удивлённо покачав головой. — Эта печать считалась давным-давно утерянной. Как вам удалось её раздобыть? — Наследие моего учителя, с которым я даже ни разу не виделся. — Как такое может быть? Неужели вы — захожий? — Захожий? — не понял я выражения, использованного ведьмой. — Да. Случайный человек, совершенно неподготовленный к получению колдовского дара. Но имеющий задаток и по счастливой случайности оказавшийся возле умирающей ведьмы. — Ну, собственно, вы верно угадали. — Я печально улыбнулся, ведь на самом деле так оно и было. — Задаток у меня действительно был… — Теперь уже я ударился в воспоминания. Ведь прошло всего-ничего, а я словно целую жизнь прожил. — Так вы, милостивый государь, — неожиданно перешла на русский язык фрау Аденауэр, — еще и самоучка? — Милостивый государь? — удивленно спросил я, тоже перейдя на родной великий и могучий. — Откуда такие познания, сударыня? — Было времечко… Выскочила замуж за одного русского дворянина. Между прочим, настоящего князя… Добрых два десятилетия проживала с ним в Московии… Пока его не убили во время Гражданской… Ах, какой был мужчина! — Её глаза опять маслянисто блеснули, подёрнувшись влагой. — Настоящий аристократ… Уж как только я его не заговаривала и от пуль, и от… Но когда тебя расстреливает в упор толпа взбунтовавшегося мужичья, не верящая ни в бога, ни в дьявола… — Она шмыгнула носом, и поспешно вынула из кармана кружевной носовой платочек, который поднесла к глазам, промокая слёзы. Что это такое было? Это ли настоящая ведьма? Её поведение просто разорвало все мои шаблоны об этих безжалостных зловредных существах. Или она просто придуривается? Играет давным-давно заученную роль? Если это так, то она достойна самого настоящего «Оскара». Если же нет, то я вообще ничего не понимаю в ведьмах… — А ведь он мог спокойно уехать со мной в Париж… — продолжила изливать душу фрау Аденауэр. — Где жил бы со мной долго и счастливо… Поверьте, Генрих, я сумела бы сделать жизнь любого мужчины незабываемой… И он прожил бы куда дольше отмеренного ему срока, без старческой немощи и болезней… Но он предпочёл счастливой размеренной и спокойной жизни со мной, погибнуть за свою дикую варварскую отчизну… За все свои прожитые годы я так и не смогла понять вас, русских… — Охотно в это верю, фрау Глория, — согласно кивнул я. — Один из наших русских поэтов золотого века так сказал: 'Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить…' — У ней особенная стать — в Россию можно только верить, — закончила за меня ведьма. — Фёдор Тютчев, если не ошибаюсь? — Браво, Глория! — Я даже зааплодировал колдунье. — Не покривлю душой, если скажу, что ваше знание нашей культуры поистине выдающееся! — Не вижу ничего выдающегося, — фыркнула ведьма. — Слишком часто мне приходилось сталкиваться с вашим народом… С русскими… Первый раз я попала в Россию с победоносными войсками Наполеона Буонапартье… — с французским прононсом[2] произнесла она. — А почему именно с ним? — ввинтил я. — Я была рождена во Франции, — ответила Глория. — Поначалу это еще имеет какое-то значение. Но ведьма, разменявшая полуторасотенный рубеж, уже не обращает внимание на города и страны. Хотя и среди нашего племени находятся затворники, столетиями промышляющие в одной и той же области. Но их весьма мало… — Быстро вычисляют? — догадался я. — К сожалению, да, — ответила фрау Аденауэр. — Во времена Великой Инквизиции в Европе было совсем тяжело. Мне повезло, я застала лишь самый её закат. А в революционной Франции святую конгрегацию церкви запретил Наполеон, пришедший к власти. И ведьмы свободно вздохнули. А кое-кто и вовсе отправился вместе с его непобедимым войском, подобно мне. Ведь где еще можно досыта напиться болью, страданиями и смертью, как не на войне? — Причём, творить зло в этом случае можно совершенно безнаказанно, — закончил я её мысль. — Верно, герр Богер, — криво усмехнулась она. — А здесь и сейчас вы чем занимаетесь? — спросил я. — Лечите раненных? Это же негативно отражается на вашей «карме» ведьмы… — У-у-у! — протянула Глория. — Вы всё-таки еще недостаточно опытны в нашем ведьмовском промысле, Генрих, — хищно оскалилась фрау Аденауэр и поднялась со своего места, эротично тряхнув крупной грудью. Но на меня это не подействовало, ведь я-то видел, что на самом деле она из себя представляет. Б-р-р! Лучше не вспоминать лишний раз! Ведьма тем временем подошла к полке за моей спиной и взяла в руку скатку из красной лакированной кожи, украшенную искусной золотой вышивкой. Что там было изображено, я не разглядел — Глория положила скатку передо мной, развязала скрепляющие тесемки и одним ловким движением раскатала её передо мной по столу. Внутри скатки оказался набор шикарных хирургических инструментов, пускающих солнечные зайчики полированными поверхностями. Чего здесь только не было: скальпели разнообразных форм; ампутационные ножи от малых до великих, обоюдоострые, остроконечные и волновые; пилы — рамочные, дуговые, листовые, проволочные; долота — плоские и желобоватые, применяемые для рассечения и трепанации кости; ножницы… От одного только вида на эти инструменты нормального человека жуть возьмет. Но я-то уже насмотрелся этого добра вволю — у Глафиры Митрофановны не хуже набор, правда, не настолько дорого-богато исполнен, но смотрится он не в пример — куда более устрашающе. — Кто сможет точно сказать, — произнесла фрау Аденауэр, любовно поглаживая рукой сверкающие хирургические железки, — лечит ведьма, либо наоборот — калечит, причиняя нестерпимые страдания? — Так ты не с ними? — неожиданно дошло до меня. — Я? С Бошами[3]? — Презрительно сморщив нос, весело рассмеялась ведьма. — Я что, похожа так на полную идиотку? Я излечилась от глупости еще во времена своего первого похода в Россию с Наполеоном! Я уже неоднократно видела, что случается с теми, кто пытается вас завоевать. — Кто к нам с мечом… — Да-да, я видела этот фильм[4], — перебила меня Глория. — И, признаюсь честно, мне даже как-то жаль этого бесноватого Гитлера и его приспешников… Но, тем не менее, я использую этот редкий шанс наполнить свой резерв до отказа, — полностью утратив напускную веселость, совершенно серьезно заявила ведьма. — В мирное время это намного сложнее провернуть. А довольствоваться заговором зубной боли, приворотом и воровством молока у чужих коров… — Понимаю, не комильфо для шестого чина. — Нет, не понимаешь, ведьмак! — неожиданно зло бросила фрау Аденауэр. — Ты, видимо, никогда не жил «впроголодь», когда промысел выкручивает жилы, буквально рвет их с мясом, требуя настоящей жертвы, настоящей силы, настоящего зла! На войне этого легко достичь… Но до тебя, Генрих, мне весьма далеко — целая дивизия… — Произнесла она с придыханием, облизывая вновь ставшие пухлыми губы и даже не скрывая зависти. — Сколько рангов тебе добавилось за это, ведьмак? — Три. — Три?! — потрясённо воскликнула она. — За один день?! Ты действительно счастливчик, герр Богер! Чтобы подняться по этой дьявольской лестнице на три последние веды, мне понадобилось сто восемьдесят семь лет! И чем дальше, тем тяжелее каждая последующая ступенька к силе! Теперь понимаешь, как тебе невероятно повезло? — Повезло? — Я тоже усмехнулся, сузив глаза и оскалившись. — Что ты знаешь о том, каким способом мне достался этот грёбаный дар? Что мне пришлось пережить, чтобы его обуздать? Я даже не знал, что такая хрень вообще возможна! Да я даже в колдовство совершенно не верил… В общем, чего впустую сотрясать воздух? Я поставил всё на одну карту, и она сыграла, принеся мне колоссальный профит[5]! — Да, наверное, только именно такой чародей и мог прируч… «подружиться» с Вирлооком, — задумчиво произнесла колдунья, пристально глядя мне в глаза. — Ни один одарённый в трезвой памяти, если ему ценны собственная жизнь и посмертие, не станет связываться с этим злобным и мстительным духом. — Посмертие? — ухватился я за неизвестную мне ранее информацию. — А с ним что не так? — Так ты не знал? — Выпучила глаза ведьма. — Тогда всё понятно… — Что понятно? — Вирлоок на пике своего могущества пожирает не только силу и ци, но и саму душу! — ядовито улыбнувшись, типа, вот такой ты дебил, сообщила мне фрау Аденауэр. — После этого невозможно попасть ни в ад, ни в рай, и не уйти впоследствии на очередное перерождение колеса Сансары[6]! Не знал этого, ведьмак? — Не знал… — Мотнул я головой. Вот отчего ведьма так быстро стала шёлковой — исчезнуть бесследно и насовсем никому не хочется. — Выходит, что мой братишка — идеальное оружие против моих врагов. — Братишка? — нервно хохотнула Глория. — Как ты думаешь, почему весь род этих тва… существ был практически уничтожен? А тех, кого не сумели стереть с лица земли, заточили на веки-вечные? — Боялись, наверное… — Пожал я плечами. — Еще как! — Кивнула ведьма. — За последние несколько сотен лет их не встречали. Маги вздохнули с облегчением, думая, что они, наконец-то вымерли… — А я вот одного «откопал». — Теперь уже я весело хохотнул. — Освободил от тысячелетнего заточения, накормил, «обогрел» и обошелся с ним по-человечески! И он оказался отличным товарищем! — О, дьявол! — прорычала фрау Аденауэр, закрыв глаза рукой. — Никто другой не посмел бы этого сделать. Только такой как ты! — Это почему же? — Ты молод, невежествен в магических искусствах, отважен и безумен, как и большинство русских… — Хочешь сказать, безумие и отвага — девиз всех русских? — Да! — подтвердила ведьма. — Но в придачу к этому, ты сердоболен и сострадателен… Ну, кто еще мог пожалеть умирающего от голода Вирлоока? Только русский, остальные постарались бы его побыстрее добить! Но вы, русские, всегда всё делаете наперекор логике! Эта ваша непознаваемая и широкая русская душа, о которую сломали зубы многочисленные завоеватели, всегда была для нас загадкой… Гитлер тоже обречен… Как бы он не трепыхался, очередное поражение Германии лишь вопрос времени. — Мне это известно, — бесстрастно согласился я с её выводами. — Три года, и с Гитлером будет покончено. — Ты еще и провидец? — ахнула ведьма. — Да кто ты такой, Хайни Богер? [1] Книксен в светском обществе — поклон с приседанием как знак приветствия или благодарности со стороны лиц женского пола [2] Прононс — произношение (фр. prononcer — произносить,) означает: особенности артикуляции звуков речи в каждом конкретном языке. Правильное произношение — совокупность орфоэпических норм, присущих той или иной разновидности языка. [3] Начиная с последней трети XIX века, французы называли немцев бошами. Наименование это, разумеется, не имеет ничего общего с названием современной компании Bosch, производящей бытовую (и не только) технику. Откуда же взялось такое прозвище? Французское boche является укороченным вариантом словечка alboche, которое было образовано из первого слога al (от фр. allemand — немецкий) и последнего boche (от фр. caboche — башка). Наибольшую популярность это обидное наименование обрело во время Первой мировой. Слово просуществовало до конца Второй мировой и проникло из французского в другие языки: английский, русский, португальский. [4] «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет!» — крылатое выражение, возникшее после художественного исторического фильма «Александр Невский» С. М. Эзенштейна и часто ошибочно приписываемое древнерусскому князю Александру Ярославичу Невскому. Патриотический фильм вышел на экраны 1 декабря 1938 года и заслужил всенародное признание. [5] Профит — выгода, прибыль, барыш. [6] Сансара, Колесо Сансары или Самсара (санскр. samsara «блуждание, странствование») — круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой — основополагающее понятие различных религий. Глава 5 — Ты еще и провидец? — ахнула ведьма. — Да кто ты такой, Хайни Богер? — Да так, — неопределенно пожал я плечами, — человек захожий, рожей не гожий. — Насчет рожи не скажу, — улыбнувшись произнесла Глория, — настоящего тебя я еще не видела. Зато я тебя в подробностях разглядел. Жуть! Настоящая страхолюдина! Как же сильно темная сила калечит наши физические тела, хоть и позволяет долго жить. Куда дольше, чем обычным людям. Но за всё на свете приходится платить… И иногда весьма и весьма дорого! — А какая разница? — усмехнулся я. — Мы с вами можем выглядеть абсолютно так, как захотим. А если захотим, то нас вообще никто не увидит. — Верно! — расхохоталась ведьма. — Я сама уже совершено забыла, как выглядела когда-то… Но у меня в замке есть пара картин, принадлежащих перу великих мастеров Жака Луи Давида[1] и Франсиско Гойи[2], на которых я запечатлена еще в своем настоящем обличии. — Хм… Было бы интересно взглянуть на досуге… — улыбнулся я, а про себя подумал: «И сравнить с нынешним оригинальным обликом. Вычислить, так сказать, степень искажения внешности проклятым промыслом». — Тогда я приглашаю вас в гости, герр Богер, — радушно произнесла ведьма, — раз уж выяснилось, что нам нечего делить. Только уже после войны, раз уж вы точно знаете дату её окончания. Пока же… — она указала рукой на разложенные на столе «пыточные» хирургические инструменты. — Пока же я должна озаботиться своим будущим благополучием… До следующей серьёзной брани… — Вы считаете, что новая война обязательно будет? — Я с интересом взглянул на Глорию, но немного под «другим углом». Ведь Глаша, заполучи она дар, вполне могла стать точной копией фрау Аденауэр. Я-то знал, каким стальным характером она обладает, и насколько жестко может действовать на пути к своей цели. Её не сломили даже годы лагерей. Вернувшись из-за решетки, отвергнутая коллегами по профессии, она всё равно нашла в себе силы и продолжила свои исследования! Да, её характер испортился, а вера в доброту и любовь — почти иссякла. Думаю, что будь она ведьмой, Глафира Митрофановна играючи снесла бы все препятствия по пути к высшему тринадцатому чину, напрочь убив в себе всё человеческое. Но, на её счастье ей на пути повстречался ваш покорный слуга. И я надеюсь, что сумел заново вдохнуть в неё эту веру, невзирая на то, что я сам проклят навеки. — А как же иначе? — произнесла ведьма. — Я, конечно, пока не сумела освоить дар ясновидения, в отличие от вас, мой дорогой Генрих, но… — Она демонстративно ткнула указательным пальцем в потолок. — У меня весьма большой опыт в этих вопросах. Человечество не изменить, мой юный друг! Оно не изменилось за тысячелетия до моего рождения, за три сотни лет моей жизни, не изменится и в будущем! И тот, кто это отрицает — либо полный глупец и невежда, либо совершенный безумец. Люди убивали, убивают и будут убивать друг друга! И что я на это должен был возразить? Ведь она кругом права: вся история человечества неразрывна связана с войнами. Война — это одно из самых первых «изобретений» хомо сапиенс. Еще в те времена, когда люди не знали колеса и даже не умели разводить огонь, они уже воевали друг с другом. Не одно поколение наших предков задавалось этим простым вопросом: что является целью войны? Какие причины толкают племена, народы, государства на открытые вооруженные конфликты? Для чего? Ведь она обязательно принесёт с собой кровь, пот и слёзы. Война — это прежде всего конфликт между непримиримыми группировками, племенами, народами, государствами, происходящий на почве накопленной массы претензий к противной стороне, которые не удалось решить миром. И тогда начинает «греметь оружие», заставляя молчать любые законы[3] — одна сторона пытается навязать силой противнику свою волю: заставить его отказаться от своей свободы, идеологии, от прав на собственность, отдать ресурсы, территорию… Да мало ли за что можно пролить кровь заклятого врага? Поводом может стать что угодно, даже банальная месть. Вспомните, из-за чего началась Троянская война? Из-за того, что один царь у другого бабу «украл»! А обиженный рогоносец собрал войско, нашел союзников… Ну, вы и сами знаете, что было дальше — десять лет осады, погибла половина легендарных героев Древней Греции, а также всё мужское население Трои. Женщины города были превращены в рабынь, а павшая Троя разрушена и сожжена. А это, на минуточку, 1184-й год до нашей эры! Ведьма, определённо права — за всё те тысячелетия люди не поменялись ни на йоту! Мы всё так же фанатично продолжаем пускать друг другу кровь. Только наши «аппетиты» постоянно растут. Сотни убитых… Тысячи… Десятки и сотни тысяч… Миллионы… — Да, — произнёс я вслух, повторяя последние слова ведьмы, — люди убивали, убивают и будут убивать себе подобных. И в том будущем, которое мне открылось, никаких изменений на это счет не произойдет. По крайней мере, в ближайшую сотню лет — точно. — Вот и здорово! — Ведьма довольно дернула верхней губой, показав белоснежные зубы. Похоже, что это она так мило улыбнулась. Но я-то видел, какая на самом деле у неё настоящая улыбка. Так что никаких иллюзий на этот счет не испытывал. — Значит, и для нас будет еще время, чтобы пополнить пустеющие резервы и шагнуть еще на ступеньку вверх — к настоящей силе и власти, — добавила она. — Война — это лишь один из способов хозяйствования, герр Богер, не более. Ну, да, кому война, а кому мать родна. Причем, это касается не только ведьм и колдунов. — А ты действительно можешь заглядывать так далеко — на сотню лет в будущее? — неожиданно с интересом спросила Глория. — И каково это — видеть грядущее, как мой знаменитый соотечественник Мишель де Нотрдам[4]? Ты знаешь, что он тоже был весьма могучим ведьмаком. — Нет, не знал, — мотнул я головой. — А насчёт будущего… Будущее зыбко, эфемерно и вариативно, — максимально уклончиво ответил я. — Есть несколько основных линий, которые могут свершиться с большой долей вероятности… Но стопроцентной гарантии не существует. Даже этот наш с тобой разговор каждое мгновение меняет вероятное будущее… Несущественно, малозаметно — но меняет. Поэтому очень сложно объяснить… — продолжал я гнать пургу. — Как откроется дар, ты сама всё поймёшь. — Интересный у нас с вами выходит разговор, герр Богер, — после небольшой паузы продолжила Глория. — Я, сама того не желая, открыла вам едва ли не всю душу… Хотя священники утверждают, что у нас с вами её нет — мы её продали дьяволу! — И она дико заржала в голос, что так не вязалось с её предыдущим поведением. — А разве это не так, фрау Аденауэр? — с ехидным прищуром поинтересовался я. — А то вы не знаете, милый Хайни, что всё у нас так же, как и у обычных простаков, — томно произнесла Глория, потянувшись своим обновленным крепким телом, словно кошка. — И душа, что естественно, тоже на своем законном месте. Это искра творения, с помощью которой Создатель вдохнул жизнь в окружающий нас мир. — Да, не буду спорить… — А спорить с этим глупо — без души не было бы нас самих! Вот твой Вирлоок так же, как и древние упыри, выпивает душу до дна — тушит искру, лишая посмертия… И мой тебе совет, ведьмак, расстанься с ним как можно скорее! Пока не стало слишком поздно! — Позвольте мне самому распоряжаться своей судьбой, фрау Аденауэр, — мягко, но в то же время твердо произнес я. Можно было бы сказать проще, что это ваще не её собачье дело… Но я же джентльмен, как-никак, а она, какая-никакая, но, всё-таки, дама. Страшная, как смертный грех, траченная молью, поеденная плесенью и покрытая пылью веков — но всё-таки женщина. А меня учили в детстве учтиво с ними обходиться. — Так я разве против? — всплеснула руками ведьма. — Мне просто будет неизмеримо жаль, если такой учтивый молодой ведьмак сгинет во цвете лет… «Ну-ну, — мысленно усмехнулся я, — какая забота!» — А мы, возможно, сумели бы подружиться… в будущем… — Надеюсь, подружиться к обоюдной выгоде, Глория? — наконец-то разговор свернул к интересующей меня теме. Пора бы уже определиться с объектом «копирования», в конце-то концов! — Вы меня несомненно радуете, герр Богер, — расплылась в довольной улыбке фрау Аденауэр, — своим трезвым взглядом на вещи. Не скрою, у меня тоже есть к вам… Как это говорят русские? — задумалась она, припоминая, видимо, забытое выражение. — Шкурный интерес, не так ли? — Верно, — согласился я. — Но, как по мне, из уст такой прекрасной фрау звучит несколько грубовато. Лучше сказать — корыстный интерес. — Оу! Вам виднее — русский язык для меня весьма сложен. — Вы отлично им владеете, Глория. И если бы я не знал о вас ничего, то ни за что на свете не сумел бы распознать иностранку. — Спасибо! Ваш немецкий тоже безукоризнен. — Я могу перейти на него, если вам так будет легче… Либо на родной вам французский. — Нет, Генрих, давайте лучше перейдем к взаимовыгодному сотрудничеству. Что вы хотели найти в моём кабинете? Если вы мне поведаете о своих поисках, я быстрее сумею вам помочь. — Смотря, что вы хотите взамен? — поинтересовался я. — А искал я себе новую «шкурку»… — Я взял себя за отвороты мундира и легонько тряхнул. — А эта чем не устраивает? — спросила ведьма. — Выглядит натурально. Или чин маловат? — Нет, мне нужна новая личина с определенным… э-э-э… «свойством»… — И каким же? — Ведьма с интересом подалась поближе, положив свою внушительную грудь на стол. — Мне нужно в ближайшее время попасть в Берлин, — озвучил я Глории свой план минимум. — Поэтому мне нужен человечек, с которого я сниму «копию». А затем вместо него, с его телом и лицом с комфортом доберусь до столицы Третьего рейха. — А оригинал? — Оригинал придётся списать «в утиль», — совершенно бесстрастно ответил я. — Он мне не интересен… Даже опасен, поскольку может принести массу неприятностей, если обнаружится подмена. Поэтому оставлять его в живых я не намерен. — Отлично! — Ведьма даже в ладоши хлопнула. — Есть у меня для вас отличный кандидат на эту роль — один спесивый майоришка, Удо фон Штаде. Редкостная скотина, но из очень древнего графского рода. — Так достал, что готова мне его с потрохами отдать? — Не то слово, ведьмак! — кивнула ведьма, соглашаясь с моим предположением. — Сама бы с удовольствием его раньше удушила, до того он меня достал. Но слишком уж заметная фигура в аристократических кругах Германии — эти толстосумы точно будут копать, если он неожиданно исчезнет. — Да чего бояться каких-то простаков? — не понял я её страха. — Уж больно род у этого майоришки древний, — пояснила свою позицию Глория, — и он не чужд тайных знаний — могут и о моём реальном ремесле прознать. А инквизиция, хоть её никто уже давно никто не видел, до сих пор за ведьмами охотится! — Тут соглашусь — нескольких таких святош я на днях уничтожил. По мою душу даже в наши дикие леса прибыли. — Вот! Понимаешь! Лишний раз нам высовываться не надо — колдовство, оно тишину любит. И я, вместо того, чтобы снять с этого фон Штаде кожу живьем, только разных болячек ему прилепила. Правда таких, что жизнь ягодой не покажется! — Малиной, — машинально поправил я Глорию. — Или мёдом. — Какой малиной? — на мгновение затупила ведьма. — И причем здесь мёд? — Правильно говорить «жизнь малиной не покажется», или мёдом, — «расшифровал» я своё замечание, — но никак не ягодой. — Точно! Я же говорила, мой русский язык еще оставляет желать лучшего. Однимсловом, если этот сноб при куче свидетелей домой уедет, у меня развяжутся руки…Если тебе он не нужен, можешь отдать его мне? — Глаза ведьмы мстительно блеснули. — Не завидую я этому Удо фон Штаде, — криво усмехнулся я. — Клянусь, никто больше не увидит его живым! — с жаром воскликнула Глория. — Зато я так душу отведу… Меня даже внутренне передернуло от её невысказанных маньячных желаний, когда мой промысел лишь вскользь коснулся её ауры. Нет, полноценно залезть ей «в голову» у меня пока не получилось. Мой ментальный дар всё еще находился в зачаточном состоянии. А вот его «отголосок» — сверхчувствительное эмпатическое[5] восприятие, открыли мне полную гамму чувств, бушевавшую в черной душе ведьмы. Похоже, что этот фриц-мажорик из древнего аристократического рода оказался тем еще дерьмом, раз сумел основательно вывести из себя весьма уравновешенную старушку-ведьму. Только вот не ожидал он, что расплата придет так быстро. Да и сама фрау Аденауэр, похоже, не ожидала — вон, как обрадовалась. — Он будет умирать долго и мучительно, — мерзотно прошипела ведьма. — Я буду отрезать от него по маленькому кусочку… — Простите, Глория, не могли бы вы освободить меня от описания ваших «любовных игрищ», — мило улыбнувшись, перебил я старую каргу. — У меня несколько иные пристрастия… — Так ты отдашь его мне, ведьмак? — От возбуждения, охватившего ведьму, она вновь перешла на «ты». — Могу я на него посмотреть? — ответил я, решив немного потомить ведьму сладостным предчувствием. — Насколько он покалечен? Я не собирался отказывать, нет. Но, чем дольше она будет стремиться к вожделенной добыче, тем большую ценность она будет иметь в её глазах. Фрица мне не было жалко. — Смотри… — Ведьма поднялась со стула и подошла к окну. — Вон тот франт с тонкими усиками… А насчет раны можешь не беспокоиться — он практически здоров. Ранение было плёвым, но кто-то из высокопоставленных родственничков подсуетился — и вот он уже едет в Берлин настоящим героем. Я взглянул через прозрачное стекло на указываемый ведьмой объект. Действительно франт: подтянутая и поджарая фигура, затянутая в серо-зеленый общевойсковой офицерский мундир, по всей видимости сшитый на заказ, выгодно выделялась из группы солдатни, среди которой и находилась моя новая шкурка. — Какой красавчик! — весело хохотнул я, разглядывая породистое лицо майора с тонкими аккуратными усиками над верхней губой. — Приятно будет «примерить» его на себя. Он чем-то напомнил мне артиста Кларка Гейбла в Роли Ретта Батлера из «Унесенных ветром». Кстати, если я ничего не путаю, этот фильм был снят еще до войны, в тридцать девятом. И, возможно, этот мажорик его тоже видел. Однако, помимо смазливой внешности, я отлично видел и структуру его ауры, сплошь изъеденной червоточинами тьмы. Это уже был не человек, а чудовище в человеческом обличье. — Я же говорила… — Он твой, ведьма, — резко произнёс я, отвернувшись от окна. — Только я возьму с тебя магическую клятву, что никто больше не увидит его живым. — С радостью! — Фрау Аденауэр, сверкнув своими ровными и белыми зубами, протянула мне руку. И я её пожал. Вот только такой реакция от ведьмы я, признаюсь, не ожидал. Едва только наши ладони соприкоснулись, её лицо удивлённо вытянулось, а расширившиеся от благоговейного ужаса глаза едва не вылезли на лоб. — Простите, Господин, что я вас сразу не узнала… — дрожащим голосом произнесла она, становясь передо мной на колени. Господин? Вот это номер! За кого же она меня принимает? [1] Жак Луи Давид (фр. Jacques-Louis David ; 1748–1825) — французский живописец и рисовальщик, центральный представитель неоклассицистической школы рубежа XVIII—XIX веков, педагог и политический деятель. [2] Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес (исп. Francisco Jose de Goya y Lucientes; 1746–1828) — испанский живописец и график, один из первых и наиболее ярких художников эпохи романтизма. [3] «Когда гремит оружие, законы молчат», или по-латыни «Inter arma silent leges» — цитата из речи Марка Туллия Цицерона, позднее перефразирована в более известное крылатое выражение «Inter arma silent Musae» — «Когда говорят пушки, музы молчат». [4] Мишель де Нотрдам (фр. Michel de Notredame ), известный также как Нострадамус (фр. Nostradamus ) — французский врач-фармацевт, писатель, поэт, астролог и алхимик, знаменитый своими пророчествами. [5] Эмпатия — это способность почувствовать и понять эмоции других людей. Эмпатичная личность может поставить себя на место другого человека и понять то, что он ощущает: грусть, радость, печаль, боль. Глава 6 Я не без удивления поглядел на униженно склоненную передо мной голову ведьмы, и до меня постепенно начало доходить, кого она могла назвать Господином. Да, именно так, с большой буквы, да еще и с придыханием в голосе. Ведь явно она упала на колени не перед собратом по ведьмовскому ремеслу — товарищем Чумой, а перед тем, который во мне сидит — первым всадником Чумой. Ну, вот скажите на милость, как они меня вычисляют? И Лихорук, и леший? Ладно — они — нечисть, может у них инстинкт какой на всадника «стойку» делает? Но и мать Глафиры тоже узнала… Правда, после собственной смерти, а на «той стороне» условия для распознавания совершенно иные. Но эта-то трехсотлетняя бабка не сдохла ведь еще! И она туда же… — Поднимись! — произнес я. Руки мы так и не разжали, и я легонько потянул Глорию на себя, вынуждая подняться с колен. — Простите, Господин, — продолжала лепетать фрау Аденауэр, не поднимая на меня глаз, — но если бы я знала, что это Вы, я бы никогда не решилась ставить Вам условия… — А ну-ка прекрати причитать! — сурово прикрикнул я, когда ведьма поднялась на ноги. — И в глаза мне смотри! Отпустив мою руку, она боязливо подняла голову, встретившись со мной взглядом. А в её глазах плескался самый настоящий ужас. Да и не только в глазах — вся её аура трепетала от страха, буквально сочась его фиолетовыми оттенками. — Откуда ты меня знаешь, ведьма? — медленно, едва ли не по слогам произнес я, чтобы до неё лучше дошло. Ведь из-за окутывающей Глорию жути, она буквально теряла голову. — И кто я, по-твоему? — Белый всадник, Господин… Первый из равных… Предвестник грядущего Апокалипсиса… — Зачастила она, временами останавливаясь и хватая воздух ртом, как будто его ей не хватало. — Чума, ниспосланный на наши грешные головы… Венценосный Раздор… Завоеватель царств… — Стоп! Хватит! — прервал я словоизлияния ведьмы. Похоже, что она весьма поднаторела в перечислении титулов «того, кто во мне», но еще не осознавший себя. Пусть оно и дальше так продолжается, я не против. И если встречные ведьмаки и ведьмы будут на меня подобным образом реагировать — мне же проще. Вот иду я такой красивый по улице, а все встречные ведьмы так и столбенеют. А которые послабее — так и падают, падают, падают! И сами собой в штабеля укладываются! Вот, вдруг вспомнилось чего-то… — Вижу, что узнала, — продолжил я. — Но я тебя не помню… Где мы с тобой встречались, ведьма? — Вы спасли меня, Господин, во время Марсельской чумы[1], — произнесла Глория, принимаясь зачем-то поспешно расстегивать пуговицы на мундире. Это чего она удумала? Неужели таким вот Макаром хочет высказать своё «почтение и уважение» перед глашатаем Армагеддона? Так мне такого «счастья» и даром не нать, и с деньгами не нать — видел я, как она в реальности выглядит. И эта картинка до сих пор стоит у меня перед глазами. И пусть она сейчас дама в самом соку… Бррр… К тому же у меня есть Глаша, которой я не собирался изменять… Однако, что-то не давало мне заставить фрау Аденауэр остановиться. Какое смутное чувство, что, возможно, сейчас мне приоткроется часть истории, касающейся личности перового всадника. К тому же я почувствовал какую-то родственную связь, идущую ко мне от ведьмы. Словно пробудилось нечто давно забытое и спящее до поры, до времени. И это время пришло… Пока Глория дергала ставшими вдруг непослушными пальцами тугие пуговицы мундира, я попробовал вспомнить, что я знаю об эпидемии Марсельской чумы. Кроме того, что о ней только что рассказала мне ведьма, и названия французского города Марсель — ничего больше не всплыло в моей памяти. Фрау Аденаур, так и не сумев справиться со всеми пуговицами, резко дернула за борта мундира, вырывая с мясом упрямые застежки. Распахнув форму и задрав рубашку, она продемонстрировала мне крепкое сочное тело и крупную упругую грудь. Эта «личина» весьма разительно отличалась от облика уродливой сморщенной старухи, но меня привлекло совершенно не это. На левой груди, где-то в районе сердца, пылал изумрудом отпечаток чьей-то ладони. Человеческой. И, судя по размеру, явно мужской. Не обращая внимания на женские прелести, весьма нескромных размеров, я протянул руку, раскрыл ладонь и решительно положил её на светящийся отпечаток. Поначалу ничего не произошло, я ощутил лишь мягкость и бархатистость кожи Глории и упругую плоть её ненатуральной груди. Хотя, за такую ненатуральность многие женщины легко бы продали бы душу дьяволу. А вот затем… Затем меня так жахнуло, что в глазах реально помутилось, и я на какое-то время совершенно «потерялся». Я шёл по мощеной камнем узенькой улочке какого-то городка позднего средневековья. Легкий утренний бриз доносил до меня знакомые «солёные» запахи моря, йода и гниющих водорослей. Солнце еще только-только всходило над горизонтом, не успев разогнать приятную ночную прохладу, но дышать было тяжело — жирный черный дым застилал безбрежно голубое небо, на котором не наблюдалось ни облачка. Дым стелился и по земле, забивал рот и нос едкой вонью, но всё равно не мог затмить сладковатый смрад разлагающихся мертвых тел, которые никто не удосужился убрать с улицы даже с наступлением утра. За прошедшую ночь мертвецов прибавилось, но убирать их было некому. В Марселе (наконец-то всплыло в моей голове название этого французского города у моря) безраздельно царила бубонная чума. И я был уверен, что послужил одной из причин этого смертельного кошмара. Именно с моим появлением здесь и расползлась по округе эта зараза, уже уничтожившая десятки тысяч смертных. Мне было горько наблюдать за их страданиями, но поступить иначе я просто не мог. Я — лишь карающий меч, ниспосланный людям за их грехи. Возможно, мой приход остановит назревающую катастрофу куда более мощных масштабов. Недаром я прихожу первым. Но, если люди не внемлют и этому предупреждению, следом за мной приходит Война. Его приход куда более трагичен и кровав, а жертвы исчисляются уже сотнями тысяч. И я предвижу тот день, когда они будут исчисляться миллионами. Но даже с появлением носителей третьей и четвертой печатей «Книги божественной тайны о последних временах» — Голода и Смерти, этот мир еще имеет шанс… Но не мне об этом судить — у меня другая задача. Я продолжил неторопливо идти по пустынной (если не считать мертвецов) улице, временами стучась в закрытые двери с просьбой впустить меня или хотя бы проявить сострадание — дать немного еды и питья. Нет, я не был голоден, и меня не мучила жажда — моя ипостась всадника была лишена плотских потребностей. Хотя, я любил изредка предаться этим простым радостям, чтобы почувствовать себя живым. Почувствовать себя обычным смертным, каким я когда-то являлся, пока во мне не проросла могучая сущность первого всадника Апокалипсиса — Чумы. Однако, со временем, воспоминания о моей прошлой жизни становились всё тусклее и бесцветнее. Скоро я даже этого вообще не вспомню… Мне будет не хватать дружеских вечеринок с дешёвым вином у бескрайнего моря, жарких объятий любящей женщины, детского крика, будящего тебя по утрам… У меня были дети? Нет? Не помню — то, что было ранее, уже подернулось непроницаемой дымкой забвения. Только отголоски былых чувств время от времени заставляли мою неприкаянную душу сжиматься от тоски и исходить кровавыми слезами. Скорей бы уже забыть и это… Я подошел к очередной запертой двери, громко постучал и жалобно произнес по-французски: — Monsieur! Je ne mange pas six jours! Не знаю отчего, но в моей голове вдруг возникла какая-то тарабарщина на дикой смеси французского, немецкого и русского языков: «Мосье, же не манж па сис жур. Гебен зи мир битте этвас копек ауф дем штюк брод. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы [2] ». Но, как бы странно не звучала эта фраза, она имела какое-то логическое объяснение, которое, однако, пока было мне не доступно. Но то, что объяснение есть — бесспорно и однозначно. В ответ на моё заявление о том, что я не ел шесть дней, и нижайшую просьбу дать мне хотя бы глоток воды и пустить под крышу переждать надвигающую июльскую жару, я получил одни лишь угрозы и проклятия. Ничего другого я, в общем-то, и не ожидал услышать. Так было повсюду, куда ступало копыто моего белого коня: и в Старом свете, и в Новом, и в Азии, и в Африке, и даже в лесистой заснеженной Московии, расположившейся на самом краю мира. Но моя душа отчего-то ныла и страдала как растревоженная застарелая рана. Что я хотел найти? Что доказать самому себе, либо тем Высшим Силам, что прислали меня сюда? Я не знал. — Еще один дом, — глухо произнёс я, привычно разговаривая сам с собой, — и достаточно! Этот город уже не спасти… Но, всё-таки, шанс на спасение у Марселя еще имелся — город не был окончательно приговорён, как это произошло в своё время с Содомом и Гоморрой, сожженными яростным Небесным Огнём со всеми жителями. Первый всадник бесстрастно наблюдал за конвульсиями греховного города, тогда как остатки сущности того, в ком он себя осознал, мучились и стенали, наблюдая за разворачивающимися жуткими событиями. Скорее бы забыться… — Месье! — Кто-то неожиданно дернул меня сзади за полу плаща. Я обернулся. Возле меня стояла тощая замарашка лет двенадцати в каких-то ветхих лохмотьях. Она дрожала от лихорадки, потирая истощенными руками болезненно реагирующие на свет глаза, окруженные темными кругами. Мне даже присматриваться было не надо, чтобы разглядеть бубоны — чудовищно увеличенные лимфатические узлы, похожие на гигантские наросты. Девчонка было обречена… — Пойдёмте со мной, господин, — слабым голосом произнесла она, — у нас дома осталось еще несколько луковиц… Мы поделимся с вами, месье… — Она покачнулась от слабости и схватилась за мой плащ, чтобы не упасть на мостовую. — И вы можете остаться в нашем доме и переждать полуденный зной… — Так ты специально для этого вышла? — спросил я девчушку, подхватывая её на руки — её ноги постоянно подламывались и самостоятельно стоять она уже не могла. Она истратила весь остаток сил, чтобы добраться до меня. — Да, господин… — произнесла она едва слышно. — Мама услышала, что вы не ели шесть дней… У нас тоже еды мало, но помочь страждущему — долг каждого добропорядочного христианина… Так она мне сказала… Только выйти к вам сама не смогла — у неё нету сил, как и у отца… — Ну, что же, показывай, куда идти, дитя моё? — повернулся я вокруг себя, чтобы ребенку было легче ориентироваться. — Вот наш дом, — указала она на распахнутую дверь, куда я и направился. — Всё будет хорошо, дитя моё, — произнес я, крепко прижимая к груди худущее маленькое тельце, больше похожее на обтянутый кожей скелет, чем на живого человека, — и с тобой, и с твоей семьёй. Это я тебе обещаю! — И я прижал к её груди свою ладонь, неожиданно сверкнувшую изумрудным огнем… — Тля! — тяжело выдохнул я, когда меня «выбросило» из охваченного бубонной чумой Марселя в кабинет фрау Аденауэр. Я убрал руку с груди ведьмы, а перед глазами у меня еще стояла заваленная обезображенными чумой трупами мостовая старого Марселя. И этот липкий тошнотворный запах дыма, щедро приправленный смрадом разлагающейся плоти и гниющих водорослей, продолжал раздражать мои ноздри. Непередаваемое сочетание, которое уже навсегда останется со мной. Я перевел взгляд на Глорию, которая заторможено пыталась прикрыть крупную грудь с отпечатком моей ладони, продолжающим источать слабое свечение. Худая и смертельно больная девчонка, её семья, не пожалевшая разделить с чужаком то скудное количество пищи, которое у них осталось, и не побоявшаяся предоставить ему кров, тоже навечно отпечаталось в моей памяти. — А ты выросла с последней нашей встречи, Луиза, — улыбнувшись по-доброму, произнес я. — Я рад, что мы встретились. — Вы вспомнили, Господин! — Её лицо просияло, и она, наконец-то запахнувшись, склонилась в глубоком поклоне. — Я обязана вам всем — Вы спасли в тот год меня и всю мою семью, Мессер[3]… Мы прожили долгую и счастливую жизнь… — не разгибая спины, произнесла она с настоящим благоговением. — Не надо пресмыкаться передо мной, дитя моё! — Я мягко прикоснулся к её плечу. — Вы это заслужили… — Ваше прикосновение, Господин, оставившее знак, пробудило во мне ведовской дар… — Темный дар, — напомнил я ей. — Проклятый Небом, Церковью и людьми. — Пусть так! — ответила она, наконец-то без боязни взглянув в мои глаза. — Я благодарна, что моя судьба сложилась именно так, а не иначе! Я была счастлива, затем была сильна, а после всего еще и протянула целых триста лет! О чём же мне сожалеть, Мессер? — Ты попадешь в ад, Луиза, — виновато развёл я руками. — Не лучше ли было… — Нет! — с горячностью воскликнула ведьма. — Я не жалею ни о чём! И я готова служить Вам, Мессер, всем телом и всей душой! Я прямо сейчас принесу вам магическую клятву абсолютного подчинения! — Не надо, дитя моё… — Я печально улыбнулся, не хватало мне еще одной «обузы». Лихорука за гланды. — У нас с тобой разные пути. — Не спешите отказываться, мон сеньёр! Возможно, я еще Вам пригожусь, — продолжала уговаривать меня в своей полезности старуха. — Вот только что случилось с Вами? Ведь я чувствую, что вы — это вы… Но… — Я ничего не помню, — качнул я головой. — Только какие-то обрывки, которые никак не хотят сложиться в полную картинку, — открыл я ей часть правды. — С твоей помощью я вновь приобрёл еще одну частичку своей памяти. — Я читала об этом в одной древней книге, которая случайно попала в мои руки, — немного помолчав, произнесла ведьма. — Когда-то я пыталась собирать всё, что касается носителей четырёх печатей Апокалипсиса. Похоже, что Ваше очередное возрождение прошло как-то не так… — Похоже на то, — усмехнулся я. — Вы просто отчего-то не осознали себя в полной мере, как Первого Всадника. Каждое Ваше новое возвращение в мир находит себе подходящее воплощение в одном из одаренных. — Да, я знаю об этом, Луиза. Этот одаренный как раз перед тобой… — А Первый Всадник? — Я не могу разделить его и себя. Всё что я вспомнил, благодаря моему знаку у тебя на груди — происходило со мной. Мы — нечто единое, спаянное странным образом, но пока еще полностью не осознанное. — И пришли Вы на этот раз после Войны, Мессер, — указала ведьма на еще одно несоответствие канонического прихода всадников. — Да, мне это тоже хорошо известно. Не так давно я встречался с четвертым братом… — Неужели со Смертью? — ахнула Глория. — Что ему было нужно от вас? — С ним… — подтвердил я. — Он призывал меня поскорее осознать себя и вернуться «в строй». Иначе Война может… вернее, уже пошёл в разнос. И если не остановить второго всадника, возжелавшего стать первым — всё может окончиться очень и очень плохо! [1] Марсельская чума — эпидемия бубонной чумы в Марселе и ряде городов Прованса в 1720 — 1722 годах. В результате заболевания погибло до 100 тысяч человек. [2] Знаменитая фраза Кисы Воробьянинова из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев». [3] Мессер, также мессир (итал. messere , фр. messer «господин») — обращение к именитому гражданину в средневековой Италии и Франции. Указанное обращение могло добавляться к фамилии или должности человека. В итальянских средневековых городах мессером именовали рыцарей, судей, докторов медицины и юриспруденции, церковных иерархов. К представителям среднего класса (в том числе, к нотариям) обращались сер (итал. ser ). Со временем обращение мессер было вытеснено социально нейтральным месье (фр. monsieur ) во Франции и синьор (итал. signore ) в Италии. Глава 7 В общем, наш разговор с Глорией (я решил для себя называть её именно так) после всего случившегося несколько затянулся. Я расспрашивал её о жизни, о профессиональной деятельности на нелегком поприще ведьмы, и уже достигшей весомых результатов. Да, бесспорно, она было довольно могучей и опытной колдуньей. Шестой чин — это вам не хухры-мухры! Это сила! Чтобы не терять времени зря, я пульнул заранее заготовленную и напитанную силой «бумажную проекцию» печати доппельгангера прямо через окно в слащавого красавчика-майора Удо фон Штаде. Пусть печать его пока отсканирует, после чего мы поменяемся с ним местами. Я поеду с комфортом в столицу Третьего рейха «восстанавливать утраченное на фронте здоровье», а этим аристократическим ушлёпком займется «моя» давняя знакомая — ведьма Глория. Уж очень она хотела пообщаться с заносчивым фон-бароном тет-а-тет, слившись с ублюдком в «колдовском интимном экстазе», а заодно и пополнить запасы силы. Ну, и как я мог отказать в такой малости этой «прекрасной» женщине? Ведьма внимательно наблюдала, как я играючи (а чего там корячиться, все предварительные телодвижения уже давно закончены) активирую сложную печать и отправляю в полёт. У неё даже глаза заблестели — так ей захотелось иметь в своём арсенале подобное заклинание. Хотя, как по мне, её личина ничем не уступала в качестве печати доппеля. За одним лишь малым исключением — её колдовство обеспечивало лишь натуральное воспроизведение внешнего облика. А вот привычки, повадки и память объекта копирования она воспроизвести не могла. — Держи, дарю! — Вытащив из кармана еще одну (я этого добра заготовил с запасом, чтобы потом времени не терять) «заряженную» копию печати, протянул я бумажку Глории. — Изучишь на досуге. Магии на неё расходуется мало, но в воспроизведении сложная, зараза! — Мессер… — Глория даже дар речи потеряла, сжимая в руке лист с изображением печати. — Я… Я… — Не стоит благодарностей, — легко отмахнулся я. — Пользуйся на здоровье! Тебе она явно пригодится. — Вы не представляете, Мессер… — наконец-то сумела выдавить ведьма. — Никто и никогда из «нашего круга» не станет вот так, запросто и безвозмездно, делиться знаниями. Эта печать для любой ведьмы, перевалившей за сотню лет — бесценна! Вы просто не знаете, на что мне пришлось пойти, чтобы заполучить вот это заклинание, с помощью которого я и поддерживаю сейчас свою форму. — Я рад, что опять сумел тебе помочь, Глория, — по-отечески улыбнувшись, произнес я, погладив ведьму по руке, в которой она судорожно сжимала печать. Не знаю почему, но я действительно чувствовал по отношению к ведьме отеческие чувства, хотя она была на две с половиной сотни лет старше. Однако, в очередной раз побывав в шкуре первого всадника, что-то произошло с моим внутренним ощущением возраста. Я словно бы утвердился над самим временем, которое отныне не имело для меня былой силы. Что это было? Очередной бзик или выверт сознания? Не знаю. Когда имеешь дело с существами такого масштаба, как всадники Апокалипсиса, ни в чём нельзя быть уверенным. — Простите, Мессер… Можно я скажу? — несмело произнесла фрау Аденауэр, наконец-то засунув листок с печатью куда-то за пазуху. — Слушаю тебя, Глория, — произнес я, продолжая с интересом наблюдать за ведьмой. После наших совместно пережитых воспоминаний она стала совсем другой. Словно давно прошедшие и почти забытые события всколыхнули что-то в её душе, пусть и такой же чёрной и проклятой, как и у меня самого. Но это не отменяло того факта, что изначально она было добрым и светлым человеком, как и вся её семья. И даже триста лет ведьмовского промысла не смогли погасить тот лучик света, что всегда присутствовал в её душе. И сейчас, после обретения еще одного кусочка памяти первого всадника (либо того, в чьём теле он возрождался в предыдущий раз), я отчетливо это видел. Похоже, что она недаром заделалась целителем и врачом. Похоже, она всё-таки калечила не каждого солдата вермахта, а только тех утырков, чьи души уже настолько разъела тьма, что их уже невозможно было вернуть к свету. И всё равно делала это неохотно весьма неохотно. Но ведьмовской промысел обязательно нужно «кормить», иначе он обернётся против тебя. И как найти и соблюсти этот баланс, творя «зло» во имя «добра»? Не знаю… Это очень и очень сложно. Практически невозможно. Наш проклятый дар постепенно разъедает наши души, наполняя их тьмой. А падать всегда легче, чем взбираться на верх. И мне это прекрасно известно — ведь я и сам с недавних пор ступил на эту скользкую дорожку. — Так что ты мне хотела сказать? — напомнил я ведьме, отчего-то продолжающей медлить. — Простите меня, Месер, но я скажу, как есть… — Она, наконец-то собралась с духом. — Вы какой-то неправильный ведьмак… Но… и как всадник Чума… Ваши действия совершенно не соотносятся с вашими функциями… — весьма сумбурно пояснила она. — Что ты имеешь ввиду, Глория? — переспросил я, хотя уже начал догадываться, что она имеет ввиду. — Вы добрый, Месер… — произнесла она после очередной заминки. — И это неправильно… для настоящего ведьмака… да и для Первого Всадника тоже… — И каким же, по-твоему, мне надо быть? — Я с прищуром посмотрел в глаза ведьме. — Как всаднику — нейтральным и бесстрастным, а как ведьмаку… — Я понял, что ты хочешь сказать, Глория! — остановил я её. — Спасибо за честность и откровенность! А скажи мне, как ты воспринимаешь себя в ипостаси ведьмы? Ведь ты уже в таком состоянии находишься не одну сотню лет. Я помню, какой ты была тогда, в охваченном чумой Марселе… Какой ты стала, Луиза? Ведь эти века не прошли для тебя бесследно? — Мне тяжело нести этот груз, Месер… — не опуская глаз, честно призналась ведьма. — Были моменты, когда я хотела наложить на себя руки… Но… вы же знаете, наш дар не даст нам просто так умереть… А передать его кому-то… Это… Это ответственность, Месер… — Вот ты сама и ответила, что всё это время удерживало тебя на этом свете. Ответственность! Перед собой, перед людьми… Хотел бы сказать, что и перед Богом, но это уже совсем другая организация. Боюсь, что наши с тобою тёмные боссы этого не одобрят, — едко заметил я. — Хотя, мы все в этом мире повязаны… Все в одной лодке… Это наш крест, Глория, который невозможно возложить на кого-то другого… — Я тоже волновался, впервые озвучив свои размышлизмы после приобретения дара на тему «как дальше жить?» К тому же, я впервые встретил настоящего единомышленника «ведовского фронта». Как бы это не показалось странным, но наши принципы совпадали по многим вопросам применения силы. Может быть, на Глорию так повлиял поступок первого всадника, ведь за свою помощь он ничего не попросил взамен. И я, всего лишь на короткое мгновение влезший в шкуру настоящего Чумы, понял, что принципы первого всадника Апокалипсиса созвучны моим собственным. На первый взгляд он был настоящим чудовищем, как и я сам… Но это только на первый взгляд. — Разрешите, я принесу вам магическую клятву, Месер? — умоляюще произнесла ведьма. — Я ждала этого долгие годы… — Прости, Глория, но не сейчас, — произнёс я, качая головой. — Я бы с радостью принял тебя в нашу развесёлую компанию, но не могу… — Почему, Господин? — горестно воскликнула Глория. — Велика вероятность, что после этой клятвы я опять подхвачу «Лихорадку Сен-Жермена». И я уже не смогу с ней справиться… Даже с твоей помощью — мои меридианы сейчас в плачевном состоянии. — Но я могу надеяться? — просияла фрау Аденауэр. — Конечно! — Я взял руки ведьмы в свои ладони. — Ты мне веришь? — Верю, Месер! — порывисто воскликнула она. — Как в день нашей встречи! Я готова ждать еще хоть тысячу лет! — Вот и хорошо… Что такое? — Я почувствовал, как руки Глории неожиданно легонько дрогнули. — Вы изменились, Месер, — заливисто рассмеялась она. — И вы теперь вылитый Удо фон Штаде! Осталось только сменить мундир — и в путь. Кстати, а зачем вам в Берлин? Может быть, я смогу чем-то помочь? У меня есть связи в столице, и несколько человек, готовых ради меня на всё. — А вот это — дельное предложение! Помощь мне действительно может понадобиться… — Так может, я отправлюсь с вами? — с затаённой надеждой спросила она. — Пока не нужно, Глория, — покачал я головой, — не стоит обращать на себя внимание того, с кем мне, возможно, придётся вступить в схватку… — Кого вам бояться в Берлине, Месер? — Глория даже не скрывала своего удивления. — Да еще и с такой мощной поддержкой в виде Вирлоока? Там не осталось ни одной сколько-нибудь значимой ведьмы или колдуна. В основном мелочь — тьфу, растереть! Максимум три веды, не больше… — Скажи, ты знакома с Вилигутом, Глория? — спросил я. — Карл-Мария Вилигут. — Вилигут-Вилигут… — шептала ведьма, пытаясь вспомнить названное мной имя. — Не могу припомнить ни одного практикующего малефика с подобным именем, Месер, — призналась она через минуту. — Жаль, — вздохнул я, — мне бы пригодилась эта информация… — Нет, постойте, я вспомнила, Месер! — победно заявила ведьма. — Уж не имеете ли в виду старика-Вилиготена, жалкого шута, бледную пародию на своих поистине великих предков? — Не знаю, может быть… — Это не тот ли безумец, связавшийся с нацистами и продающий оккультные тайны своих пращуров направо и налево? За что Гиммлер присвоил ему звание бригадефюрера СС? — Да-да, скорее всего, это именно он. — Можете не переживать, Господин, — она презрительно усмехнулась, — все его тайны давным-давно прогнили и покрылись плесенью. Никто из одарённых его серьёзно не воспринимает. Поэтому-то ему и приходиться вешать лапшу на уши простакам. — А разве он сам не одаренный? — задал я следующий вопрос, поскольку сведения Глории несколько не совпадали с моими данными. «Мой» нацист-колдун обладал поистине могучей силой, с которой мы с лешим едва-едва справились. — Может быть, есть еще один Вилигут? — Нет, — мотнула головой ведьма. — Второго такого деятеля еще поискать. Он, хоть и одарённый, но ничего собой не представляет. Просто пустое место. Он — «магический инвалид», начисто лишённый своего источника силы. — А разве такое бывает? Ну, чтобы одарённый и без источника? — спросил я, поскольку такой информации не было ни в веде, ни в записках основателя. — Ты пойми, я ведь совсем недавно на колдовском пути, — пришлось пояснить мне, после того, как Глория удивленно на меня посмотрела. — А память первого всадника мне пока полностью не доступна. Так что я пока тыкаюсь в колдовском промысле, как слепой кутёнок… Ведьма понятливо кивнула и продолжила свой рассказ: — Несколько веков назад схлестнулись между собой две семейки могучих малефиков — собственно, Вилиготены — бесспорные короли тогдашнего колдовского сообщества, род которых насчитывал тысячелетия, и Зигхардинги — молодые, но сильные выскочки, решившие оспорить у них этот титул. Свара между ними была знатная — только пух и перья летели по всей Европе. Многие чародеи тогда сгинули. В результате противостояния победили Вилиготены, но… — Ведьма сделала небольшую паузу, чтобы перевести дух. — Похоже, что это была «Пиррова победа[1]»? — догадался я. — Вы правы, Месер, — лишь подтвердила мою догадку Глория, — это был именно такой случай. Вилиготены взяли верх, полностью уничтожив клан Зигхардингов, а также ликвидировав всех их союзников, сторонников и даже сочувствующих. Однако, посмертное проклятие, наложенное совместными усилиями самых могучих колдунов поверженного рода, настигло Вилиготенов через несколько лет. Все наследники, родившие после этого эпического противостояния, имели задел. Они даже проходили инициацию, получали дар, но больше на колдовском поприще ничего сделать не могли — в их «духовной системе» отсутствовал один, но очень важный элемент — источник, с помощью которого ведьмак-колдун-чародей аккумулирует в резерве силу из окружающего эфира. — Да уж, знатно подговнили Зигхардинги Велиготенам! — Не сумел я сдержаться, оценив изощрённость мести. Причём, ведь и подали это блюдо как подобает — слегка подостывшим. Ведь победившая сторона праздновала победу, даже не подозревая, что ждёт их потомков в будущем. Дети Вилиготенов даже не лишились своего дара, но никогда больше не могли прикоснуться к силе. Хотя она всё время была рядом — только руку протяни. Но после проклятия Зигхардингов эта сила, по сути, превратилась в локоть, который близко, но укусить его вряд ли получится! Очень и очень изощрённая месть! — Оценили красоту замысла, Месер? — словно догадавшись о моих мыслях, произнесла ведьма. — Это не месть — это песня! — Кивнул я. — Еще какое-то время Вилиготены продолжали удерживать ведущие позиции, пока не умер последний полноценный колдун из их династии. К слову, он сумел продержаться больше тысячи лет. А вот после его смерти семейка Вилиготенов была предана забвению, и растеряла практически всё, что удерживала в течении веков и тысячелетий: власть, силу, богатства. У их потомков… — У Вилигута имеются родственники? — перебил я Глорию, поскольку это был очень важный вопрос. — Нет, Вилигут последний из этого рода, — добавила она, — с его смертью прервётся самая древняя династия колдунов в нашем мире. Хотя, по слухам, где-то в Египте еще имеются одаренные потомки древних фараонов. Так вот, всё, что осталось у Вилигута, — вернулась она к тому месту на котором я её перебил, — это древние тайные знания его рода. Но насколько они работоспособны — никому не известно. Они спрятаны в его родовом замке, магическая защита которого до сих пор незыблема, иначе на древнее богатство уже бы давно кто-нибудь наложил свои загребущие ручонки. Я утолила ваше любопытство, Месер? — спросила ведьма, закончив своё повествование. — Более чем, Глория, более чем! Спасибо! — от души поблагодарил я ведьму. — Было очень познавательно. — Вот видите, Господин, уж кого бояться, то только не этого шута Вилигута, — с усмешкой произнесла она. — Так что поезжайте спокойно в Берлин и делайте… ну, что в там хотели… — Я бы рад с тобой согласиться, Глория, только твои сведения несколько… э… устарели, что ли… — В смысле? Вы хотите сказать, что эта бездарность Вилигут нашел способ снять с себя древнее проклятие? Нет, не верю! — убедительно заявила она. — Его великие предки не смогли, а это ни к чему не пригодное ничтожество… Нет, нет и нет! — Я не знаю, — признался я, — сумел ли он снять древнее проклятие, либо нашёл какой-то хитрый способ его обойти. Но я пережил два мощных нападения. Причём, нападал он удаленно, находясь, по всей видимости в Берлине… — А вы находились здесь, Месер? — Глаза ведьмы превратились в два чайных блюдца. — Да вы себе представляете, какой силой нужно обладать, чтобы дотянуться из Берлина до этих всё еще диких русских лесов? — В том то и дело, что представляю… Его первый удар мы едва выдержали… — Вместе с Вирлооком? — уточнила ведьма, пытаясь хотя бы приблизительно рассчитать силовое воздействие. — Нет, Глория, — мотнул я головой, — вместе с лешим. — Оу… — Её глаза стали еще шире. — С хозяином этого леса? — Она махнула рукой, указав направление, откуда я буквально недавно сюда и заявился. — Этого, Глория, этого. — Я даже побоялась туда приближаться, — призналась она. — В Европе уже не осталось таких могучих духов природы. А здесь, в этой дикой стране, они всё еще водятся. Тогда я вообще ничего не понимаю, — призналась она. — Ну, не мог Вилигут самостоятельно обрести подобную силу… — Хочешь сказать, что за его спиной кто-то стоит? — сделал я соответствующий вывод. — Кто-то, непременно желающий вам гибели, Месер, — согласилась ведьма. — Либо, чтобы вы не смогли, наконец-то, осознать себя во всем величии Первого Всадника Апокалипсиса… Договорить она не успела, дверь в кабинет неожиданно распахнулась. За время нашей продолжительной беседы, морок, наложенный мной на дверь, похоже, рассеялся. Я просто не рассчитывал, что проведу здесь столько времени. Надо было просто чуть-чуть подпитать печать силой, а я банально забыл. Но, что сделано, то сделано… — Фрау Адэнеуэр, когда уже вы подпишите мои бума… — Глаза вошедшего остекленели, когда он встретился со мной взглядом. — К-как это возможно? Опаньки! Как говорится, на ловца и зверь бежит! На пороге кабинета застыл Удо фон Штаде собственной персоной. Что ж, не надо будет его специально отлавливать. — Нет-нет! Я не хочу умирать! — неожиданно истерически заорал он, резко выхватывая из кобуры пистолет и стреляя в меня практически в упор. [1] «Пиррова победа» (лат. victoria pyrrhica ) — выражение, обозначающее ситуацию парадокса, когда победа достаётся слишком высокой ценой; либо даже когда (локальная) победа, в итоге, ведёт к общему поражению (например, в военной кампании). Глава 8 — Чертов доппельгангер! — неистово рычал майор, всаживая в меня пулю за пулей. Промахнуться на таком расстоянии было просто невозможно. Да и фон Штаде, несмотря на свою «мажористость», был настоящим боевым офицером, изрядно понюхавшим пороху. Просто так, за красивые глаза, титул аристократа и толстый кошелёк получить высокое офицерское звание было невозможно — в вермахте за этим весьма строго следили. Ведь это у нас было «просто»: окончил училище — и все, ты офицер, крутись как хочешь. Пороху не нюхал, из солдатского котелка не хлебал, знания в основном, теоретические, доучиваешься на ходу, за время службы. А в германском вермахте существовала уникальная система подготовки офицерских кадров, которая гарантировала комплектование войск высококачественным офицерским составом. Желающий стать офицером после проверки его благонадежности по линии гестапо, сдачи экзаменов по физической подготовке по линии «Юнгфольк» и «Гитлерюгенд», сдавал вступительные экзамены в военное училище. Затем кандидат посылался в боевой полк, на год солдатом. А во время войны обязательно в полк, ведущий боевые действия, но во время войны срок сокращался до нескольких месяцев. После окончания срока при условии положительного отзыва командования полка кандидат получал звание «фаненюнкер» равное званию «ефрейтор» и после непродолжительных теоретических занятий вновь посылался в другой боевой полк на ефрейторскую должность на срок до полугода. В это период ему должны были предоставить возможность часть времени выполнять обязанности командира отделения. Не отвечающие требованиям командования фаненюнкеры в училище не возвращались, а оставались служить в части ефрейторами. По возвращении в училище фаненюнкер получал звание «фаненюнкерунтерофицир», проходил 2–6-ти месячный курс теоретического обучения и отправлялся в третий боевой полк командиром отделения. Часть времени он должен был исполнять обязанности заместителя командира взвода и старшины роты. При условии положительного отзыва командования по возвращении в училище он получал звание «фенрих» и после непродолжительного теоретического курса посылался в четвертую боевую часть командиром взвода, уже на офицерскую должность, и после установленного срока службы командиром взвода в училище сдавал выпускные экзамены. После этого он в звании «оберфенриха» отправлялся в полк для постоянной службы. Присвоение звания «лёйтнант» зависело от командования полка и дивизии. В основном, время от поступления в училище до присвоения офицерского звания составляло более трех лет! И даже во время войны, для обеспечения достаточного пополнения войск офицерами просто увеличивался набор в училища. Для присвоения каждого очередного офицерского звания требовалось пройти еще 4–6-ти месячное обучение в соответствующем училище или академии по той должности, на которую планировалось направить офицера, пройти стажировку по новой должности. Таким образом, происходило постоянное фильтрование качественных кандидатов от случайных и неспособных руководить солдатами. К моменту получения офицерского звания кандидат имел боевой опыт, теоретические знания; умел пользоваться всеми видами оружия, умел командовать солдатами, знал особенности управления различными подразделениями, имел авторитет. Стажировки в различных частях у разных командиров и их решающее заключение о пригодности кандидата гарантировали, что офицерское звание не получат недостойные: по блату, за папины заслуги, за происхождение. И Удо фон Штаде, скорее всего, тоже не был исключением из этого правила. Более того, в мирное время на каждую следующую ступень подготовки могло быть принято не более 75% от числа лиц, прошедших предыдущую ступень. Значительная часть офицеров в военное время комплектовалась из числа отличившихся, способных унтерофицеров. При необходимости им давалась возможность получить военное образование, и перед присвоением офицерского звания они также проходили курс теоретического обучения. При всей неприязни к фашистам невозможно не отметить, что немецкий офицерский состав был выше всяких похвал, это не раз упоминал в своих воспоминаниях даже маршал Жуков. Офицеры знали солдат, были близки к ним, умели организовать бой, вести его упорно, нестандартно, с инициативой; рвались к победе, стараясь сберечь солдат. Немецкие офицеры не боялись отступить от устава ради достижения успеха. Солдаты верили своим офицерам, зная, что каждый из них был в свое время в солдатской шкуре; охотно шли за ними в бой, видели в них своих более опытных и старших товарищей, оберегали их в бою. Вот самое обидное, что опыт вермахта у нас на руках был. Почему мы им не воспользовались до сих пор… Не знаю… Но наша Победа в этой войне над железной машиной вермахта, ведомой такими высококлассными офицерами, только делает честь нашей армии и всему нашему народу! Ну, это я так, отвлекся, а события в кабинете главврача полевого госпиталя неслись галопом. Несмотря на нашу с Глорией крутость — как же, мы ведь повелители магических сил! — никто из нас не успел ни среагировать, ни хоть как-то попытаться остановить спятившего майора. А эта гнида и рада стараться! Бах! Бах! Бах! — Сухо трещали пистолетные выстрелы, а оружие в руках фон Штаде дергалось и плевало огнём. В помещение остро запахло пороховыми газами. Дзинь! — Первая пуля, попавшая в меня, срикошетила и расколола оконное стекло. — Щелк! — Еще один рикошет выбил острую щепу из деревянного подоконника. А как вы думали? Что ведьмака шестого чина просто так из пистолетика можно укокошить? Ага, держите карман шире! На этот счет я тоже подготовился — нашел в веде описание простенького (на сложный просто не хватило нужных ингредиентов) защитного амулета от любого физического воздействия, и тупо его воспроизвел. Я ведь, как-никак, на войне! А пуля, как известно, дура. Хрен его знает, откуда и в какой момент она выскочит? Это над своими конечностями я вволю поиздевался, отрубая их и выращивая заново. А если эта дура в лоб прилетит? И насколько быстро я сумею оправиться (и сумею ли вообще), если мне мозги, нахрен, расплескает по всей округе? Вот я и подстраховался. Правда амулетик слабенький, его едва на пять-семь выстрелов из «Вальтера» хватает — специально для этого отстреливал. Но у меня хоть такая защита имеется, а у Глории вообще никакой — запросто рикошетом зацепить может! В угаре я даже забыл, что и она ведьма, и вполне может за себя постоять. — Ложись! — крикнул я врачихе, запуская уже привычный мне процесс ускорения. «Аварийный режим» привычно затормозил для меня время, превращая окружающий мир в некую вязкую субстанцию. Но работать с ней я уже вполне наловчился. Перво-наперво я внимательно осмотрелся — теперь спешить было некуда. Еще две выпущенные майором пули застыли в воздухе на прямой траектории с моей бедной головой. Не будь амулета, точно бы замучился мозги по стенке собирать. Вот что значит не вовремя расслабиться! Был бы я, как обычно, настороже — он бы и выстрелить не успел. Пусть это послужит мне очередным уроком, чтобы булки постоянно сжатыми держать! И пока деда с фашисткой кичи не достану — никаких больше сентиментальных чувств! Ведь старика кроме меня никто больше не вытащит. Я сдвинулся в сторону, уходя с траектории полета пуль. Теперь они завязнут в деревянных стенах кабинета и не причинят никому вреда. Дерево рикошета не дает. Посмотрел на ведьму, застывшую в полете. А ведь она на таком уровне развития тоже должна уметь использовать внутреннее течение времени к собственной пользе. Тогда отчего не сделала? Не понятно. Надо будет позже поинтересоваться. А дальше, просто подошел к фрицу и отвесил ему легкую затрещину. Сейчас главное не переборщить — при таких скоростях даже мой слабенький удар ладошкой этому утырку по лбу, может запросто в хлам расколоть немцу черепушку. Мне-то не жалко — мы всегда-пожалуйста, но я его уже Глории пообещал «для любовных садо-мазо утех» с применением хирургического инструментария. Время скачком вернулось назад. Пули с сухим треском вошли в деревянную стену. Фрау Аденауэр изящно шмякнулась на пол. Голова Удо фон Штерна дернулась, едва не слетев с шеи, пистолет вывалился из руки, а его самого отбросило назад, с силой приложив к дверному полотну. По которому он и сполз на пол, дернул пару раз ножкой в конвульсии, после чего и затих. — Скорее тащите его сюда, Месер! — крикнула мне Глория, быстрее меня сообразив, что надо делать. — И пихайте его под стол! После выхода из аварийного режима я всегда чувствовал небольшое расстройство — атаксию[1], как называла её Глаша, поэтому действовал я немного нескоординированно и невпопад. В общем, слегка терялся в окружающем пространстве — мозг так реагировал на изменение скорости течения временного вектора. Но ненадолго. Прежде чем запихнуть майора под стол, я содрал с фон Штаде офицерский китель. Скинул солдатский мундир, а майорский набросил его себе на плечи. А вот после этого ногами затолкал фашиста под широкую столешницу, обтянутую потертым зеленым сукном, как и полагалось в этом времени во всех конторах. Контора колхоза «Красный сеятель» исключением не была — столешница была большой, широкой, за которой легко спрятать и пятерых таких же утырков. Я подобрал с пола пистолет и фуражку, которую тут же водрузил на голову. За дверью кабинета послышался шум — звуки выстрелов не остались без внимания пациентов госпиталя и его сотрудников. Ведьма стремительно подскочила ко мне и принялась судорожно застегивать пуговицы на кителе. Закончить эту сложную процедуру она не успела, дверь распахнулась в очередной раз, и в кабинет главврача ввалилась целая толпа народа. Не придумав ничего лучшего Глория накинулась на меня, заключив в отнюдь не дружеские объятия и впившись в губы сладострастным поцелуем. Твою же медь! Я постарался прогнать из памяти картинку её настоящего облика, а то, сами понимаете, мне даже стало совсем не по себе. Однако, иллюзия молодого и крепкого тела на самом деле иллюзией не являлась. Созданное при помощи магии тело Глории было действительно выше всяких похвал — абсолютно натуральным (меня не обманешь примитивным мороком — я сам еще тот ведьмак), пахнущим парным молоком и клубникой. Удивительное сочетание! И как она добивается такого эффекта? Толпа за моей спиной перестала галдеть и замерла в недоумении. Видимо, не такую картинку они ожидали увидеть. Похоже, разрыв шаблона у них случился, не меньше. Через мгновение они вновь зашушукались меж собой, не зная, что предпринять в этом случае. Так-то, мы с Глорией (вернее, она с фон Штаде) представляли собой два высших офицерских звания в этом полевом госпитале. Удо — единственный майор, находящийся в данный момент на излечении, выше него по званию раненых и больных в госпитале не имелось. Да и сама ведьма занимала пост главного врача, да еще и с погонами оберста, что было равноценно званию полковника в нашей армии. Ну и кто, скажите, в таком случае мог чего против нас вякнуть? А главврач в госпитале вообще царь и бог! Подумаешь, повеселились немного уважаемые люди. Непривычно и нестандартно для немцев? Так не спорю. Но кругом война, и неизвестно, будешь ли ты завтра еще небо коптить, или отправишься в ад прямым экспрессом без остановок. Вот и рвёт будёновки иногда у некоторых. Но уж слишком затяжным получился у Глории этот поцелуй «во спасение» моей тушки. Хотя, подозреваю, что для нее тоже не всё так просто складывается. Похоже, что она пронесла через всю непомерную для простого смертного жизнь свою детскую влюбленность в первого всадника. Ведь он в её глазах был настоящим героем, да еще и «принцем» (на голове Чумы, согласно «Откровения», находится настоящий венец, и я во время воспоминания тоже чувствовал его тяжесть) на белом коне. Наконец, она с сожалением оторвала свои алые губы от моих, и я сумел обернуться. Окинув презрительным взглядом столпившихся на пороге людей, я произнёс недовольно, с легко узнаваемыми спесивыми аристократическими интонациями Удо фон Штадо: — А вы все чего сюда выпёрлись? Тут вам не цирк-шапито! Вас разве спрашивать разрешения у старших по званию не учили, мужланы? — Там это… — промямлил один из стоявших в толпе медбратьев. — Стреляли… — И что? Поэтому можно врываться без стука в кабинет главврача? — И я медленно поднял руку, в которой еще продолжал сжимать пистолет майора. Столпившиеся в дверях люди отшатнулись, и принялись потихоньку рассасываться кто куда, стараясь побыстрее выйти из зоны поражения. Кто его знает, что там у этого контуженного майора в глове творится? — Стреляли и что? — Я нажал на курок и прилюдно всадил пару пуль в потолок. — Это не оправдание для нарушения субординации! Орднунг прежде всего! — продолжал я бесновато орать до тех пор, пока кабинет не опустел, а вышедшим последним тот самый медбрат осторожно не прикрыл за собой дверь. — Кажись, пронесло! — с облегчением выдохнула Глория. Однако, она не спешила выпускать меня из своих объятий, а так и стояла, тесно прижавшись ко мне всем телом. Я даже ощущать сквозь плотную ткань мундира (даже двух) как напряглись её соски. Черт возьми, ну почему со мной всегда так происходит? Если в своей прошлой жизни я был обделен внимаем женщин, то в этой у меня от них отбоя нет. И от молодых, и от трехсотлетних ведьм. Похоже, что так действует животный магнетизм ведьмака, либо первого всадника. Даже не знаю, радоваться такому факту или нет? — Простите меня, Месер, за проявленную вольность… — опустив глаза, смущенно произнесла ведьма, наконец от меня отодвинувшись. — Мне очень неловко… Ага, видел я как ей неловко! Да у неё аура просто на рождественскую ель похожа, переливается всеми цветами радуги. И преобладали среди них совершенноне нейтрально-платонические, а очень даже и наоборот! Но об этом я ей говорить, естественно, не собирался. Ведь я видел в её ауре проблески самого настоящего счастья, которое совершенно не хотел омрачать. — Как думаешь, отчего этот майоришко свихнулся? — спросил я, чтобы хоть как-то разорвать затянувшееся молчание, прерываемое лишь глубоким дыханием Глории. Ведь это ж-ж-ж — явно неспроста! Как бы опять чего не отчудила, как с этим поцелуем. А я к еще одному испытанию психики, увы, совершенно не готов! — И как он сумел печать доппельгангера на мне распознать? — Я повнимательнее всмотрелся в Удо фон Штаде, продолжающего «мирно» валяться под столом. — Ведь он обычный простак? — Да, он обычный простак, Месер, — подтвердила мои выводы Глория, слегка тряхнув головой. Она попыталась прогнать наваждение, нахлынувшее так внезапно, что напрочь отключило ей мозги, как сопливой девчонке, впервые увидевшей и прикоснувшейся своему кумиру. — И он не видел на вас печати, он имел ввиду обычного доппельгангера из народного фольклора и древних легенд. Ведь фон Штаде узнал в вас самого себя. Вот и среагировал, как умел — попытался убить проклятого двойника — доппельгангера… — А что за легенды? — поинтересовался я, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Что такое «обычный» доппель я прекрасно знал. Но Глорию нужно было вытаскивать из её эротических фантазий, которые до сих пор бродили у неё в голове, и я это прекрасно чувствовал. [1] Нарушение координации произвольных движений называется атаксия (от греческого taxis — порядок, a — отрицательная частица). Другими словами, атаксия — это отсутствие порядка в движениях, проявляющееся нарушением точности, плавности, соразмерности, ритмичности, скорости и амплитуды движений. Глава 9 Все рассказанное мне ведьмой о проклятом двойнике я и так знал. Ну, разве что за исключением каких-то совсем незначительных мелочей. Сам же Doppelganger был родом из немецкого фольклора и, буквально, его название в переводе с немецкого означало «двойник-ходок» или «двойник-посетитель». Так немцы называют видение, предстающее человеку в облике его знакомого или близкого. Доппель — темный двойник, существо, мистическим образом копирующее чужую внешность, зачастую как-то связанное с тем, кого копирует. В древних легендах и городском фольклоре упоминались как таинственные двойники, которых человек может увидеть незадолго до своей смерти, так и разнообразная нежить с нечистью, приходящая к родным под личиной покойного. В отдельных случаях, как вот, например, в нашем, и в его собственном облике. Немецкий доппельгангер чаще всего считается дурным знамением, вестником смерти, причем смерть он предвещает именно тому, чей облик принимает. Традиционно считается, что после встречи с доппельгангером человек погибает в течение пары дней. Подобные «реальные рассказки» о призрачных двойниках я помнил еще со своего времени. В частности, истории о двух императрицах — Анне Иоанновне и Екатерине Великой. Оба двойника этих властных женщин являлись им в виде призраков, безмолвно садились на императорский трон, не отвечая на вопросы и игнорируя выстрелы охраны (и опять стреляли). После встречи с ними обе императрицы скоропостижно скончались. Но в этих история был один существенный нюанс — к моменту встречи с двойником, обе властительницы русских земель были тяжело больны, и особых шансов на выздоровление у них не было. А наш-то молодчик был абсолютно здоровым, если не считать навешанных на него ведьмой проклятий с отсроченным сроком действия. К английскому поэту Перси Шелли доппельгангер приходил в мае, а погиб поэт в июле. Авраам Линкольн, только избранный на пост президента США в 1860-ом году, взглянув в зеркало, увидел второе отражение — более бледное и пугающее. Но погиб он только через пять лет. А вот немецкий философ Гёте встретил доппельгангера в 1771-ом году, тот восседал на лошади. Через 8 лет уже сам Гёте ехал на лошади в том же месте и понял, что сам является героем своего прошлого видения. А умер он в возрасте 82-х лет, много позже. Так что через два дня умирали далеко не все, кому «посчастливилось» столкнуться с доппельгангером, и далеко не всегда. Возможно, человечество неверно интерпретировало появление двойников, перепутав причину и следствие. Двойники зачастую просто «примагничивались» к обречённым людям, но не пытались приблизить их смерть. И еще настоящие доппельгангеры могут быть нашими копиями из параллельных миров, ведь теорию множественной вселенной никто не отменял. Как я сам до сей поры и не понял, в собственной ли вселенной нахожусь после переноса в прошлое, или в какой-нибудь параллельной? Эта вселенная очень похожа на мою родную, прямо-таки до мельчайших подробностей. И я надеялся, что это всё-таки она, а не какой-нибудь альтернативный мир. И вообще, чего это я туплю? У меня же имеется часть памяти фон Штаде, можно было в ней поковыряться. Просто всё настолько быстро произошло, что я даже опомниться не успел. Я попытался вспомнить, чего же такого у этого фрица связано с доппельгангерами и нашёл одно давнее семейное предание. Род у него был древний, восходящий к маркграфу Северной марки Генриху I фон Штаде, носившему прозвище Генрих Длинный из династии Удоненов[1], правивший пограничной маркой в 11-ом веке. Так вот, у этой династии фон Штаде существовала своя древняя легенда, берущая начало еще в средних веках. Ну, типа, как у Конан Дойля в «Собаке Барскервилей». Согласно этого старинного предания глава самой старшей ветви рода раз в сто лет встречался с собственным двойником — доппельгангером, после чего скоропостижно отходил в мир иной. Мало того, по той же легенде будущего покойника перед приходом доппельгангера должен навестить еще один дух — первопредок, похороненный на родовом замковом кладбище фон Штадов в Северной Марке. История не донесла до наших дней ни его имени, ни кем он был. Является этот призрак обычно в облике высокого измождённого человека с длинными белыми волосами и пустыми глазницами, одетым в чёрный дорожный плащ и чёрную широкополую шляпу с облезлым пером. При встрече «с избранником», он издавал тоскливый и нечленораздельный вой, словно хотел предупредить потомка о надвигающейся опасности. Я так понял, что этот призрачный дух замкового кладбища фон Штадов был подобен ирландской Баньши[2], либо бретонскому Анку[3], что точно таким же протяжным воем-стоном предупреждают различных бедолаг о скорой смерти. Так вот, не так уж и давно контуженному майору почудилось, что он встретил своего покойного родственничка. А так как с момента последней смерти от «рук» доппеля прошло как раз плюс-минус сто лет, и Удо являлся на данный момент главой старшей ветви фон Штаде — он основательно так перетрухал. Я не мог распознать, чем было вызвана эта «встреча» с призраком, горячечными галлюцинациями после ранения, либо просто ему почудилось во сне под действием болеутоляющих лекарств. Однако «картинка», похожая на описание кладбищенского замкового духа, в его памяти нашлась. Ну, а встречи со мной, вернее с пресловутым доппельгангером, после которой он должен был склеить ласты, он ждал и готовился. Даже пули серебряные изготовил, надеясь завалить с их помощью зловредного двойника. Но, не удалось. Бывают же в жизни такие совпадения! Хотя, если задуматься, всё произошло как по писанному. Дух предка — был? Был. И не важно, только в голове у майора он обитал, либо по-настоящему явился. Предсказанная встреча с доппельгангером была? Была. И опять же, неважно, что я ненатуральный доппель, а созданный с помощью магической печати. Важен сам факт. И он случился. Ну, и жить грёбаному фашисту осталось считанные дни. Так что пророчество и древняя семейная легенда отработали на все сто процентов, и сбылись, как и было предсказано. Очередной фон Штаде погиб после встречи с доппельгангером. Жаль, что из его семейки никто точно не узнает, что с ним это всё произошло. Но мне, честно говоря плевать! У меня на повестке дня другая задача — еду деда выручать! Неожиданно я припомнил уже позабытый трек «Сектора Газа» — «Еду бабу выручать» из альбома «Кощей Бессмертный», а его мелодия сама закрутилась у меня в голове. Ведь чуть-чуть слова переделать, и сложившаяся ситуевина будет один в один! У меня тут тоже сейчас та еще жуткая сказка намечается — только вместо Кощея колдун Вилигут. Так что без такого родного и ёмкого русского мата, пожалуй, не обойтись! Закончив свой рассказ, фрау Аденауэр взглянула на меня из-под густых длинных ресниц и облизнула свои пухлые губы языком. Блин, ну не отпускает её! Надо сваливать отсюда поскорее! А то как бы не случилось беды… Я, хоть и весь из себя раскрутой ведьмак, аж целого шестого чина, но опыта у меня кот наплакал! А она ведьма! И за триста лет могла таким фокусам научиться, что только держись! Тут вон, и без всякой магии удержаться ох, как трудно — молодое тело совершенно не хочет слушать доводы мозга! А бурлящие в нём гормоны требуют хватать и тащить в койку всё, что движется женского пола. К тому же еще такой сексапильной наружности, как у Глории. И телу плевать, что мозг помнит, как она на самом деле выглядит — сейчас-то совсем другое дело! Ведьма неторопливо и плавно подошла к двери и несколько раз провернула ключ в замочной скважине, запирая дверь. Вот же тля! Чего это она удумала? А Глория, меж тем, вновь развернулась ко мне, и слегка прогнувшись в талии, выставила вперед свою внушительную грудь, словно собираясь пойти в атаку. «Черт! Не надо! Нет!» — вопил во мне глас рассудка, но внешне я сохранял абсолютно невозмутимый покер-фейс. А вот мой молодой организм, не слушая доводов рассудка, уже «сделал стойку». Тело совершенно вышло из-плод контроля. В штанах стало горячо и тесно после созерцания двух идеальных полушарий, призывно выглядывающих из-под распахнувшегося мундира. Пуговицы-то Глория оторвала с мясом, когда пыталась его расстегнуть. — Поможете, Месер? — чуть хрипловатым, но таким чарующим голосом произнесла ведьма, делая шаг ко мне. — Снимайте штаны… — Чего? — Я даже опешил от такого недвусмысленного предложения. Нифига себе она с места в карьер рвет! Нет, я к такому не готов! Да у меня сейчас Глаша и… — Да с него снимайте, Месер, — весело расхохотавшись, произнесла Глория, указав на майора, продолжающего без сознания валяться под столом. — Вы как в солдатских брюках поедете в Берлин? И в солдатских сапогах? Или вы о чём-то другом подумали? — И она мне игриво подмигнула. Вот ведь стерлядь какая! Ведьма, и этим всё сказано. — Точно! И как это я так опростоволосился? — Я облегчённо выдохнул. Черт, да меня даже холодным потом пробило. Ну что эти женщины с нами мужиками делают? Как у них так получается? Или колданула она втихушку, чтобы я не заметил? Да не-е-е — на чистой физиологии сработала, а мой чертов молодой организм тут же поддался на её провокацию. А ведь Глория права — солдатские брюки Хайни Богера и его запыленные короткие и широкие в голенище маршевые сапоги, в которые я был до сих пор облачён, не шли ни в какое сравнение со щеголеватыми офицерскими галифе фон Штаде, явно шитыми на заказ, и его до блеска начищенными узкими и длинными хромовыми сапогами. Благо, что никто из толпы фрицев, ворвавшейся в кабинет Глории, не обратил внимания на эту несуразность в одежде майора. А ведь могли бы сразу возникнуть неудобные вопросики — аристократ фон Штаде ни за что на свете не вырядился бы в простую солдатскую одежду. Даже ради хохмы. Я это прекрасно понимал, так как обладал набором его привычек и памятью. Он даже офицерскую форму шил на заказ. — Вы пока переодевайтесь, Месер, — продолжая загадочно улыбаться, произнесла Глория, — а я пока место для моего «пленника» подготовлю. Нет, фон Штаде, отнюдь, не пленник. Он — «мясо», субстанция для выкачивания живительной силы. Сладкая мозговая косточка, брошенная ведьмой проклятому дьявольскому дару. Изощрённые пытки, непереносимая боль и мучения — вот что грозит майору в ближайшем будущем. Хоть фон Штаде это и заслужил, жестоко истребляя ни в чём не повинных людей, но, признаюсь честно, я совсем не сторонник подобных методов. И даже для того, чтобы «накормить» собственный ведовской промысел, на это не пойду. Лучше «тихо-мирно» уработаю еще пару-тройку дивизий вермахта, когда мои меридианы придут в норму. Ведьма прошла в дальний от дверей угол кабинета, нагнулась, опять соблазнительно выгнув спинку и оттопырив крепкую попку (ну, или мне под действием гормонов кажется, что она это так сексуально делает), а после открыла люк, ведущий в подпол. — Мое тайное логово, — похвалилась она, приваливая крышку люка к стене. — Пришлось спешно оборудовать, а то душу отвести негде… — Неужели сама копала? — слегка подковырнул я Глорию. — Ну что вы, Месир, — она улыбнулась моей нехитрой шутке, ступая не лестницу, ведущую в темноту, — рабочих рук хватает, а подчистить им память, не проблема. — И она с головой скрылась в подвале. Оставшись в одиночестве, я стянул сапоги с ног майора, после — галифе и подштанники. В этот раз я решил не испытывать судьбу, игнорируя мелочи, которые, как оказалось, могли при случае испортить мне всю «игру». Я стянул с Удо всю одежду вплоть до исподнего, оставив его тело в чем мать родила. Влезая в чужую одежду, я отчего-то не испытывал неприятных ощущений, как было в предыдущий раз. Я как будто облачался в свою собственную, сброшенную, например, перед купанием в реке. Похоже, что это частички сущности Удо влияют на моё восприятие. Ведь сейчас по сути я — это он. Практически точная копия, вобравшая в себя даже мелкие особенности моторики и особенных чувств, присущих каждому индивидууму. Мне потребовалось несколько минут, чтобы предстать перед вылезшей из своего подземного убежища ведьмы при всём фашистском параде. Форма сидела на мне, как влитая, не зря её этот немецкий аристократик по своим меркам шил. — Просто красавчик! — блеснув глазами, произнесла фрау Аденауэр. — Так бы прямо запекла с яблоками и сожрала без остатка! — Ведьма хищно улыбнулась, свернув крепкими зубами, не такими, конечно, как в своём истинном обличье, но всё-таки весьма впечатляющими. — Ты прям настоящая баба Яга! — хохотнул я, но у самого по спине побежали колючие мурашки и потекла струйка холодного пота. А правильно ли я поступаю, потакая низменным страстям трехсотлетней ведьмы? Да и еще и не брезгующей, по всей видимости, каннибализмом? Может, мне и её надо вместе с этим фашиком в расход пустить? Чтобы мерзости на земле меньше стало? — Поверили, Месер? — Глория расхохоталась в голос. — А то выражение лица у вас стало такое… Мне захотелось побыстрее сквозь землю провалиться, чтобы под ваш гнев не попасть. Шучу я, Месер! Простите меня, Господин, за проявленную вольность, — произнесла она, виновато опустив глаза. — Слишком давно я не чувствовала себя так… Так легко и непринуждённо, словно вновь вернулась в детство. Где можно шутить и смеяться, а всё плохое где-то там далеко… — Ну и шуточки у тебя, Глория, — фыркнул я, качая головой. — Я ведь и вправду тебя мог… того… на ноль помножить. — Я это отлично почувствовала, Месер, — задорно тряхнув головой с гривой длинных светлых волос, рассыпавшихся по плечам, честно ответила ведьма. — И весьма этому рада! — Я тоже рад, — честно признался я, — что мне не придётся этого делать. — Таких тварей, жрущих человечину, даже в Европейском Ковене не жалуют. Хотя еще пятьсот лет назад, каннибализм вполне себе практиковали самые древние представители нашего ведьмовского племени — та же русская Баба Яга, о которой ты упоминал. Но потом многое изменилось… В общем, перекидываясь такими шуточками, да прибауточками я спустил Удо фон Штерна, на которого ведьма наложила печать беспробудного сна, в подвал, где у Глории было оборудовано что-то отдаленно напоминающее лабораторию Глаши. Я еще раз мысленно подивился, насколько сходны повадки у этих двух абсолютно разных женщин. Но я свою уже выбрал… Наконец все дела были закончены, необходимыми бумагами ведьма меня снабдила. Автомобиль, на котором я должен был отправиться до ближайшей железнодорожной станции отходил через полчаса. — Будем прощаться, Месер? — печально спросила меня Глория, а её глаза подозрительно увлажнились. — Будем! — твёрдо произнёс я. — Только здесь у меня осталось еще одно незаконченное дело… Ну, не мог я просто так уйти из Покровки и оставить фрицев без прощального подарка. Друзья! Всем огромное спасибо за неугасающий интерес к книге! Если вам понравилось, жамкните сердечко она на странице книги рядом с обложкой. Автор будет счастлив! Спасибо вам! Вы лучшие читатели! [1] Удонены (нем. Udonen ) или Штаденский дом — германская династия саксонского происхождения, известная с IX века, представители которой были графами Штаде, Катленбурга и маркграфами Северной марки. [2] Банши, или бэнши (англ. banshee от ирл. bean sidhe — женщина из Ши) — в ирландском фольклоре и у жителей горной Шотландии — особая разновидность фей, предвещающих смерть. Обычно бродят крадучись среди деревьев, либо летают. Издают пронзительные вопли, в которых будто бы «сливаются крики диких гусей, рыдания ребёнка и волчий вой», предвещая смерть кого-либо из членов рода. [3] Анку (брет. ankou) — образ смерти в бретонской мифологии. В фольклоре жителей полуострова Бретань предвестник смерти. Обычно Анку становится человек, умерший в том или ином поселении последним в году. Глава 10 Ведьма с интересом посмотрела на меня: — Вы что-то задумали, Месер? Что-то очень нехорошее для немцев? — Ты уж меня прости, Глория, но до «нейтральной» позиции первого всадника по отношению к воюющим сторонам, я еще не дорос. А поскольку я русский, а враг топчет мою землю, я буду уничтожать его со всем нашим прилежанием! — Я прекрасно вас понимаю, Месер, — кивнула Глория, — вы мне сейчас напоминаете меня саму во времена Наполеоновских войн, когда русские войска вошли в Париж… Но то — дела давно минувших дней. Вы тоже когда-нибудь придёте к этому, Месер. Рано или поздно… Так что вы задумали? Скажите мне, и я вам помогу в меру моих скромных сил. Скромных? У ведьмы шестого чина? Да не смешите меня! Таких если во всем мире едва-ли сотня-другая наберётся. А что я задумал? Да ничего особенного, в общем-то. Просто вспомнился мне случай один, о котором я читал в своё время, когда армия полевых мышей приняла активное участие в битве за Сталинград на стороне советских войск. Да и недавний пример лешего до сих пор еще стоял перед глазами, когда он продемонстрировал мне похожую тактику борьбы с врагом. В той, моей реальности будущего, жертвой патриотических грызунов стала 22-я танковая дивизия 48-ого танкового корпуса германской армии. В то время, как печально известная 6-я армия Фридриха Паулюса рвалась к берегу Волги и полностью увязла в кровопролитных городских боях, танкисты находились в резерве. Несколько месяцев их легкие танки Panzerkampfwagen 38 (t) — «Прага» чехословацкого производства простаивали в полях, укрытые в глубоких окопах и защищенные соломой от надвигавшихся морозов. Ввиду того, что горючего было довольно мало, фрицы его экономили и просто так двигатели не заводили. В ноябре 1942-го года (это событие еще только-только должно произойти) Красная Армия начала масштабную операцию «Уран» по окружению войск Паулюса. Удар преимущественно наносился по позициям находящихся на флангах немцев слабых румынских войск. 22-я танковая дивизия получила приказ немедленно выдвигаться и поддержать находившуюся на пороге катастрофы 3-ю румынскую армию. Тогда и начались неожиданные неприятности. Часть танков просто не завелась, другая выходила из строя прямо на марше. Как оказалось, виновниками поломок стали обитавшие в соломе мыши, которые сгрызли часть электропроводки. В итоге, в самый критический момент к боям из сотни танков дивизии были готовы чуть больше тридцати. Но это был, так сказать только физический урон, выводящий из строя лишь технику. Я же планировал помимо этого прокатиться катком еще и по личному составу, используя еще одну особенность маленьких вредителей — их способность переносить различные инфекции и болезни. К тому же, я надеялся, что заразив только мышей, по мне не треснет сногсшибательным фонтаном сил, чтобы вызвать очередной перегруз резерва и лихорадку «Сен-Жермена». Ведь мыши, как бы, заразят фрицев уже без моей помощи, а сами по себе — естественным путём. Этот план у меня родился, когда я добирался в Покровку по дорогам, идущим вдоль колхозных полей. Из-за фрицев колхозникам не удалось собрать урожай зерновых, что привело к резкому увеличению численности грызунов. Я сам видел, как шныряли в зарослях огромные выводки полевых мышей, когда прятал тела мотоциклистов. А что делают грызуны с наступлением холодов? Правильно: ищут место «потеплее».Вот я и направлю эту дружную команду к холодам в Покровку, практически лишенную местных жителей, едва ли не поголовно вывезенных в Германию. И целая лавина предварительно зараженных крыс и мышей даст фрицам хорошенько прикурить. Мышек, конечно, жалко, но ничего не поделаешь — бьем фрица любыми подручными средствами! Что же касается заражения, то, как оказалось, наслать любую заразу для меня как два пальца об асфальт — я же сам Чума — первый всадник Апокалипсиса, пусть еще окончательно и не осознавший себя. И болезнь у меня в запасе подходящая имелась, о которой я тоже в той статье из будущего прочел — мышиная холера, а по-научному — туляремия. Как и чума, туляремия — это инфекция, передающаяся человеку от грызунов — крыс и мышей, а также от зайцев. Заразиться туляремией можно множеством способов: через укусы инфицированных клещей, комаров, слепней, через травмированную кожу при укусе инфицированными грызунами, снятии с них шкуры и разделке тушек, через зараженную испражнениями грызунов воду и пищу. Даже при вдыхании пыли, содержащей возбудитель болезни. При этом восприимчивость человека к туляремии очень высокая. Все это должно привести к эпидемии туляремии, о которой противник на данный момент совершенно ничего не знает! На момент 1942-го года в Германии проблемой туляремии вообще не занимались. Это я тоже подчерпнул из той же статьи, прочитанной в будущей реальности моего родного мира. Так что держитесь, фрицы — мышиная холера уже идёт к вам! Течение болезни гарантирует вяческие «добряки» в виде выраженного токсикоза, потери сознания, бреда, сильной головной и мышечной боли. А также пневмонию, перитонит, перикардит, менингоэнцефалит, абсцессы, гангрены. Ну, и прочие осложнения, выраженные увеличением лимфатических узлов вплоть до размеров ореха, с последующим самопроизвольным вскрытием, выделением густого сливкообразного гноя и образованием болезненного незаживающего свища. Фашикам будет проще удавиться самим, чем перенести все эти прелести. Ну, а высшую форму заражения с мучительной смертью в конце я им сумею обеспечить. — Тебе, возможно, вскоре придётся покинуть это тёпленькое местечко, Глория, — посчитал я своим долгом предупредить (пока еще) дружественную мне ведьму. Возможно, когда-нибудь мне еще пригодится её помощь и расположение. Хотя, думаю, туляремия её свалить не сможет — ведьмы куда выносливее обычных людей. — Где-то к холодам… — Замечательно! — неожиданно обрадовалась она. — Эти боши меня уже основательно достали! Я бы уже давно сама сменила личину и уехала отсюда куда подальше… В моём возрасте подобная суета весьма утомительна… — Буквально на мгновение сквозь её личину проступила сморщенное лицо действительно уставшей старухи. — Но мой резерв еще не наполнился, да и возможность возвыситься в чине, удерживает меня возле линии фронта. — Понимаю, — согласился я с ведьмой. — Каждый очередной подъём веды дает такой приток жизненных сил, с которым ничто не сравнится. — Да, если поднимусь хоть на одну ступеньку, меня легко хватит ещё лет на пятьдесят-семьдесят, — кивнула ведьма, — иначе — застой и неминуемая смерть. Я и так на шестом чине весьма подзадержалась… А вот если не смогу перешагнуть этот рубеж во время войны, следующего шанса, возможно, больше и не представится. Придётся искать новика для передачи дара… Подыхать в жутких мучениях мне, как-то, не хочется. — Вот что, Глория… Я немного поразмыслил над твоим предложением присоединиться ко мне. Знаешь, если будешь держаться рядом — обязательно поднимешь… — Так я давно уже готова принести клятву верности… — заикнулась было ведьма, но я остановил её движением руки. — Твоя клятва — лишнее, по крайней мере сейчас. — Я помню. Но… — Дослушай! — вновь остановил я её. — Я уйду один, как и собирался. Но оставлю тебе для немцев подарочек. Я хотел преподнести его лично… Но тебе нужнее. Я присел на корточки, раскидывая тонкую ловчую сеть. Мне нужна была мышь. Для начала всего лишь одна. Заклинание стремительно развернулось, силовые линии, переплетённые меж собой в ровные ячейки, расползлись во все стороны. Не прошло и нескольких секунд, как я нащупал первого грызуна, забившегося в нору под полом конторы. Взять крохотный мозг мелкой твари под управление совершенно не составило для меня труда. Буквально через мгновение послышалось тихое шуршание, и откуда-то из-под плинтуса вылезла полевая мышь. Я вытянул руку, и она, безропотно повинуясь моему приказу, залезла на ладонь. Я поднес мышь к самому лицу и дунул ей в нос. Не знаю каким образом, но я понимал, что в моей власти инфицировать это создание любыми известными заразными болезнями. И не только чумой, холерой или туляремией. Любыми! И я мог заразить любое живое существо. Люди исключением не были. Исключение составляли, пожалуй, лишь несуществующие на сегодняшний день вирусы, типа Ковид-19. Но я легко мог его воспроизвести[1] — и это тоже было в моей власти! Ведь я — Чума! Я — Первый Всадник… Так, стопэ! Куда это меня понесло? Выдыхай, Рома, выдыхай! Растворять собственное сознание во всеобъемлющем разуме некой высшей и непонятной мне пока сущности я не собирался. Еще свежи были в моей памяти ощущения от зачумленного Марселя, где внутри Чумы едва вспыхивали проблески рассудка того, кто до меня выступил носителем первого всадника Апокалипсиса. От него мало что осталось на тот момент, но мне и этого хватило, чтобы понять, что ему пришлось пережить. После того, как мышь была «заряжена», я приказал ей заснуть. Мелкий зверёк свернулся клубком на моей ладони и впал в спячку. Он будет спать до тех пор, пока не понадобится. Именно он будет «нулевым пациентом», носителем, распространившим туляремию среди полчищ мышей и крыс, которых нужно будет собрать со всей округи. И это будет не совсем обычная туляремия, а особо устойчивая, и вобравшая в себя всевозможные формы и симптомы этой болезни, которые только возможны: от септической и язвенно-бубонной до кишечной и бронхо-пневмонической вариантами течения. Гарантирую фрицам массу непередаваемых ощущений! Вот здесь-то выход тёмной силы будет максимальным и, думается мне, куда круче, чем при применённой мною ранее «кровавой дрисне». Поэтому-то я и опасался самостоятельно запускать этот процесс. Я не знал по каким принципам работает ведьмовской дар, наделяя ведьмака силой. Одно дело мышку заразить, да даже тысячу или несколько, а совсем другое — нацистов, да еще и с мучениями и смертельным исходом. Тут может столько силы прилететь, что мало не покажется! Мне лишней силы сейчас и даром не надо! Поэтому, желательно подстраховаться, а очередные веды я еще подниму, как только восстановятся мои энергетические каналы. Подкину-ка я добрячок Глории — ей очередной подъём в чинах кровь из носу как нужен! — Держи! — протянул я ей спящую мышь. — И слушай внимательно, что сделать нужно… Дело в том, что после «возвращения» еще одной частички памяти первого всадника, у меня, откуда ни возьмись, открылись новые способности. Оказывается, теперь я мог повелевать не только инфекциями и болезнями, но проклятиями, получившими название «Казней Египетских». Беды, постигшие Египтян и описанные в Ветхом Завете, насчитывали всего лишь десяток вариантов[2], но в реальности мои проявившиеся способности были куда шире. Не знаю на каком глубинном или подсознательном уровне всё это работает, но я знал, как запустить тот или иной процесс «наказаний». Буквально в трех словах я растолковал Глории план действий, который она беспрекословно приняла. Да что там беспрекословно, она мне едва в рот не заглядывала, когда я наделил (одноразово) её своими вновь открывшимися способностями. Теперь она могла играючи привлечь в Покровку мышей и крыс со всей округи, а также сопутствующих им блох и клещей, кровососущих мух, слепней, мошек и комаров. Эти твари весьма поспособствуют стремительному распространению заболевания среди фашистов. Главное, чтобы ведьма не затянула начало карательной операции до наступления холодов. Иначе, у неё в арсенале останутся только грызуны, да паразитирующие на них блохи с клещами. Но я специально не ограничивал ей сроки — пусть она до конца разберётся со своими ведьмовскими делами. Кто знает, может, она кого-нибудь захочет спасти из своих сослуживцев? Ведь не каждый из них отмороженный на голову нацист. Есть и среди немцев нормальные люди. Просто для них так сложились обстоятельства. Открыто выступить и пойти против сложившегося в Германии нацистско-фашистского режима не каждый отважится. А вот у ведьмы обратной дороги уже не будет — оберст медицинской службы Глория Аденауэр прекратит своё существование вместе с расположенным в Покровке гарнизоном. Она вообще пришла в неописуемый восторг, когда я рассказал какую прорву сил поднял на «смешной дрисне», где фрицы особо и не мучились — дохли быстро за какие-то часы. Здесь же течение болезни будет куда продолжительнее. Так что она сможет «выдоить» столько силы, что может реально её не усвоить. Такого количества за раз она никогда еще не поднимала. Поэтому пришлось её просветить и на этот счёт, чтобы обязательно контролировала свои возможности. Так сказать, бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе. — Вот теперь можно и попрощаться, — произнес я, когда с инструкциями было покончено. Едва я это произнёс, старая ведьма с поспешностью той самой заморенной и худой девчушки, которую когда-то спас первый всадник Чума, бросилась мне на грудь. Прижавшись ко мне всем телом, она прошептала без всякого эротического подтекста: — Только не исчезайте больше, Месер! Впервые за долгое время я чувствую себя по настоящему счастливой! Я просто хочу быть рядом с вами, помогать по мере сил… Я готова ради вас даже умереть… Ох! И за что мне это счастье? Но с другой стороны, если Глория будет постоянно рядом со мной (не знаю, правда, как на это будет реагировать Глаша — две ведьмы бок о бок… страшное дело), то мне проще будет её контролировать. Ведьмы не могут жить, не причиняя вреда людям. Такова уж их суть (да и моя тоже, пока я полностью не переродился в Чуму), полученный промысел требует жертв. А я уж постараюсь как-то её сгладить, направляя проклятую энергию в нужное для нашей Родины «русло». Врагов у России хватит еще надолго. К тому же у меня уже есть братишка Лихорук, за которым тоже глаз да глаз. А где один, там и двое уживутся. В общем, буду решать проблемы по мере их возникновения. — А вот этого не надо! В смысле, умирать! — Я отодвинул от себя ведьму и строго взглянул ей в глаза. — Твоя задача — собрать столько силы, сколько сможешь! И самое главное — ты должна поднять свой чин! Хотя бы на одну веду! А вот после этого мы с тобой встретимся и поговорим о нашем сотрудничестве еще раз. Ферштейн? — Ферштейн, Месер… — громко шмыгнув носом, словно она действительно была двенадцатилетней невинной девочкой, а не трехсотлетней прожженной ведьмой, на которой клейма негде ставить, ответила Глория. — Вам надо спешить, — произнесла она, выглянув в окно, — машина уже ждет… — Увидимся, дитя моё! — шутливо ответил я, целуя ведьму в лоб. После чего развернулся и, не оглядываясь, вышел за дверь кабинета. Уже скоро я буду в Берлине, и меня никто не сможет остановить! [1] Имеется ввиду, что Ковид-19 не появился на пустом месте. Он — просто новая рекомбинация существующих вирусов. Многие первые заболевшие имели отношение к рынку Уханя, на котором продаются морепродукты, а также птицы, змеи, летучие мыши и сельскохозяйственные животные. Поскольку в ходе расшифровки генома коронавируса в нём были обнаружены составные части, близкие коронавирусам летучих мышей и панголинов, то предполагалось, по одной из версий, что на пространстве Уханьского рынка морепродуктов произошла встреча летучих мышей и панголинов, создавшая условия для рекомбинации коронавирусов этих животных. [2] Десять казней египетских следовали одна за другой, после очередного отказа фараона отпустить израильский народ: Превращение воды в кровь (Исх.7:20-21)Нашествие жаб (Исх.8:6)Нашествие мошек (Исх.8:17)Наказание песьими мухами (Исх.8:24)Мор скота (Исх.9:6)Язвы и нарывы (Исх.9:10)Гром, молнии и огненный град (Исх.9:23-24)Нашествие саранчи (Исх.10:13-15)Тьма (Исх.10:22)Смерть первенцев (Исх.12:29). Глава 11 Паровоз громко свистнул, медленно подтаскивая вагоны к перрону, и шумно спустил пары. Тормоза заскрипели, состав судорожно вздрогнул, лязгая металлом. Пассажиров ощутимо встряхнуло, но в последний раз, и поезд, наконец-то остановился. Я выглянул в окно, по стеклу которого стекали быстрые струйки воды — на улице моросил дождь, и засобирался на выход. В отличие от моих многочисленных попутчиков я ехал практически налегке — с одним лишь небольшим чемоданчиком, который и достал с верхней полки, пока они копались со своими объёмными баулами. Сдув с кожаной обшивки мелкую угольную пыль, что нанесло через открытое окно — паровоз чудовищно чадил и дымил всю дорогу, а в вагоне стояла непереносимая духота. Так что без открытого окна пассажиры рисковали задохнуться к хренам. Пробежав по узкому проходу, я проскочил тамбур и, козырнув проводнику, вышел из вагона на высокий перрон вокзала. Подняв голову, я оглядел окружающий «железнодорожный пейзаж» и, почувствовав на лице прохладные капли влаги, понял, что дождь усилился. На перроне стояли лужи, а косматые серые тучи нависли над вокзалом так низко, что, казалось, задевают крыши близлежащих домов. Но после душного вагона, наполненного запахом пота и вонью сгорающего топлива, сырой воздух вокзала показался мне слаще меда. Хотя и здесь, как на любой «железке», пахло специфически: креозотом[1], дымом, тормозной жидкостью и запахом угля. Однако, эти не очень приятные запахи разбавлялись сырым духом подступающей осени и опадающей листвы. Анхальтский вокзал, на который я прибыл в Берлин сегодняшним утром, в моём времени уже не существовал — от него остался лишь небольшой фрагмент руин, сохраненный как памятник. Само здание было сперва повреждено авиабомбой, а потом полуразрушено в боях за Берлин в апреле 1945-го года. А бои в этом районе шли ожесточённые, поскольку были близки к комплексу Рейхсканцелярии. После войны Анхальтский вокзал оказался в Западном Берлине: вскоре его снесли, оставив лишь угловую часть фасада, как итог войны для Германии в назидание потомкам. Поэтому я с интересом глазел на красивейший, некогда самый большой парадный вокзал Берлина, на который прибывали в Германию поезда с востока и юго-востока Европы. Именно на Анхальтском вокзале встречали фрицы Председателя Совнаркома СССР Молотова, когда тот приезжал на известные переговоры с Риббентропом и Гитлером в ноябре 1940-го, перед самой войной. От созерцания разрушенных в будущем прелестей Анхальтского вокзала меня отвлёк мимолетный «запах» силы, ощущаемый на самой грани восприятия. Возможно, я бы даже не обратил на него внимания, настолько незначительным было воздействие, если бы не одна странность. Разглядывая красоты вокзала, периферическим зрением я заметил необычного немца, неподвижно стоявшего прямо по ходу моего движения. А странным было то, что толпа людей, прибывших и встречающих, «текущая» в том же направлении, что и я, буквально разбивалась на два потока, не доходя пары метров до этого странного господина. Да и внешний вид этого чудика, неподвижно стоявшего с глупейшей улыбкой на лице, вызвавшей у меня полное недоумение в его адекватности, отчего-то не вызывал вопросов у проходящих мимо него людей. Как будто этого типа для них вовсе не существовало. Простые немецкие обыватели, спешившие по своим мелким мещанским делам, действительно не замечали мужчину, стоявшего у них прямо на пути. Этот тип, худой и высокий, словно пожарная каланча, наплевавший на все «законы моды», был одет как типичный буржуа конца 19-го начала 20-го века: узкий приталенный фрачный костюм, но отчего-то ярко синего цвета с длинными фалдами, словно у завзятого дирижера, вызывающе белая жилетка и голубая атласная рубашка со сборными рюшами на груди. Как изюминка всей композиции, на его голове возвышался настоящий шелковый цилиндр с прилепленным к нему павлиньим пером. И тоже, отчего-то ярко синего цвета. А еще этот слегка устаревший франт был огненно-рыжим, да еще с длинными усами вразлёт, как у Ролана Быкова в роли Бармалея в фильме «Айболит-66». Завершали этот безумный образ растрепанная рыжая борода, монокль на золотой цепочке, поблёскивающий в левом глазу, и резная трость с каким-то драгоценным синим камнем в набалдашнике. Да, чуть не забыл, на его ногах были надеты высокие кожаные ботинки со шнурками, яркого ядовито-желтого цвета. Более несуразно одетого господина я еще не встречал в своей жизни. Разве что клоунов в цирке. Завидев меня, этот персонаж, оказавшийся ведьмачком-середнячком четвертого чина, двинулся навстречу, разрезая поток людей, словно ледокол вечные арктические льды. Теперь мне уже хорошо стало заметно, что виной тому какое-то простенькое заклинание, заставляющее простаков сходить с его пути за пару метров до встречи. Ну, и на нём самом висело стандартное заклинание морока, отводящее людям глаза. На меня оно не действовало — моё «кунг-фу» сильнее, а вот все остальные ведьмака попросту не замечали. Поравнявшись со мной этот длинноногий субъект нескладно, но манерно раскланялся, сняв с головы свой допотопный цилиндр, и произнес неожиданно низким и густым басом: — Рад приветствовать вас в Берлине, сэр Рlague! Наглосакс, что ль? Ведь «plague» по-английски «чума». И «сэр» туда же. И откуда британец в нацистском Берлине? — А вы кто такой, сударь? — «любезно» поинтересовался я, уставившись немигающим взглядом на этого длинного рыжего клоуна с замечательными усами. — Я вас не знаю, сэр. Интересно, он их с помощью магии растил? Или мать природа сама наградила таким выдающимся достоинством. Однако, несмотря на несуразный вид незнакомца, сосредоточенности я не растерял. Кто его знает, может быть он таким вот дурацким видом решил мою бдительность усыпить? А потом как уё… ударит каким-нибудь убойным заклинанием, так что мало не покажется! — Простите, сэр! — Вытянулся в струнку усач в цилиндре. — Разрешите представиться: Том Бомбадил[2]! — Тот самый Том Бомбадил? — само собой неожиданно вырвалось у меня. Ну, кто из нас не читал «Властелина колец», либо не смотрел хотя бы фильма, снятого Питером Джексоном? Вот и выскочило от неожиданности! А ведь трилогия «Средиземья» на данный момент еще не написана профессором Толкином. Если я ничего не путаю, до войны широкой общественности была представлена только детская повесть признанного мэтра фэнтези — «Хоббит, или Туда и обратно»[3]. И как же я теперь выкручиваться буду? — Как? И вы тоже читали? — Веселая конопатая физиономия Тома стала еще шире, а улыбка расползлась едва ли не до самых ушей. Чего читали? Она ж еще не написана! — Едва ли не заорал я, но вовремя сдержался, потому что Бомбадил с удивлением продолжил: — Не думал, что английский журнал «Oxford Magazine» читают в далёкой Московии? — А причём здесь какой-то журнал «Oxford Magazine»? — Теперь уже я откровенно тупил. — Как причём? А разве не в нём вы прочитали стихотворение Ронни Толкина о «Приключениях Тома Бомбадила»? Иначе, откуда вам известно моё имя? Хотя, уже восемь лет прошло, — неожиданно сам пришел мне на помощь Том, — могли и запамятовать. — О! Ес-ес, обхсс! — Хлопнул я себя ладонью по лбу. — Конечно запамятовал! А как так вышло, что какой-то простак написал стишок о настоящем ведьмаке? — поспешил я перевести разговор, и Бомбадил в него активно включился: — О! Это долгая история, сэр! — Еще шире улыбнулся Том, хотя я думал, что больше уже некуда. — А мы куда-то торопимся? — спросил я, хотя мне было куда спешить. Но излишняя суета тоже способна принести больше вреда, чем пользы. — И, кстати, я так и не узнал, откуда вы обо мне узнали? — Оу! Простите, сэр! — Том нахлобучил на голову свой цилиндр с пером, котрый до сих пор держал в руках. — Со мной связалась… э-э-э… вы её знаете, как фрау Аденауэр… — А! Вот оно в чем дело! — До меня, наконец-то, чьим «человеком» является этот рыжеволосый весельчак Том. — Так вы от Глории? А как вы узнали, когда я приеду? Я и сам-то не предполагал, на какой поезд мне удастся сесть. — На самом деле пассажирских поездов с восточного направления в Берлин приходит не так много. И все они прибывают именно на Анхальтский вокзал, — пояснил Бомбадил. — Так что после сообщения фрау Аденауэр мне не составило труда встретить каждый из приходящих поездов с востока… — Ну, что ж, теперь понятно… — Как добрались, сэр Чума? — Бывало и лучше, Том, — ответил я, — но выбирать не приходилось. — Понимаю, — покачал головой долговязый ведьмак, — война, разруха, буксует даже хваленый немецкий порядок. — Ну, я всё же добрался до Берлина. Грех жаловаться. И куда мы сейчас? — Я снял для вас квартиру, сер. Недалеко от вокзала на Потсдамер пляц в районе Кройцберг, — сообщил мне Том. Что сказать, порадовал! И Глория молодец! Это снимало проблему поиска жилья. Пусть, я и не слишком устал, но надо было привести в порядок мысли и спланировать дальнейшие действия. А затем где-то жить, пока я не разыщу своего старика. Все-таки Берлин — одна из мировых столиц, а не какой-нибудь горный кишлак, где домов и жителей раз-два и обчёлся. — Благодарю, дружище — вы мне очень помогли! — Не стоит благодарностей, сэр! Я слишком многим обязан фрау Аденауэр, чтобы отказать ей в столь малой просьбе. Да и она меня просто заинтриговала… Вы действительно тот, кого она искала чуть не три сотни лет? Вы действительно… — Он немного помолчал, видимо собираясь с духом. — The first horseman of the Apocalypse? — Практически, — не стал я отрицать очевидного. Мне это даже на пользу — не будет замышлять чего непотребного. Одно дело расправиться с ведьмаком, пусть и немалой силы. И совершенно другое — с Высшей бессмертной сущностью, которая в любой момент может вновь возродиться. — Только это — я не совсем в форме, пробуждение Чумы еще полностью не состоялось, — посчитал я своим долгом предупредить Тома. А то мало ли чего он там себе удумает? Я ведь не всемогущий. Да и понравился мне этот веселый рыжий и, по всей видимости, никогда не унывающий наглосакс. Не было в нем мерзопакостной гнильцы, как в иных его соплеменниках… И не знаю, случается ли такое с обладателями проклятого промысла? Но, похоже, мне на таких везет. Уже второго встречаю, если Глорию считать. — Так я догадываюсь, что что не до конца, — весело закивал Том. — Мы с фрау Аденауэр уже давно сотрудничаем, лет семьдесят уже, не меньше… Она, в какой-то мере, считается моим наставником. Хотя в нашей среде это и не принято, если ты не собираешься дар передавать. Передача таланта больше родовое таинство, когда от дедов, да бабок к молодому поколению дар переходит. Ведовской промысел стараются из круга семьи не выпускать… А то я не понимаю? На собственном опыте с такой «замкнутой» родовой системой познакомился. Не будь меня — бабкин дар Акулине бы перешел, хоть она сама этого совершенно не желала. Но деваться-то ей некуда было — задаток имеется, а бабку от жутких мук избавить дело святое! А то, что потом она свой дар и не развивала почти — никого не волновало. И не вмешайся я случайно в этот круговорот, даже не знаю, как бы она от промысла избавлялась — наследников у неё на тот момент не имелось. — А я — обычный захожий, по какой-то счастливой случайности получивший этот дар, — продолжал весело балагурить рыжий весельчак, легко перескакивая с одной темы на другую. — Как оказалось — задаток у меня имелся. Я совсем мелким был, когда заблудился в Каледонском лесу[4]. Так Том, выходит, из Шотландии. Теперь мне стало понятно происхождение его огненно-рыжей шевелюры. В Шотландии самый высокий процент рыжих людей в мире. Я даже слышал, что Эдинбург, где 40% населения — носители данного гена, является мировой столицей «волос имбирного цвета». На самом деле их меньше — только 13%, но все-равно, и этот процент очень велик по сравнению с другими регионами. — Дня три плутал по чащобе, — делился со мной своими детскими воспоминаниями ведьмак-весельчак, — из сил совсем выбился. Думал всё — там и смерть приму. Но, неожиданно к ветхой избушке вышел. Маленькая, гнилая, того и гляди, развалится. А внутри — мертвец… Ну, это я так поначалу подумал, что покойник. А на деле — мертвец старухой оказался. Сухой, сморщенной, сплошные кожа да кости. Но живой! — Ведьма? — догадался я. — А у вас, Том, и задаток имелся? — Да, ведьма, — Том кивнул. — И задаток у меня имелся. Сколько эта старуха в той хижине в муках провела, когда её срок подошёл — я не знаю. Может год, а может и сто лет. Жуткое зрелище! — не прекращая улыбаться, ведьмак передёрнул плечами. — В общем, вы согласились этот дар принять и ведьму от мук освободить, — подытожил я его рассказ. — А как иначе? Пусть и ведьма, но живой ведь человек! Жалко мне её стало — столько времени в мученьях провести… Я ведь, когда дар принимал, лишь чуть-чуть ощутил её муки… — При этом воспоминании его неизменная улыбка на лице потухла в первый раз с момента нашей встречи. Я его прекрасно понял — тоже вспомнил, как при передаче дара Акулиной, ощутил лишь часть терзавших её мук. Ощущения не из приятных, если не сказать больше — невыносимых. И запоминается такой урок на всю оставшуюся жизнь, насколько б продолжительной она не была. — Вот так я и стал ведьмаком. — Неизменная улыбка Тома вновь вернулась на законное место. А немного позже, когда я поселился в спокойной деревушке Сэйрхоуле, где впервые встретил Ронни и распознал в нём задаток… — Вы хотите сказать, уважаемый, что у Толкина был… вернее, есть задаток? — Удивленно приподнял я одну бровь. — У мальчика обнаружился отменный задаток, — подтвердил Том. — А таких людей лучше держать поблизости, если вдруг со мной что случится… Ну, вы понимаете? Я утвердительно кивнул. — Поэтому-то я и постарался сблизиться с Ронни и подружиться. А как еще завладеть внимаем ребёнка? — Неужели вы ему открылись, Том? — не поверил я. Хотя, если вспомнить, какие книги потом напишет уважаемый профессор… Сплошь магия! — Ну что вы, сэр, — усмехнулся в усы Бомбадил. — Я лишь рассказывал ему волшебные сказки и показывал «фокусы». — А всё остальное мальчик додумал уже сам! — Я весело расхохотался, хлопнув Тома по плечу — мне этот парень нравился всё больше и больше. — Посмотрим, что ваш Ронни еще напишет в будущем! — Что-что, а мой дар «предвидения» сбоев пока не давал. — Вангую, что из мальчика выйдет настоящий писатель! Просто мирового уровня! — А «вангую» — это что? — не понял моего высказывания Бомбадил. — Какой-то неизвестный тип колдовства? [1] Креозот — бесцветная (иногда желтоватая или жёлто-зелёная) воспламеняющаяся труднорастворимая в воде маслянистая жидкость с сильным запахом и жгучим вкусом, получаемая из древесного и каменноугольного дёгтя. [2] Том Бомбадил (англ. Tom Bombadil ) — персонаж произведений Дж. Р. Р. Толкина о Средиземье. Первым изданным текстом про этого персонажа стало стихотворение «Приключения Тома Бомбадила», опубликованное в журнале Oxford Magazine в 1934-ом году. Появляется в романе «Властелин Колец» (1954—1955). Том Бомбадил имеет внешность бородатого улыбчивого человека, одетого в синюю куртку, жёлтые ботинки и шляпу с синим пером. Том разговаривает стихами и часто поёт. Несмотря на свою безобидную внешность, он обладает большой властью, являясь нечувствительным к силе Единого Кольца (в частности, не исчезает, надев Кольцо на палец, и видит других носителей Кольца), — единственный подобный персонаж в романе «Властелин Колец». [3] «Хоббит, или Туда и обратно» (англ. The Hobbit, or There and Back Again ) — повесть английского писателя Джона Р. Р. Толкина. Впервые опубликована в 1937 году издательством George Allen Unwin, став со временем классикой детской литературы. [4] Каледонский лес (англ. Caledonian Forest ) — тип ландшафта, реликтовый лес, некогда покрывавший значительную часть Шотландии. Глава 12 Ну, вот, опять вылезло! Хотя, страха никакого — один задор! Подумаешь, неизвестное словечко проскочило. Ну, так привык в школе со своими учениками на одном языке разговаривать. Так и прилипли эти слова-паразиты из подросткового сленга, типа этого вангую[1], рофлить[2], ботать[3], чилить[4] и ещё кучи неизвестных их родителям-бумерам[5] терминов. «Старики»-родители естественно ворчат и трясут головами, не понимая ни слова из сказанного их детьми. Причём, забывают, какими были сами лет двадцать-тридцать назад. Да вы сами-то вспомните словечки и выражения времен позднего СССР, которыми мы противопоставляли себя не только старшему поколению, но и самой системе социалистических ценностей. Предки, или шнурки[6], которые в стакане, и никого домой не привести. Отпадный хаер[7], мочалки-биксы-герлы[8], застебать[9], фейсом об тейбл[10], стрематься[11]… Перечислять тоже можно бесконечно! Нет, ничто не ново под луной, и каждое следующее поколение родителей точно так же не понимает, на каком языке говорят их дети. Причем, напрочь забывая свои собственные молодые годы. А зря! Это я вам как учитель со стажем говорю. — Нет, — усмехнувшись своим мыслям, ответил я Тому, — никакое это не новое колдовство. Просто там, где я родился, так называют дар предвидения. Вот и прорывает меня иногда… — А, понятно, — отозвался Бомбадил, тряхнув головой так, что едва цилиндр не слетел. — Дар прорицания довольно редко встречается. Я, например, пока еще ни одного не встречал. Только жульё всякое, способное лишь облапошить своего ближнего. — Вот здесь я полностью согласен! Пока ни одного настоящего провидца не встречал… Может, враки всё это? И постоянно меняющееся будущее невозможно предсказать? — А как же вы, сэр? — удивленно спросил Том. — Да, баловство одно! — Отмахнулся я от этого своего «дара». — Слишком много вероятностей, поэтому и точность плюс-минус километр. Я на него особого внимания пока не обращаю. — Это просто он у вас еще не развит, как следует, — не согласился со мной рыжий верзила. — Если вам будет угодно, у меня по этой теме есть несколько редчайших томов и манускриптов. Древнегреческие, древнеегипетские, ассирийские, римские… — А вам-то они зачем, Том? — Первый папирус купил как-то по случаю, — признался Бомбадил, — в лавке древностей будучи проездом в Луксоре. Старой магией от него несло, даже я почувствовал. Потом, лет через двадцать, уже в Риме на «птичьем рынке» мне попался трактат одного из оракулов о природе и развитии дара ясновидения… Знаете, сэр, что я заметил? — неожиданно поинтересовался он. — У этих текстов, ну, о предсказаниях… У них у всех похожий «запах» магии… Ну, для меня… Другие одаренные этого, почему-то, не замечают. Я пытался узнавать, но в ковене меня подняли на смех… — обиженно произнёс он. Ха, а у этого ведьмака, оказывается, тоже есть своя «фишка», типа моего «синестетического зрения», о котором я тоже так и не сумел найти информации ни в веде, ни в лете — другими источниками информации я не обладал. А у Тома, выходит, сама магия имеет запах. — А другая магия для тебя пахнет? — задал я наводящий вопрос, чтобы прояснить ситуацию. — Или только та, что касается предвидения. — Любая, сэр, — ответил Бомбадил, вновь светлея лицом. — А вы мне верите? — Конечно, — просто ответил я. — И как конкретно проявляются эти запаховые различия? — Каждое «направление» промысла пахнет по-своему, — поспешно ответил усач, наконец-то найдя благодарного слушателя. — Морок, например, пахнет сыростью, туманом и отчего-то болотной жижей. Магия оракула, которую вобрали в себя собранные мной папирусы, пергаменты и бумажные книги — раскаленными песками пустынь. А вы, сэр, пахнете… — Он неожиданно запнулся. Похоже, что запах моей магии пахнет совсем не розами. — Продолжайте, Том! — попросил я рыжего ведьмака. — Клянусь, я не буду на вас в обиде при любом результате. И я, кажется, знаю, что вы мне сейчас скажете. — Опять дар предвидения? — оживился Бомбадил. — Но я не чувствую никакого запаха! — Нет, дружище! — Я рассмеялся. — Никакой магии — банальная логика! Ну, скажите мне, чем может пахнуть Чума? Тяжелым духом смертельной болезни: гноем, потом, испражнениями и смрадом разложения сгнивающих живьём тел. Я ведь прав, Том? — Взглянул я в глаза мгновенно посуровевшему весельчаку. — Более чем, сэр! — подтвердил он мою догадку. — Я бы точнее не сказал… — Даже Смерть и Война не идут с Чумой ни в какое сравнение. — Не знаю, откуда я это взял, но уверенность в собственной правоте после этих слов только окрепла. — Согласен, сэр Чума, — не стал со мной спорить Бомбадил. — Медленное гниение заживо, куда страшнее обычной смерти! Я бы не хотел закончить свои дни подобным образом, — признался он мне. — Ну, нам с вами, как обладателям тёмного проклятого дара, уготована иная участь, — «успокоил» я его на этот счет. — Возможно, что наша доля будет куда печальнее, как у вашей старухи-ведьмы из Каледонского леса. — Упаси нас Провидение от подобной участи! — С чувством произнес Том, ловко скрутив из пальцев левой руки какую-то сложную «фигу». Он что-то тихо прошептал и сделал несколько необычных пасов руками. Я уловил, как из них выплеснулся небольшой поток силы, тут же растворившийся в окружающем нас пространстве. Однако, через пару мгновений, невесть из каких слоёв эфира, Тома накрыл ответный магический поток, только странным образом преобразованный в нечто мне неведомое. — Что это было, Том? — поинтересовался я, когда Бомбадил перестал колдовать. — Я не знаком с таким заклинанием. — Обычное подношение Фотле — кельтской богине Судьбы. Я всегда так делаю, в надежде, что она не обойдёт меня своим Благословением. «В надежде? А он что, не видит этой ответной реакции?» — Мысли удивленно ворочались в моей голове, но высказывать вслух я их не спешил. Уже в который раз я замечал, что некоторые проявления магии не доступны всем без исключения одаренным, хотя для меня они как на ладони. Возможно, что эта фишка присуща даже не всем «дивным существам», типа старых языческих богов, нежити, нечисти, которые еще сохранились на нашей планете. Из записок Афанасия я знал, что основная масса подобных существ давно вымерла в результате какого-то древнего катаклизма. А упомянутая Бомбадилом Фёкла… э-э-э Фотла, похоже, коптит еще где-то небеса, раздавая своё «благословение» пастве за малую долю магии. Может быть, поэтому она и выжила, в отличие от своих товарок, не пожелавших в своё время перестроиться и перейти на совершенно новую «систему донатов». — И как, пока не обходила? — ехидно прищурившись, поинтересовался я, хотя точно знал ответ на этот вопрос. — Мне остаётся только надеяться на это, — ответил Том, и на его лице вновь засияла довольная улыбка. — Но каждый раз, когда я прошу благословения, мне становится как-то радостнее и светлее на душе… Мы пришли, сэр Чума! За разговором я и не заметил, как мы дошли до Потсдамской площади. Потсдамская площадь, или по-немецки Potsdamer Platz — являлась крупным транспортным узлом в центре Берлина. До Второй мировой войны Потсдамская площадь считалась одной из самых оживлённых площадей континентальной Европы и популярным местом встреч на карте политической, общественной и культурной жизни города. — Когда-то Потсдамская площадь находилась непосредственно перед городской стеной у Потсдамских ворот, — с видом заправского экскурсовода произнес рыжеволосый ведьмак, — и представляла собой перекрёсток из пяти дорог, перераспределявший транспорт, прибывавший к воротам с запада и юго-запада. В 1867-ом году стену снесли, но сторожки у ворот в классическом стиле, прозванные «шинкелями», сохранились до сих пор. Об этом я знал. Мало того, мне было известно, что эти сторожки сохранятся до самого конца Второй мировой войны, когда будут разрушены едва ли не до фундамента. Эти остатки снесут окончательно при возведении Берлинской стены[12]. Но Тому об этом знать было необязательно, поэтому я тактично промолчал, пялясь по сторонам, как самый обычный турист. Мы с моим провожатым прошли мимо монументального здания, носившего название «Haus Vaterland», что в переводе означало «Дом Отечества» или «Дом Родина». Всё-таки у нас и у немцев много общего, стоит только вспомнить наши многочисленные дома культуры и кинотеатры с подобным названием. В этом же в здании, что расположилось на пересечении улиц Штреземана и Кётенской, как рассказал мне Том, тоже находился один из крупнейших в Германии этого времени дворец развлечений. Ну, и кто бы сомневался? Мы прошли вдоль «немецкой родины» по Кётенской улице, пока не остановились напротив небольшой, но уютной на вид арке, ведущей куда-то во внутренний дворик. И хоть на улице сновали туда-сюда толпы народа, в эту арку так и не вошла ни одна живая душа, как и не вышла из неё. Я «пригляделся» и, конечно же, заметил вокруг прохода едва видимый флёр привязанного заклинания. Всё понятно — слабенькая печать для отвода глаз. Вот почему никто из простаков и не пытался войти в арку. Для них её попросту не существовало. Приглядевшись еще внимательнее, я понял, что печать не так уж и проста — по самым скромным моим прикидкам, срок её действия исчислялся десятками, если не сотнями лет. Это вам не мой морок, что не держался дольше нескольких часов. Нет, я мог легко увеличить срок действия заклинания, влив в него достаточно сил. Но здесь были задействованы какие-то иные и незнакомые мне принципы, позволявшие печати функционировать столь длительный срок на мизерных запасах силы. Её разработал настоящий Мастер. Истинное изящество исполнения, скрывающееся во внешней простоте. Даже не каждый мастер может такое провернуть, а только бесспорный гений своего дела. — Вы куда меня привели, сэр Бомбадил? — вежливо осведомился я, хотя сам на всякий случай приготовился к любой неожиданности. — Так как же… — растеряно проговорил Том. — В лучшие «номера», какие только существуют для одарённых в Берлине! Это единственное место, где вы можете чувствовать себя в полной уединённости и безопасности, сэр Чума, находясь в самом центре такого Европейского мегаполиса! — Да? Вы так считаете? Только по вашей милости обо мне теперь будет знать каждая магическая собака в этом городе! — высказал я Бомбадилу всю степень презрения его умственным данным. — Обо мне никто не должен был знать! Особенно чужие… одарённые… Я сейчас же ухожу… — Постойте, сэр Чума! — даже опешил от моего неожиданного напора рыжий ведьмак. — Вы меня не так поняли… Либо я не так изъяснился…. Я же как раз для этого… для полной вашей анонимности и арендовал магические номера отеля «Королевы Маб»[13]! — Отель «Королевы Маб»? — переспросил я своего рыжего попутчика. — Какое интересное название… — Да! Только здесь вы можете совершенно не опасаться германских колдунов, сэр! — с присущей ему горячностью, воскликнул Том. — Некогда, еще в средневековье, на территории Берлина двумя весьма сильными чародеями с британских островов, обладающих пространственной магией, было основано убежище на враждебной германской территории. Со временем эти чародеи стали предоставлять это убежище другим одарённым землякам, путешествующим по негостеприимным землям. Доступ в потайное место предоставлялся лишь потомкам славным кельтов[14] и их друзьям! И ни один германец не может войти в это потайное место! — Серьёзно? — Еще как серьёзно! Даже после того, как убежище превратилось в современный отель, эти правила, как и древняя магия, до сих пор действуют в этом месте! И это несмотря на то, что прошли столетия со дня его основания. Если вам где и будет угрожать опасность, сэр Чума, то только не здесь! — Тряхнув рыжей головой, произнёс Бомбадил, положа руку на сердце. — И если это не так, пусть меня покарает гнев Королевы Маб! Как оказалось, последние слова не были голословными для Бомбадила — едва заметная дымка выметнулась из арки и окутала фигуру Тома. Призрачный туман, который, похоже, мой новый приятель не замечал, на мгновение вспыхнул, словно подтверждая его слова, а после бесследно исчез. Однако, несмотря на «слепоту», мой рыжий проводник сумел как-то почувствовать это магическое действие. Его усато-бородатое лицо просияло, и он радостно выдохнул: — Меня впервые коснулась благодать Королевы Маб! Я это почувствовал! Можете верить или нет, сэр Чума, но это действительно так! А я это увидел, но говорить Тому не стал. Должны же у меня быть какие-то секреты? Как говорят немцы: что знают двое — знает и свинья. А у меня в этом мире еще слишком много врагов. И куда сильнее меня… — Верю, Том! — Я степенно кивнул. — К тому же, я и сам тоже что-то такое почувствовал… — Выдавать свои способности, конечно, не стоит, но и показать, что я не лаптем щи хлебаю, было необходимо. Каким бы распрекрасным человеком, либо ведьмаком, ты не был — слабых в этом мире не уважает никто. — Тогда прошу за мной, сэр! — Бомбадил вновь снял с головы цилиндр, на мгновение сверкнув лучиком солнца в серой пелене мелкого противного дождя, и церемонно поклонился. — Без меня, увы, вам не удастся остановиться в этом прекраснейшем месте! Он первым вошел в арку, а я — следом. Буквально на мгновение я погрузился в кромешную темноту перехода, которая, по идее, не должна быть настолько плотной. А затем по глазам ударил яркий свет, на секунду ослепив. Проморгавшись, я опешил от удивления — поскольку то, что я увидел перед собой, абсолютно не поддавалось логическому объяснению… [1] «Вангую» — предсказываю, предвижу, знаю заранее. Этимология — слово происходит от модной когда-то предсказательницы Ванги… [2] Рофл (рофлить) — громко смеяться. Аббревиатура Rolling On the Floor Laughing — «катаясь по полу от смеха», обычно используется как описание чего-то гомерически смешного, но в определённом контексте может значить издёвку или насмешку — рофлить над кем-то. [3] Ботать — усердно и напряжённо учить, зубрить. Несложно догадаться, что ботают — ботаники. [4] Чилить — отдыхать. Слово пришло из английского языка, chill (прохлада) навевает мысли о расслабленном отдыхе в чилаутах ночного клуба. [5] Бумер (boomer) в молодежном сленге — это «типичный батя», зрелый мужчина, как правило, родившийся еще в СССР. Он смотрит телевизор, увлекается политикой, возможно коммунист. Его детство прошло в СССР, где трава, естественно, была зеленее. Там он крутил хвосты собакам, ходил в настоящую советскую армию, окончил учёбу с золотой медалью и красным дипломом, был отличником физической подготовки. К сожалению, он не способен адаптироваться к быстротекущим веяниям. [6] «Шнурки в стакане» — «родители дома» на подростковом сленге времен СССР. [7]Хаеp — длинные волосы. [8]Мочалки-биксы-герлы, чувихи — девушки. [9]Застебать — довести человека до состояния дискомфорта. [10]«Фейсом об тейбл» — это выражение было заимствовано из английского языка «face on the table», и переводится, как «лицом об стол», собственно и смысл у него точно такой же. [11]Стрематься — боятся, шухерится, мандражировать, дрейфить, очковать, бздеть, очко на минус посадить. [12] Берлинская стена (нем. Berliner Mauer ) — закрепившееся в публицистике и исторической науке название комплекса инженерно-технических сооружений и укреплений с оборудованной запретной зоной, сооружённых властями Германской Демократической Республики по указанию советского руководства вокруг Западного Берлина по государственной границе ГДР и использовавшихся по назначению с 13 августа 1961 года по 9 ноября 1989 года. [13] Королева фей (англ. Fairy Queen ) — персонаж из ирландского и британского фольклора, мифическая королева, которая как считалось, правит феями. Под влиянием произведений Уильяма Шекспира, в англоязычной культуре её часто ассоциируют с Титанией или Королевой Маб . [14] Современные кельты — ирландцы, валлийцы, шотландцы, бретонцы, корнцы, мэнцы. Глава 13 Невзирая на то, что улицы Берлина застилали низколетящие серые облака, проливающиеся на город мелким унылым дождем, во внутреннем дворике, скрывающимся за зачарованной аркой во всю хреначило яркое солнце. У меня даже глаза заломило от его интенсивности. И небо — высокое-высокое и синее-синее, без единого облачка! Как такое чудо можно создать в ограниченном пространстве закрытого дворика, я себе совершенно не представлял. Эта пространственная магия — просто чудо какое-то! Жаль, что в веде не было представлено ни единого заклинания или печати подобного направления. Либо уровень мой недостаточен для такого знания, либо подобными преобразованиями пространства занимаются специальные маги. Кстати, в связи с весьма насыщенной на события жизнью, я не особо задумывался над этим вопросом: а вообще какие еще одарённые, кроме ведьм, существуют на свете. Нечисть я в расчет не беру — это другое, а вот люди… Неужели все остальные маги-колдуны оперируют таким же проклятым тёмным промыслом, как и повстречавшиеся мне на пути ведьмы? И почему он, дар, собственно, проклят? Кто его проклял? И зачем? Или это идёт от того, что вся магия, не зависимо от того, каким образом ты её применяешь: лечишь или калечишь — это всё равно дьявольская сила? И почему обязательно творить «зло», чтобы тебя не корежило и уровни росли? Нужно будет непременно обстоятельно пообщаться на этот счёт с Глорией — она старейшая из ведьм, с которой я знаком. Может быть, она прольёт свет на положение магических закономерностей в этом мире? Вот вроде бы это и основополагающий вопрос, но ни в Книге заклинаний, ни в летописях Афанасия, я ответа на него так и не встречал. Но это сейчас подождет, поскольку всем моим внимаем завладел пресловутый отель «Королева Маб», находящийся одновременно и в самом центре большого мегаполиса, и еще незнамо где… Потому как то, что меня окружало, попросту не могло вместиться в маленький внутренний дворик, расположенный за входом в арку. Не могло, и всё тут! Передо мной расстилалась залитая ярким солнечным светом зеленая лужайка, сквозь которую к небольшому и очень уютному домику бежала мощеная камнем дорожка. За домиком стеной стоял дремучий лес, заросший толстенными вековыми деревьями, которого точно не могло быть в центре густонаселенного города. Это просто «магическая голограмма» — оптический обман зрения, догадался я. Но выглядел этот лес весьма реалистично! Как настоящий! Я даже слышал, как шумят на ветру крепкие зеленые листья на деревьях. А откуда в замкнутом пространстве ветер? Похоже всё, что меня окружало — было создано с помощью магии, и вызывало прямо-таки щенячий восторг. Настоящее пространственное убежище, как и говорил мне Том. Все вокруг было настолько живописным, что хотелось остаться здесь навсегда, скрывшись от всех тягот и забот реального мира, оставшегося там, за зачарованной аркой. — Чувствуете, сэр? — спросил меня Бомбадил, лицо которого, казалось, сейчас разорвется от широчайшей улыбки. — Покой, умиротворение и защищенность? Я грущу каждый раз, покидая это место. Так и остался бы здесь на веки вечные… — Оказывается мысли и чувства Бомбадила полностью совпадали с моими собственными. — Это действует особая магия убежища! — с гордостью добавил он. — А не привыкнешь к ней насовсем? — решил я прояснить этот вопрос. А вдруг магия этого места действует как наркотик — стоит один раз попробовать, и всё — не вырваться из его цепких лап. Как магия нимфы Калипсо[1], которая не отпускала Одиссея со своего острова целых восемь лет. — А то застрянем мы здесь с вами навсегда? — Да нет, не волнуйтесь, — покачал головой Том, — привычки эта магия не вызывает. Иначе, тут уже было б не провернуться от моих соплеменников и их друзей. Однако ж, такого пока что не произошло. Пойдёмте, сэр Чума… — Слушайте, Том, давайте уже «забьём болт» на все эти чопорные «вы»? — предложил я рыжеволосому ведьмаку. — Предлагаю перейти на «ты». — Да без проблем! — тут же подхватил идею Бомбадил. — Тоже не люблю весь этот официоз, помпезность и формализм… Что формализм он не любит, было вполне заметно по его весьма нестандартному прикиду. Одни только желтые боты и цилиндр с павлиньим пером чего стоят, не говоря уже о других предметах гардероба и усов с бородой. Недаром же его незабываемый образ так врезался в память маленькому Ронни Толкину, что он решил увековечить имя Тома Бомбадила в своём шедевре, ставшем известным и популярным во всём мире. — Том! — Протянул он мне свою широкую, костлявую руку. — Чума! — Крепко пожал я ладонь Бомбадила. — Мы с тобой еще на брудершафт выпьем, брат Чума! — пообещал Том, ускоряя шаг. — У меня для такого случая найдётся подходящая бутылочка настоящего шотландского виски, а не той бурды, которую за него выдают! Ведь традиция пить на брудершафт — это не просто ритуал распивания спиртного напитка, но и символическое действие, укрепляющее дружеские отношения и доверие между людьми! — с донельзя довольным видом произнес он. Похоже, наш человек! И выпить не дурак! Да, эта традиция, зародившаяся в Средние века, сохранила свое значение и даже в наши дни (я имею ввиду моё родное время), оставаясь важным элементом культурного общения. Традиция пить на брудершафт имеет древние корни и тесно связана с европейскими обычаями. И где еще пить на брудершафт, как не в Берлине? Даже само слово «брудершафт» происходит от немецкого слова «Bruderschaft», что переводится как «братство». Этот ритуал символизировал установление братских, доверительных отношений между людьми (и, выходит, что и между ведьмаками тоже). Недаром же меня Том братом назвал. Будет теперь у меня еще на одного братишку больше… Главное, чтобы Лихорук без моего пригляда (а в убежище, естественно, ему проникнуть не удалось) не устроил в Берлине большой бада-бум. Перед тем, как нырнуть в зачарованную арку, я мысленно оставил злыдню четкую инструкцию, главным пунктом которой значилось «не отсвечивать», пока моя миссия не подойдет к завершающей фазе. Поэтому мой одноглазый братишка пообещал затаиться до поры и не лезть на рожон. Его незримое присутствие даже Бомбадил не смог распознать — злыдень на данный момент был в своей наивысшей форме. Надеюсь, что его помощь, когда понадобится, будет просто неоценимой. Мы потихоньку шли по мощеной камнем тропинке к небольшому двухэтажному дому, выстроенному, по-видимому, еще в незапамятные времена в весьма узнаваемом для Германии фахверковом[2] стиле. Не домик — картинка! Жить в таком одно удовольствие! Я словно перенесся на несколько сотен лет назад, с удовольствием наслаждаясь темными деревянными стойками, балками и раскосами, складывающимися в классическую фахверковую раскладку. А образованные с помощью этой раскладки ячейки, были заполнены побеленным кирпичами из самана[3]. Вообще-то, наполнение ячеек могло быть из любого строительного материала, из того же камня, например. Но избушка, спрятавшаяся в заколдованном дворике, была очень древней, даже на мой неискушенный взгляд. И её стены были сложены именно из самана. Когда мы подошли к дому, Том приветливо распахнул дверь, и мы вошли внутрь. Приветливо вспыхнули магические светильники, развешанные по стенам, хоть в доме и было довольно светло. Внутренне убранство убежище было под стать самому дому — такое же основательное, массивное и сплошь из натуральных материалов. В дальнем углу я заметил огромный слегка закопченный камин, сложенный из крупного дикого камня. В его чреве весело трещали сухие поленья, придавая помещению первого этажа необычайно уютный вид. Возле камина стояло два низких кресла, крытых хорошо выделанными шкурами каких-то животных, на которых удобно коротать холодные зимние вечера, протянув ноги к самому огню. С правой стороны от камина вверх убегала неширокая деревянная лестница с блестящими затертыми до черноты резными перилами. Похоже там и находились «апартаменты», которые «арендовал» для меня Том. Судя по величине старого домика, комнат там не так уж и много, не больше двух-четырёх. Хотя, зная о способностях создателей этого чуда к пространственной магии, тут легко могли разметить и сотню комнат. Мое внимание привлекли толстые мореные балки, бегущие по потолку и вычурная древесная раскладка на стенах, как и снаружи дома. А светлая штукатурка, выгодно оттеняла темный резной каркас стен. Я читал, что чем сложнее был «узор» каркаса, тем выше оценивалось мастерство строителей. А в этом доме каркас был просто непередаваем! На таком же темном, как и деревянные балки, широком дубовом столе, окруженным массивными деревянными креслами, был расставлен наш «скромный» завтрак. Да чего там — стол буквально ломился от еды! А ароматы горячих, исходящим паром блюд щекотали моё обоняние и вызывали обильное выделение слюны. Чего здесь только не было: и жареные на вертелах рябчики, и бараньи ноги, запеченные на углях, и молочный поросенок в яблоках, и мясные колбаски, и овощи, и зелень, и… Я не буду перечислять весь набор, иначе попросту захлебнусь слюной и сдохну. А мне еще деда выручать, поэтому, так бездарно помереть мне не хотелось. К моему несказанному удивлению к нам никто не вышел. Складывалось такое впечатление, что в убежище мы находимся вдвоём с Бомбадилом, и никакой прислуги, ни хозяина этого расчудесного отеля не существует в природе. — Прошу, садись, друг! — произнес Том, отодвигая тяжелое кресло от стола и падая на него. — Этот скромный стол в твою честь… — Ничего себе скромный! — бухнул я, устраиваясь в кресле напротив рыжего ведьмака. — Это ты прибедняешься, братишка! Здесь еды на несколько дней… — На несколько дней? — удивлённо воскликнул Бомбадил. — Да здесь только на один зубок! А вот под настоящий шотландский виски… — И он с видом величайшего фокусника достал из воздуха темную бутылку, с горлышком, залитым сургучом. Опа! Как это у него получилось? Я совершенно не почувствовал, как он использовал магию! А ведь он явно воспользовался «словом». Таким же, как у меня, на котором я хранил веду и лету. Только при использовании моего слова сил уходило на порядок больше. Либо слово Тома жрало силы до безобразия мало, либо это просто обычная ловкость рук. В чем я глубоко сомневаюсь. Надо будет поговорить с ним при случае, ведь такое незаметное воздействие, позволяющее вытащить со слова что угодно — может пригодиться мне в будущем. И еще — я совсем забыл, что при повышении чина, слово тоже растет! И я легко могу хранить на нём что-нибудь кроме двух «записных книжек». — … мы сметем с тобой всё это за один раз! — продолжал разглагольствовать мой новый друг. Я с недоверием смерил взглядом худосочную фигуру Тома. Даже учитывая, что его рост за два метра, я сомневался, что в Бомбадила влезет за раз столько еды. Хотя вспомнив, как сам не так давно, когда только-только ступил на скользкую ведовскую тропку, трескал так, что за ушами пищало, пересмотрел своё мнение. Он — ведьмак, а метаболизм ведьмака страшная штука. Это мне постоянно некогда заняться собственным организмом, а у Тома было время над ним основательно поработать. Поэтому, какие тайны он скрывает, мне абсолютно неведомо. — Это виски — настоящий «Atholl Brose» из шотландского графства Пертшир! Его не брезгуют пить даже монаршие особы! Хотя мне на них, в общем-то, плевать. Но именно эта бутылка была разлита в 1832-ем году — в год моего рождения! Так Тому уже сто десять лет? Я в общем-то не удивился, проведя в голове этот нехитрый расчёт. Лишь единственный вопрос закрался мне в голову: а отчего он так хорошо выглядит? Лет на тридцать-сорок максимум? Причём его внешний вид, отнюдь, не личина, как у той же Глории. Даже в магическом зрении Том Бомбадил выглядел точно так же, как и на самом деле. Затем я вспомнил двух старух-ведьм, из-за которых я собственно и стал тем, кем стал. Первая — ведьма второго чина Акулина из моего времени, отправившая мою душу и сознание каким-то одной ей известным способом в прошлое. На тот момент ей тоже перевалило за сотню. Она была старухой, и она умирала. Вторая — ведьма аж пятого чина Степанида, от которой я и получил свой дар, тем самым избавив молодую Акулину от его получения. Сколько лет было Степаниде я так и не узнал, но в посмертии выглядела она жутко, как и полагается проклятой твари. А вот Тома сия участь, похоже, минула — никаких жутких метаморфоз с ним не случилось, да помирать он не собирался. Хотя по количеству прожитых лет обогнал и Акулину, и Степаниду. В чём же секрет этого никогда неунывающего рыжеволосого весельчака? Может быть в его беспечном отношении к жизни? Пока Бомбадил откупоривал виски даты своего рождения, я продолжал крутить головой по сторонам, пытаясь обнаружить того, кто же приготовил всё это пищевое изобилие? Но помимо общего магического фона, излучаемого чудесным домом, никакого постороннего присутствия не уловил. Но не скатерть же самобранка это всё приготовила? Решив пролить свет на этот вопрос, я напрямую спросил об этом Тома. — Как кто приготовил? — Удивленно приподнял он свои рыжие брови. — Конечно же домовые эльфы! — Кто? Домовые эльфы? — переспросил я. — Да, весьма расторопные ребятки! Они тут типа отельного персонала: следят за домом, убирают в номерах. И готовят вкусно! Да ты попробуй-попробуй! — И Том с хрустом вывернул ногу у молочного поросёнка, в которую без промедления вгрызся своими крепкими зубами. По его рукам и подбородку потек жир, но худосочного верзилу этот факт ни капли не смутил. Он просто вытер рот рукавом своего синего фрака и продолжил трапезу, с хрустом перемалывая даже кости. Ну, мне так показалось. Чему там еще хрустеть? — А плату в этом убежище чем берут? — Я, на всякий случай, не прикасался к пище. Как говорится, пока не узнаю всех условий проживания в этом «отеле», даже «написанных мелким шрифтом», никому ничем не буду обязан. — Хах шем? — прошамкал набитым ртом Бомбадил. — Махией фонефно! Вот, теперь понятно, какая валюта в ходу у домовых эльфов. Чего-чего, а этого добра у меня как у дурака махорки. Можно даже и подразгрузиться чуток. Том дожевал поросячью ногу, с шумом проглотил мясо и сыто рыгнул. — Ты не переживай, за это всё я уже расплатился, — он развел руками, словно пытался обхватить стол. — Ценник здесь вполне приемлемый — ни в одном отеле ковена таких расценок не найдешь! Даже новику, только-только получившему дар, под силу оплатить полный пансион недели на две. — Слушай, Том, а могу я их увидеть? Ну… этих домовых эльфов? — Да легко! — проревел Бомбадил. — Робби! Тобби! Покажитесь гостям! [1] Калипсо или Калипсо (допустимы оба варианта ударения; др.-греч. — «та, что скрывает») — в древнегреческой мифологии нимфа острова Огигия (расположенного, по некоторым данным, в Западном Средиземноморье), где Одиссей, попав туда на обломке корабля, провёл с нею восемь лет. [2] Фахверк (нем. Fachwerk , от Fach — ящик, секция, панель и Werk — работа) — «ящичная работа», каркасная конструкция, типичная для крестьянской архитектуры многих стран Центральной и Северной Европы. Другое название: «прусская стена» ( mur pruski ). В отдельных случаях фахверк рассматривают в качестве разновидности флехтверка («плетёной работы»). Представляет собой каркас, образованный системой горизонтальных и вертикальных деревянных брусьев и раскосов с заполнением промежутков камнем, кирпичом, глиной (саманом) и другими материалами [3] Саман (тюркск. букв. — мелко истертая солома) — кирпич-сырец из глинистого грунта с добавлением соломы или других волокнистых растительных материалов. Глава 14 Только в последний момент я осознал, что фраза была произнесена на шотландском. Но никакой проблемы в этом не было — язык рыжеволосых кельтов мне был тоже знаком. Не знаю, кого я рассчитывал увидеть, но появление двух домовых эльфов меня неслабо так удивило. Дело в том, что выглядели они один в один, как домашние эльфы из известной всему миру франшизы о «Гарри Поттере»! Вот, блин, прямо вылитые! Да еще и обзываются похожим образом! Мелкие, мне едва ли до пояса доставали. Лысые бошки с огромными ушами, похожими на крылья летучей мыши. Маленькие морщинистые мордашки с удлинёнными носами. Да еще и имена такие же дурацкие: в фильме был Добби, а тут у нас Робби и Тобби! Одним словом, ерунда какая-то! Я уже было, грешным делом, подумал, что всё окружающее мне просто кажется. Не было никаких ведьм, никакого переноса в прошлое, и прочей сопутствующей хрени. Возможно, вот это вот всё — последствия моего ранения и контузии. Я сейчас, наверное, умираю себе потихоньку, а мой мозг агонизирует, показывая мне такие сказочные истории перед смертью. Но, нет! Я решительно отбросил эти ложные размышления. Я мыслю — следовательно, существую! Рене Декарт прав! Не важно, что там на самом деле — кажется мне, либо всё происходит в реальности. Я живу здесь и сейчас. И если всё окружающее — бред, то какая мне разница, если он выглядит как реальность? Так что, я попросту послал необоснованные страхи на все четыре стороны. «К тому же, — подумал я, — кто даст гарантию, что среди создателей фильма не было одаренных, знакомых со спецификой магического мира? Вот и они и прикололись, используя реальные прототипы домашних эльфов, подобных застывшим передо мной Тобби и Робби. Черт! Ну до чего похожи-то, а? Только одеты не в рубище, как те создания из фильма». — Что будет угодно новым постояльцам? — неожиданно вежливо вопросил один из них. Не знаю, кто это был, Тобби или Робби? Они были похожи друг на друга, словно братья близнецы. — Пока ничего, — ответил Бомбадил, на мгновение оторвавшись от созерцания пищи. — Но ваш новый постоялец захотел с вами познакомиться. Так сказать, лично. — Я просто хотел выразить вам своё восхищение таким теплым приёмом. А разнообразие блюд вашего стола меня просто поразило! — Ничего особенного, сэр! — в унисон ответили «близнецы». — Это наша служба! Или это для меня они были на одно лицо. Хотя, если присмотреться у одного из эльфов слегка «надорвано» левое ухо. Только так и можно различить, кто из них Робби, а кто Тобби. Только пока своих имён они мне не называли. — Благодарю за службу, ребята! — произнес я, направляя в их сторону тоненькую струйку сырой силы, какую только смогли выдать мои покалеченные меридианы. — Примите это от меня, в качестве благодарности! В магическом зрении я отлично видел, как этот небольшой поток энергии неожиданно затянуло словно сквозняком в весело трещавший огонь в камине. Пламя неожиданно взметнулось вверх и ярко вспыхнуло, окрасившись в изумрудный цвет. Огонь на секунду даже вылетел из топки, облизнув и без того обугленную деревянную каминную полку, расположенную над порталом. И тут я «вспомнил», и этот камин, и этот стол, заставленный до отказа едой и выпивкой, и даже этих близнецов-братьев вспомнил. Только ухо у Робби было тогда целым. Я уже посещал в прошлом это убежище, и точно так же делился с ним силой. Ведь силу за питание и постой собирали отнюдь не домашние эльфы, а сам дом… Нет, даже не дом, а само закапсулированное пространство, для бесперебойного функционирования которого и требовались магические силы. И уже потом эта энергия распределялась на нужды «персонала», обслуживающего гостей отеля «Королевы Маб». И без того выпученные зенки домашних эльфов, просто выперло из глазниц от удивления. Распахнув рты, эти двое недомерков стояли, как будто громом пришибленные, переводя взгляды с меня на камин и обратно. Так продолжалось до тех пор, пока пламя в камине не опало до обычного размера и не приобрело нормальный огненный цвет. Затем эльфы в один момент синхронно склонили передо мной головы: — Приносим свои извинения, сэр Чума, что не узнали вас сразу… — Так вы что, его знаете? — теперь уже удивленно воскликнул Том, с шумом почесав разлохмаченную рыжую бороду. — Мы уже имели честь принимать в нашем отеле первого всадника, — ответил тот эльф, у которого было порвано ухо. — Этот — второй, — добавил его близнец, тряхнув целыми ушами. — И когда же это было? — поинтересовался я. — Во время Великой Северной войны[1], сэр, — вновь произнес эльф с разорванным ухом. — Насколько мне известно, — произнес Том, — эпидемия чумы обошла Берлин во время Великой Северной войны. — Обошла, — степенно с некоторой долей гордости заявил эльф с целыми ушами, — и нам хочется верить, что в этом была и наша заслуга… — Вы в тот раз были очень уставшим и раздражительным, сэр, — подхватил эльф с разорванным ухом. — Но после нескольких дней, проведенных в нашем убежище, решили помиловать жителей Берлина[2]. — Значит, я не зря решил отблагодарить вас и в этот раз! — не зная, что еще сказать по этому поводу, произнёс я. — Значит, вы действительно на своём месте. — Для нас большая честь, сэр Чума, вновь принимать вас в «Королеве Маб»! — заверил меня эльф с разорванным ухом. — Поэтому я, и мой брат Тобби, постараемся сделать всё возможное, чтобы и нынешнее посещение нашего отеля оставило у вас незабываемое впечатление! Ага, значит, корноухий — это Робби. Теперь-то я их точно ни за что не перепутаю! — И еще, руководство отеля постановило не брать с вас обычную плату, — неожиданно сообщил мне Тобби. — Все за счет заведения! — Постой, дружище! — неожиданно разволновался Бомбадил. — Какое, к Мерлину, руководство? Его ведь сроду никто не видел! С момента основания! Мне бы обязательно рассказали об этом… — Если руководство никто не видел, уважаемый сэр Бомбадил, — сурово отчеканил Тобби, сдвинув жиденькие брови на переносице, — это не значит, что оно не существует! Блистающую Королеву Холмов никто не встречал вот уже несколько столетий — однако, многие из тех, кто строил в свое время против неё козни, страшатся возвращения Хозяйки. А любимое блюдо Хозяйки всегда подаётся холодным! — невозмутимо закончил свою тираду корноухий эльф. — Ага! — Обрадовано потер руки Бомбадил. — Значит, Великая Маб, все-таки не сдалась, а просто отсрочила расплату? Что ж, Европейскому ковену, где всем заправляют немецкие ведьмы, придётся несладко, если Повелительница фей надумает вернуть утраченное положение! Вы мне обязательно свистните, ребятки, если начнется драчка — я целиком и полностью на вашей стороне! А внутри «магического сообщества», оказывается, кипят свои страсти, совершенно неведомые обычным смертным. И чем интересно так досадил Европейский ковен ведьм легендарной королеве фей? Может быть тот, настоящий первый всадник Чума, и знал досконально расклад, но я пока не обладал всей полнотой его памяти. И мог гадать над истоками сего противостояния. — А ты как, брат Чума, за кого будешь болеть, если Королева надумает вернуться? Понимаю, ввязываться в игру на чьей-нибудь стороне всадникам не с руки — вы по другому профилю… Ну, а всё-таки? — Ты знаешь, брат Бомбадил, — ответил я в том же духе, — не хочу тебя обидеть, но и сказать ничего не могу. Я вообще об этом противостоянии ничего не помню. Если вы с ребятами возьмётесь меня немного просветить… Я не зря увел разговор именно в этом направлении — война с немцами закончится через три года. А, возможно, и немного раньше, благодаря моей помощи. А вот после этого мне придётся каким-то образом встраиваться в «мировое магическое сообщество». И к тому моменту, хорошо бы, быть в курсе всех муток, которые в нем творятся. Поэтому я был готов потратить немного времени на неведомую мне историю магического противостояния Европейского ковена ведьм и древней то ли полубогиней, то ли каким-то дивным существом — Королевой Маб, повелительницей, а то и прародительницей всех фей. Ну, или эльфов, если по-другому. — Давайте, друзья мои, присаживайтесь! — Я широким жестом окинул наш заставленный едой стол, а после отодвинул от стола одно из кресел. — А то стоите, как неродные! Эльфы переглянулись с недоумением, а потом Тобби произнес, выразительно шмыгнув носом: — Нас еще никто из гостей не приглашал за стол… — Ну, так я первым буду! Садитесь, братцы, в ногах правды нет! Глаза домовых эльфов влажно блеснули, и они неожиданно растворились в воздухе, чтобы уже появиться на креслах за столом. Что примечательно, под задницей каждого из них, ввиду невысокого роста, были подложены мягкие подушки. Молодцы, индейцы! Всё-то у них продумано. И дом в порядке содержат, и еду готовят, пусть и с помощью магии, но всё ж таки… Интересно, а как выглядят наши, исконно русские домовые? Ведь если существуют такие твари, как домовые эльфы, то и наши домовые обязательно должны существовать. Только вот я в этом времени всего лишь в одной деревенской избе умудрился побывать… Нет, в двух. Во второй-то я Лихорука подобрал, и никакого домового в глаза не видел. Хотя, он навряд ли ужился бы в одной избе со злыднем. Сожрал бы его мой одноглазый братишка, как нефиг петь! А может, когда-то, он именно так и сделал. Ладно, когда вернусь на родину (а я туда точно вернусь и деда вытащу), попытаюсь обнаружить хоть одного домового для сравнения. Сейчас же я полностью переключился на рассказ братьев-эльфов об их былом житье-бытье, разбавляемый редкими, но меткими вставками Бомбадила. Под хороший шотланский вискарь, да под отличную закуску, разговор тёк легко и непринужденно, словно на встречу собрались добрые друзья. Я даже на мгновение забыл о собственных бедах, погрузившись в историю «народа холмов» — свободолюбивого, весёлого (можно даже сказать, с небольшой придурью), но абсолютно не злого. Жили они, не тужили, танцевали на своих зеленых полянках при полной луне. Бывало, людям голову морочили, а, бывало, и вознаграждали по-царски, исполняя заветные желания. И так продолжалось даже не одну тысячу лет, пока правила ими Королева фей — Властительница Маб, волшебное существо великой силы. Но в один прекрасный момент она исчезла. Не буду вдаваться в подробности (может, когда-нибудь и расскажу), но после её исчезновения дивный народ холмов оказался порабощен. Да-да, они стали самыми настоящими рабами в домах колдунов. И, если история домашних эльфов в «Гарри Поттере» — это «добровольное рабство», забытая магами благодарность за когда-то оказанную дивному народу услугу, то в этом мире они были порабощены насильно. Так что моё сердце было целиком отдано угнетённому европейскими ведьмами народу холмов. Тобби и Робби повезло — они пережили эту трагедию, находясь в убежище, боясь нарушить волю своей королевы. Наверное, это были последние свободные эльфы во всем мире. По крайней мере о других своих соотечественниках, кто сумел бы избежать рабства и смерти, они не знали. Как не знал об этом и Том Бомбадил. В общем, и чего тут говорить? Свободу Анджеле Дэвис[3]! Э-э-э… Всем домовым эльфам, то есть. Вот с фрицами разберусь и устрою настоящую революцию в этом затхлом рабовладельческом болоте! Зря, что ли мы в школе учили эту фразу: мы — не рабы, рабы — не мы? Думаю, что всем домовым эльфам совсем не помешает её тоже заучить на зубок. Вот и появилась у меня еще одна «программа максимум» на будущее. В общем, посидели мы душевно. Когда эльфы «откланялись», буквально растворяясь в воздухе, в их глазах светилась настоящая надежда, что я сумею помочь их народу вновь вернуть себе свободу и независимость. Хотя, они прекрасно понимали, что легко не будет. Что свобода и независимость дорогого стоят. Что за них придется жестоко бороться, выгрызая их у врагов непереносимой болью, горячей кровушкой и морем трупов. Но они были готовы к этому, просто не знали, как начать борьбу. Слишком наивный и доброжелательный народец, эти эльфы. Но, ничего, я им помогу и научу, как начистить рыло гребаным эксплуататорам-рабовладельцам! Оставшись наедине с Бомбадилом, я, наконец-то, сумел задать Тому несколько вопросов, которые должны были немного помочь мне с выполнением миссии по освобождению моего старика. Перво-наперво, мне необходимо было собрать хоть какую-то информацию о бригадефюрере СС Карле Вилигуте. Я уже слышал нелестные отзывы Глории в его адрес. Она называла его клоуном и шутом, магическим импотентом, не имеющим своего источника и продающим магические секреты своего древнего рода обычным смертным. Однако, фрау Адэнауэр слишком долгое время не было в Берлине, а за время её отсутствия ситуация могла кардинально измениться. Ведь я на собственной шкуре ощутил на себе всю силу старого колдуна, который совсем не был похож на описанного Глорией магического импотента. Да он нас с лешим едва не размазал, находясь от нас более чем в тысяче километров. И этот факт наталкивал на определённые размышления: каким образом нацистский колдун так стремительно «вырос»? Когда я спросил Тома, что ему известно о «главном оккультисте Третьего рейха», он задумчиво почесал свою бороду, разлохматив её еще больше прежнего. — Знаешь, Чума, — произнёс он после небольшого молчания, — когда Глория попросила меня навести справки об этом ничтожестве к твоему приезду, я, признаюсь, очень удивился. Абсолютно никчемная фигура в мире магии, как и несколько поколений его предков. Да, когда-то, не спорю, это была могучая семейка, державшая в железном кулаке всех одарённых Европы. Но те времена давно канули в Лету… — О том же самом мне говорила Глория, — ввинтил я, пока Бомбадил собирался с мыслями. — Но, судя по твоим словам, что-то пошло не так? — Да, что-то пошло не так… — угрюмо кивнул Том. — Странности начались, когда я решил проверить окрестности его родового замка. Если в замке не так давно применяли силу, я вполне могу уловить запах магического перегара… — И как, уловил? — памятуя о чудесном «обонянии» Тома, спросил я. — Уловил, — мрачнея еще больше, произнёс он, — магическим перегаром заполнена вся округа! И он… Он смердит некротикой, брат Чума! У магического перегара отчетливый запах мертвечины! Знаешь, что это значит? — Догадываюсь… — Я печально улыбнулся. — О чем-то таком меня предупреждал леший. — В замке Вилиготенов возродился упырь! Понимаешь? Упырь!!! [1] Северная война (Великая Северная война) — война, фактически длившаяся с 1700 по 1721 год между Шведским королевством и коалицией государств Северной Европы (в том числе Саксония, Русское царство, Датско-норвежское королевство, Речь Посполитая и др.) за обладание прибалтийскими землями и господство на Балтийском море и его побережье, закончившаяся поражением Швеции, навсегда утратившей статус великой державы. На разных этапах в войне также принимали участие: на стороне России — курфюршество Ганновер, Голландия, Пруссия; на стороне Швеции — Англия (с 1707 года — Великобритания), Османская империя, Гольштейн. [2] На самом деле в ноябре 1709 г. возвращаясь в Берлин со встречи с русским царем Петром Великим, у прусского короля Фридриха I произошла странная встреча с душевнобольной женой Софией Луизой, которая в белом платье и окровавленными руками указывала на него со словами: Чума пожрёт царя Вавилона. Поскольку существовала легенда о предсказывающей смерть Гогенцоллернов Белой Даме, Фридрих серьёзно отнесся к выходке своей жены и приказал принять меры предосторожности в отношении столицы. Среди других мер он приказал построить за городскими стенами чумной дом — Шарите. Хотя чума в конце концов пощадила Берлин, она свирепствовала в 1710 г. северо-восточных районах Бранденбурга. [3] Анджела Ивонн Дэвис — американская правозащитница, деятель международного коммунистического движения, социолог, педагог и писательница. В 1970-х годах была символом движения за права заключённых. В СССР лозунг «Свободу Анджеле Дэвис!» получил широчайшее распространение. Находящейся в заключении Анджеле Дэвис писали письма дети из школ всего Советского Союза. «Свободу Анджеле Дэвис!» — песня Гарика Сукачёва и «Неприкасаемых». В фильме «Брат 2» девиз «Свободу Анджеле Дэвис!» с иронией произносит герой Виктора Сухорукова. Глава 15 Вот то же самое мне и леший говорил, что попахивает мертвечиной, словно Вилигут упырь. Теперь и Бомбадил подтвердил его слова. А уж нюх у этого рыжеволосого ведьмака просто феноменальный. Если он «запах» магии на старом папирусном свитке сумел распознать, то уж свежий запах «перегоревшей» в заклинаниях силы всяко опознает. — Ты уверен, Том? — на всякий случай уточнил я. — Абсолютно! — подтвердил Бомбадил. — Это магия крови! Магия смерти! Её запах ни с чем не перепутать! — Но мы ведь тоже завязаны на кровь и смерть, Том, — напомнил я рыжеволосому ведьмаку о его собственной проклятой силе, такой же, как и у меня. — Недавно я уничтожил несколько тысяч человек за один раз… — не меняясь в лице, мерно продолжал я изливать душу Тому. — И пусть это были мои враги, но они были живыми… И за это деяние меня поощрили — мой чин ощутимо вырос, а от полученной силы я едва не «сгорел», поскольку моё духовное тело оказалось не готово к такой нагрузке. И чем же тогда мы с тобой отличаемся от тех же упырей? Да мы с тобой точно такие же упыри, Том! — Да, я слышал от Глории о твоем подвиге, — качнул головой Бомбадил. — И это внушает… — Что это ему внушает, Рыжий ведьмак не договорил. А могло быть что угодно: от уважения и стремления подражать, до страха и зависти. — Но упыри, они не такие… — И какие же? — хмыкнул я. — Мы, убивая, не касаемся чужой души! Не гасим искры творения! А эти твари пополняют свой резерв именно за их счёт! Поэтому их жертвам не грозят ни чистилище, ни адские муки, ни райское блаженство! Для них закрыт круговорот рождения и смерти! Их больше нет, и никогда не будет! Их искра погашена и сожрана упырём! Ух, ты! А ведь и Лихорук, как сообщила мне Глория, тоже пожирает души без остатка. Хотя, я ни разу за ним этого не замечал. Ведь может так статься, что злыдни каким-то образом связаны с упырями? Легко! Что я, собственно, знаю о своём одноглазом братишке? Ничего, кроме того, что у него есть такая же одноглазая сестрёнка, которой даже в старых сказках детишек пугали. И усё! Нет, в братишке я не сомневался, он уже неоднократно доказывал мне свою преданность, да и магическая клятва, связывающая нас незримой нитью, тоже никуда не исчезла. Я вообще в любой момент могу уловить его мысли и желания. Но факт остаётся фактом — это ж-ж-ж неспроста! Нужно будет потеребить злыдня, может он сам про эту свою особенность что-нибудь знает. Если не забыл за столько-то веков прозябания за печкой. — Когда-то, — продолжал вещать Том, — именно упыри правили миром. Пока за них не взялись языческие боги… — Постой, но разве языческие боги — не демоны? Когда Том удивлённо взглянул на меня, я понял, что он очень просто ошарашен моей неосведомленностью в этом вопросе. Наверное, по его представлению, первый всадник Апокалипсиса как никто другой должен разбираться в этом вопросе. Однако тут же Бомбадил хлопнул себя ладонью по лбу, видимо припомнив о моей амнезии. — С этим вопросом всё не так просто, брат Чума. Слово «демон», которым мы сегодня называем всех бесов или злых духов, греческого происхождения. Однако в древнегреческом языке слово «daimon» первоначально было нейтрально и обозначало божество или высшую силу вообще. Порой так называли даже олимпийских богов, как, например, у Гомера. Также это применялось для называния разных божеств рангом пониже: духов, гениев. Уловил разницу? — Пожалуй, — согласно кивнул я. — Вот от этого «даймона» образовано и слово «daimonion», которым в Новом Завете преимущественно и обозначали злых духов или бесов! — тоном завзятого проповедника продолжил Бомбадил. — Антагонистов Бога-Создателя. Я отметил тот факт, что Тома при упоминании Бога ни разу болезненно «не покорёжило», как когда-то меня. А ведь чин у него для ведовской иерархии всего-навсего четвёртый! А в записках прародителя говорилось о шестом. Еще один неразгаданный секретик рыжего весельчака в придачу к его неизменному истинному облику. Ну, ничего, когда-нибудь всё тайное становится явным. — Как говорится, даже у слов своя судьба, — усмехнулся Бомбадил, — и она очень часто неслучайна, и в ней можно проследить свою логику. Далее слово «демон» стало иметь уже преимущественно отрицательную окраску. И неспроста ранние христианские писатели в своих апологетических сочинениях, полемизируя с язычниками, стали называть их богов демонами, имея в виду уже лишь отрицательный смысл этого слова. — И на что же они напирали, эти писатели? — полюбопытствовал я, как бы между прочим. — Как на что? Ведь языческие боги совершали в мифах много такого, что является предосудительным даже с элементарной нравственной точки зрения: они убивали без всякого зазрения совести и моральных терзаний. Прелюбодействовали со всем, что только шевелится, и даже не всегда пребывает в человеческой форме… — Ну, да, против такого довода не попрёшь, — я усмехнулся, вспомнив, сколько антропоморфных[1] чудовищ, согласно мифам и легендам, наплодили эти деятели, подверженные самым нелицеприятным страстям и аффектам. — Как отмечал в своем «Увещевании к язычникам» Климент Александрийский, все языческие боги сами являются рабами страстей. Например, бог врачебного искусства Асклепий сребролюбив, Арес вероломен и кровожаден, Зевс отличается крайним распутством… Дальнейшую цепочку можешь продолжить сам. — Ну, логику я понял. — И я понятливо кивнул. — И напоследок, возвращаясь к началу нашей беседы: в высший чин демонической иерархии входят псевдобоги — бесы, выдающие себя за богов. Таковыми являются все языческие божества, за исключением единого Бога-Создателя. Ну, так это трактует Библия… — поспешно добавил он. — Поэтому, все силы берущие начало от другого «корня»… Магия, мана, волшба, колдовство, чародейство, — пояснил он, — изначально прокляты! — А какие же силы тогда не прокляты? — Святость, — коротко ответил Бомбадил. — Вот единственная сила, не подверженная греху! — Святость и грех? Ты сейчас серьёзно? — Взгляд, которым меня наградил Том, говорил, что он серьёзен, как никогда. — Пойми, дружище, — попробовал я немного объяснить ему сложившуюся вокруг меня ситуацию, — вот это вот тело еще несколько дней назад не верило ни в бога, ни в чёрта, а лишь в Красную армию! От памяти и сущности Чумы мне пока достались какие-то крохи. И во всех этих хитросплетениях мне пока очень сложно разобраться. Я даже Библию никогда в жизни в руки не брал. — Красный атеист? — скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс Том. — Тогда тебе, брат, действительно сложно будет во всём этом разбираться. Но я помогу… — Вот за это благодарен. — Если коротко: Святость — это одно из центральных понятий Веры, сущностная характеристика Бога и, косвенно, также людей, установлений и предметов, запечатлевающих в себе присутствие Его с помощью божественной благодати… — А, понял. Люди — это святые, а предметы — это иконы. Они и есть источник силы? — Нет, — поправил меня рыжий ведьмак. — Икона — это лишь проводник, но никак не источник. Единственным источником благодати является только Бог, который посылает ее через святых или через освященные предметы. А люди, да — обладающие божественной силой, мудростью и умеющие творить чудеса именем Его, почитаются святыми. — А наши промыслы под это определение явно не подходят. — Верно, — кивнул Том. — Противоположность святости — грех. А колдовство — действие, имеющее целью желаемое влияние на действительность, осуществляемое посредством магических практик, с привлечением лукавых демонических сил. Ветхозаветные установления осуждают колдовство и магию, а также людей, которые ими занимаются: «…не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых; ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это…» — процитировал он по памяти. А ведь этот неунывающий весельчак не так прост, как кажется на первый взгляд понял я. Он умен, образован, а его познания в «богословии» просто превосходны. Сомневаюсь, что кто-нибудь из ведьм будет так просто и открыто цитировать святое писание. У меня начало складываться такое ощущение, что его излишняя бравада — лишь маска, скрывающая его истинное лицо. У меня даже промелькнула шальная мысль, что невысокий чин этого рыжего ведьмака тоже легко может быть очередной обманкой. Вы спросите, а как такое может быть? Ответ одновременно может быть и прост, и сложен — я уже встречал подобное предположение в записях Афанасия Никитина. Если ведьмак достигает запредельно высокого чина — переваливается за десятку вед, он легко может заморочить голову более слабому собрату. Такому, например, как я. Но все эти домыслы могут легко оказаться не более, чем моей стремительно развивающейся паранойей. Поэтому, попридержу эти мысли пока при себе. Вполне может статься, что всё именно так, как кажется на первый взгляд. — Но тебе, братишка, повезло, — Том вновь широко улыбнулся, — едва только в тебе полностью проснётся первый всадник — ты тут же выйдешь из «проклятого ведьмовского сословия». Всадники — это уже категория других сил. Высших. — Это еще бабка надвое сказала: повезло или нет? — Едко произнёс я. — Как-то не хочется потерять себя, чтобы перейти в какую-то категорию «высших сил». А что случается с носителями сущности Чумы, я уже видел в тех обрывках памяти первого всадника, что мне доступны. Ведь какая мне, нахрен, разница, если я перестану существовать как отдельная самодостаточная личность? — Если смотреть с этой точки зрения — печальна участь носителей, — согласился со мной Бомбадил. — Но разве ты не горд, что станешь… — Да какая мне, к хренам, разница, кем я там стану? — перебил я Тома. — Меня уже не будет! А мне еще так много надо сделать в этой жизни! В общем, давай вернемся к нашему упырю Вилли и его «баранам», — попросил я. — Хорошо! — Кивнул колдун-шотландец. — Изволь… Он подтянул к себе большой медный тазик, стоявший на краю стола и предназначенный, видимо, для омовения рук после трапезы. Безжалостно собрав с поверхности воды лепестки каких-то цветов (возможно, и роз — я в этом не разбираюсь), Том стряхнул их на груду обгрызенных костей, а затем легонечко подул на поверхность. Вода вмиг подернулась рябью, над которой рыжий ведьмак распростер ладони с растопыренными пальцами. С них в воду начали стекать струйки силы, которые сплетались в причудливые фигуры над самой поверхностью жидкости. Затем сила резко ушла вглубь тазика, а вода мгновенно забулькала, как при кипении, и шумно вспенилась. Бобмбадил лениво пошевелил растопыренными пальцами, и вода тут же успокоилась, превратившись в «зеркало», пока что отражающее лишь ладони рыжего ведьмака. Убрав руки от водной глади, Том произнёс: — Смотри… И я наклонился над медной посудиной. Поначалу в воде отражалась только физиономия майора фон Штаде, в образе которого я пребывал по сей день и которую по привычке (по привычке майора, конечно, которая тоже перешла в моё пользование) считал своей. — Куда смотреть-то? — спросил я, подумав, что чего-то не понял. — Сейчас-сейчас! — ответил мне рыжий верзила, и что-то бесшумно прошептал. — Ему надо настроиться на тонкую энергетику… Отражение фрица пропало, а со дна к поверхности неожиданно «поднялась» очень реалистичная «живая» картинка: какой-то обрюзгший и одутловатый старикан с небольшими усами, мясистым носом и запавшими стеклянными глазами убицы пялился на меня из-под слоя воды. На голове этого неприятного субъекта была надета фуражка с орлом и черепом, а сам он был упакован в черный устаревший мундир бригадефюрера СС. Именно по трем дубовым листьям в петлицах, да золотым погонам из витого шнура, я догадался кто передо мной. — Бригадефюрер СС Карл-Мария Вилигут, — в унисон моим мыслям, произнес Том. — Некогда никчемный колдунишка из древнего рода, лишенный своего источника, а ныне — возрожденный упырь! — Есть предположения, как это могло произойти? — спросил я, продолжая разглядывать противника в зачарованной воде. — Ведь насколько мне известно, их давно не осталось… — Не совсем верно, — поправил меня Бомбадил. — Никто не знает, уцелел ли кто-нибудь из этих кровопивцев к нашему времени. После их планомерного и массового истребления кровососы могли затаиться. — Вероятнее всего, — согласился я. — Думаешь, что выполз один из этих гадов из какой-то дыры и покусал нашего старичка? — Нет, — мотнул головой Том, — это не так работает. Но направление верное. Хотя, в потайной и защищенной замковой библиотеке Вилиготенов хватает тайных знаний. Его предки были могущественными магами на протяжении тысячелетий — должны были накопить… — А он случайно их раскопал? — Случайно или целенаправленно — можно только догадываться, — пожал плечами ведьмак. — Но он им стал! Мой нюх не обманешь! Запомнил его? — Еще как! — Качнул я головой, намертво впечатывая в памяти образ старого колдуна, ставшего упырём. Победить его я пока и не надеялся — слишком силён, старый чёрт! А я со своими сгоревшими меридианами совсем не в форме. Мне бы пока деда вытащить из его лап, и ноги унести. Даже, ели я и уговорю выступить на моей стороне Глорию и Тома, всё равно наши силы будут не равны. А рисковать неожиданными союзниками я был не намерен. К тому же, продолжая находиться в Берлине, они станут моими тайными агентами. И с их помощью я надеялся, вернувшись назад, получать сведения о магических делишкам моих врагов. И это тоже весьма важный элемент моей «программы максимум». — За те несколько дней, пока ты добирался до Берлина, я установил слежку за Виллигутом, — продолжил просвещать меня Бомбадил, — с целью выяснения его постоянных контактов… — Вот это здорово! — обрадовано воскликнул я. Сбор сведений значительно ускорял процесс нахождения моего старика. — Не думаю, что нужного тебе человека Вилигут держит в своём замке. Ряд косвенных сведений это показывает… — А можно «провести инспекцию» в замке с помощь мышей или крыс. Или насекомых каких запустить… — Зафонтанировал я идеями досконально прошерстить замок. — Ты думаешь, что Велиготены были тупее нас с тобой? — усмехнулся Том. — От таких вторжений они давно подстраховались! И их древняя защита действует до сих пор. Ни одна мышь за неё не проскочит. Но поверь моему чутью, того кто тебе нужен, в замке нет. А приступом эту твердыню мы не возьмём, даже если подключим к этой авантюре фрау Аденауэр. — Хорошо, оставлю замок «на сладкое»! — рассмеялся я. — Правильное решение! — одобрил Том, и щелкнул в воздухе пальцами. Картинка с Вилигутом померкла, а на поверхность поднялась следующая: два фрица-эсэсовца, чем-то неуловимо похожие друг на друга. Нет, они не были ни близнецами, ни просто братьями — просто один типаж. Породистые, но умные лица, и твердость, даже жестокость во взгляде. С такими выражениями лиц обычно пробивают любые, даже непробиваемые стены. И у одного из эсэсовцев через глаз шла чёрная повязка, как у Айсмана. — Вилигут практически ни с кем не контактирует, за исключением этих двух немцев, продолжил рыжий ведьмак. — Оберштумбаннфюрер СС Рудольф Левин, — указав на одноглазого произнёс Бомбадил. — Имеет научную профессорскую степень, руководитель какого-то особо секретного подразделения… Я уже набрал воздух в легкие, но Бомбадил ответил, предвосхищая мой вопрос: А вот какого — мне узнать не удалось. И второй — тоже оберштурмбаннфюрер СС, профессор биологических наук, директор Берлинского института геронтологии и продления жизни — Волли Хорст. — Волли Хорст? — Меня даже мурашками обдало, когда я услышал это имя. Ведь по рассказу деда, именно из-за этого гребаного профессора его и закрутила круговерть печальных событий 1936-го года. А это значило что я — на правильном пути! Ведь таких совпадений не бывает! [1] Антропоморфизм — перенесение человеческого образа и его свойств на неодушевлённые предметы и животных, растения, природные явления, сверхъестественных существ, абстрактные понятия и др. Глава 16 Наши посиделки с Бомбадилом затянулись до позднего вечера. Он показал мне еще много интересного, что однозначно поможет мне в поисках деда. Ему удалось отследить контакты не только Вилигута, но и его «помощников» — Хорста и Левина. А также разузнать, где находятся их «вотчины» — те самые научные институты и лаборатории пресловутого «Наследия предков», занимающиеся всякой оккультной чертовщиной. Ну, это я в будущем считал все усилия нацистов по исследованию магии натуральным бредом и профанацией. Попав в шкуру ведьмака мне пришлось кардинально изменить свою точку зрения, ведь магия действительно существовала. Только знали о ней лишь «избранные» — обладающие колдовским даром ведьмаки-колдуны-маги, нечисть и нежить, а также служители различных религиозных культов. Пока мне выпало «счастье» повстречаться лишь с представителями христианства, причём, двух разных конфессий — православия и католичества. Афанасий приобрел свой ведовской чин в Индии, и встречался с индийскими садху[1]. Думается, что священнослужителям и других религий: ислама, иудаизма, буддизма, о таких, как мы тоже прекрасно известно. В общем, я не знаю, когда Бомбадил успел собрать столько информации, ведь добирался я в Берлин не так долго. Но он показал мне ряд сотрудников, что были ниже рангом, чем помощники Вилигута. И под их личиной можно было попытаться внедриться в их гребаную шайку-лейку. Еще Том мне поведал, что кроме самого Вилигута, больше ни упырей, ни колдунов в команде старого бригадефюрера СС не наблюдается. Остальные — обычные люди, простаки без каких-либо задатков. А весь круг общения старого генерала-упыря вращается между двумя мутными личностями, показанными мне ранее — оберштурмбаннфюрерами СС Левиным и Хорстом. Причем от Левина, как уточнил Бомбадил, мертвечиной просто шибает за версту. Но он точно не упырь. Простак, но отчего-то так пропитавшийся упырячьей магией смерти, что отмыться от неё не удастся еще очень и очень долго. Как такое может произойти, Том пояснить так и не сумел. Причем, как заявил рыжий ведьмак, смердит от Левина не «перегаром» заклинаний, а «сырой», еще ни разу не используемой силой. И еще один раз Тому удалось застать старика Вилли за встречей с самой, пожалуй, одиозной личностью Третьего рейха — рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером. Ну, об этом я в своё время тоже читал, и, нет-нет, да и посматривал документальные передачи по ящику, сдобренные основательной долей досужих домыслов и выдумок. Но, как ни странно, попав сюда я понял, что не все выдумки таковыми являются. Именно по инициативе Генриха Гиммлера в исследования оккультных наук вливались колоссальные средства. А ведь он обычный простак. Если не городить огород, а просто устранить рейхсфюрера, может быть, эта проблема сама собой сошла бы на «нет»? Не мудрствуя лукаво я спросил об этом Бомбадила. — Даже не думай об этом! — предупредил меня Том. — Магическое сообщество не вмешивается напрямую в дела простаков. Когда-то давным-давно титаны, языческие боги и великие маги прошлого едва не погубили землю в магических войнах, используя обычных смертных, как расходный материал. А ведь именно от их количества напрямую зависит насыщенность эфира магией. А еще есть такое понятие как «энергия Веры», которую без простаков не получить. С тех пор был установлен всеобщий запрет на прямое вмешательство одаренных в жизнь обычных людей. — И что случится, если кто-нибудь его нарушит? — Ну, во-первых — против него объединятся другие одарённые, но это, по сути, мелочи. Если такой деятель преуспел в магии, и вышел за пределы всевозможных рангов — он может выстоять против всеобщего объединения магов… — Ковена? — Да, европейский ковен — одно из подобных объединений, разбросанных по всему свету. Куда хуже, если на нашу грешную землю обратят внимание Силы Равновесия, «завизировавшие» запрет на прямое вмешательство в жизнь простаков… — Силы Равновесия? А мир, оказывается, куда сложнее, чем я себе представлял, с учётом уже полученных знаний. — Ты о них не знал? — усмехнулся Бомбадил. — О некоторых даже не догадывался… Повелители Хаоса, Силы Равновесия, Карающие Силы, если учесть всадников… У меня уже голова кругом идёт от всей это хрени! — Давай тогда оставим наш экскурс познания Высших Сил, — согласился Бомбадил. — Тебе нужно отдохнуть, брат Чума. Ты ещё слишком молод, чтобы принять и понять все хитросплетения мира магии. У тебя еще всё впереди… — Впереди, если меня не помножит на ноль первый всадник, — криво усмехнулся я. — Но просто так я ему не дамся! — Я это уже понял, брат! — На лицо рыжеволосого ведьмака вернулась широкая улыбка. — Похоже, ему с тобой не повезло — насколько мне известно, остальные «сосуды» не пытались ему противостоять. Вот, всё-таки, интересно, откуда ему столько всего известно? Ведь даже Глория, которую Бомбадил величал не иначе, как наставницей, столько не знала о всадниках. Хотя, я с ней общался совсем немного, но у меня возникло именно такое чувство. Но, возможно, я ошибаюсь. Чертова паранойя! Но без неё мне пока не выжить. А там посмотрим! Бомбадил поднялся со своего места, неуклюже раскланялся и произнес: — Пойдем, я покажу тебе комнату, где ты сможешь отдохнуть. Я тоже поднялся, окинул стол, всё ещё ломившийся от еды — Тобби и Робби подносили новые блюда несколько раз, убирая со стола грязные тарелки и груды костей, и подумал с ужасом: «Как мы вдвоём с Бомбадилом смогли столько сожрать? Ладно он — два метра без каблуков, но я-то куда это всё умудрился запихнуть?» Я, конечно, ощущал, что мой живот раздулся, словно я реально арбуз целиком проглотил, а кожа на нем натянулась как на барабане. Уфф! Даже центр тяжести у меня сместился… И дышать тяжело… Мама дорогая, и зачем же я так обожрался? — Накормили от души, братцы! — громко произнёс я, «стравливая» в камин ещё немного силы. У меня её дохренища — не убудет совсем. Да я бы и сам, если можно, сбросил бы её побольше. Неизвестно, как всё дальше повернётся, и сколько энергии мне перепадет… А что перепадет — к бабке не ходи! Не загореться бы опять. — Не стоит благодарностей, сэр Чума! — Появившиеся возле стола домовые эльфы вновь затянули свою шарманку. — Это настоящая честь для нас, принимать вас в убежище! — Поклонившись, с достоинством, делающим честь иному английскому лорду, эльфы вновь испарились. Мы с Томом, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, словно два беременных бегемота, поползли по слегка поскрипывающей лестнице на второй этаж. Здесь, как я и ожидал, имелось всего лишь два номера под номерами «1» и «2». Думается мне, что количество жилых номеров на этаже всегда соответствует количеству постояльцев, проживающих в этом чудном отеле «Королева Маб». Для магии пространства, это совершенно не сложный фокус (хотя я и понятия не имею, как она работает). А, возможно, что здесь вообще всё настроено так, чтобы постояльцы, поселившие порознь, никогда не сталкивались нос к носу. Да и вообще друг о друге не знали. Если бы я обладал таким умением, обязательно бы так сделал. Это же очень удобно, особенно для тех, кто хочет, чтобы его инкогнито осталось в тайне. Ну, вот не знаю почему, но мне кажется, что здесь всё «заточено» именно так. Бомбадил пожелал мне спокойной ночи и скрылся за дверью своего номера. Я тоже последовал его примеру и вошел в предоставленные мне апартаменты. Обстановка в небольшой, но весьма уютной комнате, было под стать самому дому — такая же «средневековая» с потемневшими деревянными раскладками каркаса и побеленными стенами. Но к моему несказанному удивлению, оборудованная вполне себе современными техническими средствами гигиены — за невысокой дверкой срывался самый настоящий ватерклозет с большой медной ванной в придачу. Я крутанул ручки вентилей, начищенных, как и сама ванна, до зеркального блеска, и подставил руку под тепленькую водичку! Не ожидал, что сервис здесь окажется на подобной высоте! Оставив ванну набираться, я вернулся в комнату и упал на широкую кровать, раскинув руки. Запах свежего «хрустящего» белья, приятно защекотав ноздри, потянул в сон. Нет! В ванну я хотел, наверное, сильнее, чем спать. Со времен моего появления в этом времени, мне еще ни разу не доводилось понежиться в горячей водичке. В баньке я уже от души оттянулся, проживая в Ведьминой балке, а вот ванна… Это нечто другое… Она словно пришла из той моей жизни, о которой я постепенно начинал забывать. Словно всё произошедшее и не со мной было… Я уже реально считал себя не иначе как Романом, или товарищем Чумой. Даже в мыслях называл себя так. А вот Виктор Чумаков… Нет, это имя останется со мной, навечно, но где-то глубоко внутри. Я — Роман Перовский! Товарищ Чума! И точка! А вот с личностью первого всадника, постепенно пускающего во мне «ростки», еще придётся разбираться… Если я не хочу безвестно сгинуть под гнётом его разума… Выкинув все проблемы из головы, я забрался в набравшуюся ванну и расслабленно в ней отключился. Сколько времени я провел в этом блаженном состоянии, не могу вам сказать. Я очнулся, когда вода в ванне практически остыла. Я наскоро смахнул с себя воду, накинул обнаруженный тут же на вешалке махровый халат, и кое-как, засыпая прямо на ходу, дошлепал до кровати. Упав на неё мордой в подушку, я мгновенно отрубился, словно кто-то повернул невидимый рубильник. Я пробудился от чьего-то мягкого прикосновения. Я приоткрыл один глаз — прямо перед моим лицом, на подушке, сидел огромный черный котяра (реально огромный, я таких раньше не видел) и, довольно жмурясь ярко-изумрудными глазами, громко урчал мне на ухо. — Ты откуда здесь взялся, разбойник? — произнес я хриплым ото сна голосом и протянув руку, смело погладил этого красивого монстра по голове. Кот в ответку бодро ткнулся головой мне в ладонь и заурчал еще громче. А кот-то совсем не простой, понял я, переключившись на магическое зрение. Каждое его прикосновение «отжирало» у меня незначительное количество магии, пусть и совсем незначительное, но всё-таки. Однако, взамен я чувствовал основательный прилив физической энергии, психического спокойствия и уверенности в своих силах. И вообще я чудесно отдохнул и выспался — вообще готов сейчас любые горы свернуть! Настроение отличное и боевое! Именно с таким настроением мне обязательно будет сопутствовать удача. Я легко соскочил с кровати, ощущая во всем теле невиданную ранее легкость, словно присутствие в моей комнате кота открыло неизведанные ранее возможности организма. Я и до этого-то в ипостаси ведьмака шестого чина был вполне себе бодрячком, а теперь и вовсе чувствовал себя былинным богатырём. Я еще раз погладил кота, щедро поделившись с ним магической силой, насколько мне позволили мои ущербные меридианы. Котяра вновь заурчал и тоже спрыгнул на пол с кровати. Размер кота меня опять удивил — ростом этот экземпляр оказался с хорошую собаку. И еще я заметил, что у него вместо хвоста какой-то короткий обрубок. — Бедолага! — Я почесал кота за ухом, а затем умылся, оделся и спустился в каминный зал на первом этаже. За столом я обнаружил долговязую фигуру Бомбадила, уже за обе щеки уплетающего обильный завтрак. И куда в него столько влезает? Хотя, я тоже не прочь перекусить — в моём желудке после вчерашнего застолья уже ничего не осталось. Хотя, я думал, что с утра не смогу даже смотреть в сторону еды. Но пузо вчерашнего добра не помнит. А с чудовищным метаболизмом ведьмака и подавно! — Как отдохнули, сэр? — Едва я спустился с лестницы, как передо мной вырос эльф с обгрызенным ухом — Робби. — Замечательно, Робби! — с чувством поблагодарил я домового эльфа. — Отлично выспался и восстановил силы. А этот ваш черный котяра — просто чудо какое-то! — Какой черный котяра? — вкрадчиво поинтересовался Робби. А Бомбадил даже жевать перестал, замерев с открытым ртом. — Ну, тот, с обрубком вместо хвоста, — пояснил я. — Его еще когда гладишь, он магию трескает — будь здоров! Зато физических сил, наоборот, прибавляет. — Мэнский кот[2]… — с каким-то странным придыханием пискнул Робби. А глаза Бомбадила так и вовсе вылезли из орбит: — Ты гладил Мэнского кота? — Да, гладил. А в чём проблема? Здоровущая тварь, но ласковая… — Ласковая? — Том даже поперхнулся остатками пищи, которые не успел прожевать. — Покажи руки! — Хрипло произнес он, когда прокашлялся. Не понимая в чем дело, я вытянул ладони перед собой: — Ну? — Целые… — Изумлённо покачал головой Бомбадил. — А ты счастливчик, брат Чума! У некоторых отважных чудаков этот «ласковый котик» руки по локоть откусывал! Давненько его здесь не было, да, Робби? — Лет двести, сэр Бомбадил, — отозвался Робби. — Это хороший знак — Королева Маб не забыла о нас! — Да вы мне объясните толком, что это за кот-то такой? — произнес я, падая в кресло за столом. — И чего его все так боятся? — Не боятся, — покачал головой рыжеволосый ведьмак, вновь принимаясь за еду — опасаются. Это любимый магический «зверёк» Королевы Маб — её единственный фамильяр[3]. Он — прародитель всех обычных бесхвостых мэнских котов. Его появление обычно предшествовало появлению Королевы фей… — Но в прошлый раз хозяйка так и не появилась, — пискнул появившийся из воздуха Тобби, застыв рядом с братом-близнецом (а може, и не близнецом, и даже не братом). — Но мы надеемся, — добавил Робби, что она придёт! — Мы ждём! Королева не оставит в беде свой народ! — выкрикнул Тобби, сжав свои крохотные кулачки. — И отплатит за века рабства и унижения! — проскандировал следом за братом Робби. — Я с вами, мелкие! — прогудел Бомбадил, тоже сжимая кулаки. — Ненавижу рабство! Только свистните, как появится Хозяйка! — И я с вами, ребята! Вот только спасу близкого мне человека, да нацистов к ногтю прижму — и я ваш! — Мы ждали веками! — отважно пискнул Тобби. — Подождем еще немного. Благодарим вас, сэры, за желание помочь угнетённому проклятыми магами народу эльфов! — Но пасаран! — произнёс я по-испански, поднимая руку со сжатым кулаком. И в этот момент на стол откуда-то «сверху» свалилась большая туша Мэнского кота, расшвыряв тарелки с едой в разные стороны. — А таким ты мне больше нравишься, Чума, — неожиданно произнес кот мягким, тягучим и чарующим женским голосом. [1] Садху — термин, которым в индуизме и индийской культуре называют аскетов, святых и йогинов, более не стремящихся к осуществлению трёх целей жизни индуизма: камы (чувственных наслаждений), артхи (материального развития) и даже дхармы (долга). Садху полностью посвящает себя достижению мокши (освобождения) посредством медитации и познания Бога. Садху часто носят одежды цвета охры, которые символизируют отречение. [2] Мэнская кошка (англ. Manx ) — порода кошек, возникшая на острове Мэн (коронное владение Британии). Отличительной особенностью мэнских кошек обычно считается отсутствие хвоста, хотя в действительности не все представители этой породы бесхвосты. У хвостатых мэнских кошек длина хвоста может варьироваться от короткого «обрубка» до хвоста практически нормальной длины. Отсутствие хвоста является результатом естественной мутации (эффект основателя). Порода короткошёрстная: полудлинношёрстная разновидность называется кимрийской кошкой. [3] Фамильяр (англ. familiar , фр. familier ; в русском языке — приживала) — волшебный териоморфный дух, согласно средневековым западноевропейским поверьям, служивший ведьмам, колдунам и другим практикующим магию. Считалось, что фамильяры служили и помогали колдунам и ведьмам по хозяйству, в различных бытовых делах, но также при случае могли помочь околдовать кого-нибудь. Фамильяр обладал разумом на уровне обычного человека, имел собственное имя и чаще всего принимал форму животного. Так как они выглядели как обычные животные, то они вполне могли шпионить за врагами хозяина. Некоторые колдуны полагались полностью на фамильяра, как если бы он был их ближайшим другом. В большинстве упоминаний фамильяры предстают в образе кошки (особенно чёрной), совы, собаки, и иногда лягушки или жабы. Совсем редко фамильяров представляют в формах, не имеющих прямой аналогии в мире зоологии. Глава 17 — А таким ты мне больше нравишься, Чума, — неожиданно произнес кот мягким, тягучим и чарующим женским голосом. — Ты действительно поддержишь меня, когда я вернусь, чтобы освободить свой народ? — Хозяйка! — синхронно пискнули домовые эльфы, приложив руки к груди и склонив головы, едва не достав своими длинными носами до самого пола. — Миледи! — Бомбадил, словно ошпаренный, выскочил из-за стола, едва не перевернув кресло. — Для меня большая честь слышать вас! — И он отчебучил какой-то сложный поклон, размахивая руками и шоркая ногами в стиле незабвенных французских мушкетеров. — Какая неожиданная встреча, Маб… — Мои губы неожиданно шевельнулись сами собой, складываясь в ехидную усмешку. — Давно не виделись, беглянка… — Раздался хриплый, пробирающий буквально до мурашек голос. По крайней мере, у меня они пробежали по спине целым табуном. Вроде бы и я это сказал, но таким замогильным голосом, что действительно жуть берет. Да еще так… жестко и непочтительно это всё прозвучало, что присутствующие в каминном зале люди… вернее, один ведьмак и два магических существа, уставились на меня в немом удивлении. Похоже, не ожидали. Да я и сам не был к такому готов. А перед моими глазами неожиданно возник образ ослепительной молодой женщины в облегающем изумительную фигуру длинном платье. Она стояла на холмистой зеленой опушке какого-то дремучего леса, а легкий ветер развевал её изумительные волосы цвета расплавленного золота. Узкая талия, крутые бедра и, вызывающие душевный трепет своими размерами, выдающиеся сис… Ну, надеюсь вы всё поняли без слов. Я не поэт, а то б сказал стихами… Ведь предо мной возникла вдруг… Как мимолетное виденье… Королева красоты… Тля, понесли ботинки Митю! Нет, не королева! Богиня! Мечта! Ибо обычные люди не могут быть так идеально прекрасны, манящи, но вместе с тем холодны и абсолютно недоступны. И я это понял буквально с первого взгляда. Вот как раз о таких недоступных женщинах и мечтает большинство поэтов, складывая волнующие стихи в их честь. Но я, к сожалению, не поэт, а весьма приземлённый субъект, и поэтому магия Королевы Маб на меня особо не подействовала. Мне нравятся такие женщины, как моя Глаша: теплые, живые, настоящие, а не 'снежные Королевы, типа Властительницы Маб… Но, черт возьми, какого хрена кто-то разговаривает мои ртом вместо меня? Неужели первый всадник решил вдруг вылезти из небытия? Нет, не пойдет — мы так не договаривались! Я попытался «перехватить» управление своим телом, а то, неведомое сознание в моей голове, задвинуть в самый дальний и пыльный уголок, запереть на бронированную металлическую дверь, а ключ выбросить нахрен! Голова моментально отозвалось на это действие острой и непереносимой болью. Я заскрипел зубами, чувствуя, как трескается эмаль. Но это моя эмаль! И я её буду сам трескать, пока даже зубы не развалятся! Я почувствовал, как из носа, пачкая губы, потекло что-то тягучее и горячее. Прочертив мокрую струйку на подбородке, тяжелая красная капля сорвалась с него и разбилась о поверхность стола. Но я продолжал скрипеть зубами, кряхтеть от боли и натуги, держаться, держаться, держаться! «Давление» в моей голове не отпускало. Еще немного и у меня глаза вылезут из орбит. Но и уступать я был не намерен. Скорчив чудовищную физиономию, чем нимало напугал бедолаг Тобби и Робби, я мысленно рыкнул: «Лучше оставь меня по-хорошему, дядя! Забейся куда-нибудь и не отсвечивай! Иначе вместе подохнем! А возродиться по-бырому в очередной раз у тебя не выйдет!» Не знаю, слышал ли меня первый всадник, или это я рычал для собственного успокоения, чтобы отвлечься от боли, но чудовищное «давление» неожиданно спало, и я остался «один». Мгновенно нахлынувшая слабость заставила меня покачнуться и опереться одной рукой о столешницу, чтобы не свалиться на пол. — Прошу прощения, миледи… — сдавлено прохрипел я, падая на кресло. — Но, как-то мне хреново… — Поразительно! — вновь воскликнул кот ангельским голоском, звучащим как переливы хрустальных колокольчиков. — Смертный сосуд нашел в себе силы сопротивляться вмешательству одной из Высших Сил в свою жизнь? Я думала такое невозможно… Ну, уж не смертному совладать с возрожденным первым всадником — точно! — Да пошел он в жопу, этот ваш первый всадник! — Я схватил со стола запотевший кувшин с прохладным ягодным морсом и припал к нему, словно страждущий в пустыне. — Никто не имеет права диктовать мне свои условия… — Отдышавшись, добавил я, хлопнув опустевшей тарой об стол и вытерев заляпанное кровью лицо рукавом нательной рубахи. Офицерский мундир я на завтрак не надевал. — Никто! Не вправе! Диктовать! — И я расслабленно откинулся на спинку кресла, расплющило меня знатно. Кот мелко-мелко захихикал, закрывая немаленькую такую «саблезубую» пасть своей мягкой шерстяной лапой: — Не видела бы всё происходившее своими глазами, ни за что бы не поверила. Жалкий ведьмачок, без году неделя, удавил ростки Чумы в своей душе… Поразительная стойкость! Вот только на сколько тебя хватит… дружок? — Насколько бы не хватило — всё моё! — Ответил я немного резковато, но мне уже надоело, что надо мной подтрунивают. Пусть легко и незлобно, но всё-таки. Не надо мной помыкать, хоть ты и какая-то там древняя богиня холмов. Хотя, «холмы» у неё, что надо! — Перед моим внутренним взором вновь появилась картинка с её божественным обликом. — Что спереди, что сзади! Есть за что ухватить обеими руками… — Как мне тебя величать, ведьмачок? — Оторвала меня от мысленного созерцания её же прелестей Королева. Ну, ей простительно — она ж не знала. — Зови меня просто, красавица — товарищ Чума, — не стал я отходить от существующей легенды. — Я память потерял… Правда, частично… Имя вспомнить не могу… — Соболезную, товарищ Чума, — легко поверила моему вранью Королева Маб. — Влияние первого всадника на мозг смертного, пусть и одаренного, оказывает разрушительное воздействие. Я вообще не понимаю, как вместе с именем ты еще не потерял самого себя… — Стараюсь, — пожал я плечами. — Нас еб… дерут, а мы крепчаем! — выдал я на кураже — меня потихоньку стало отпускать. — А ты еще тот шутник, товарищ Чума! — Кот «улыбнулся», прищурив изумрудные глаза. — На том и стоим, миледи! Шутки жизнь продлевают. Дай только срок, я и имя своё вспомню. — А ты, никак, вечно жить собрался? — Решила незлобно подначить меня Маб. — Ну, — покачал я головой, — в ближайшее время помирать не намерен… А там поглядим. — Теперь я поняла, отчего Чума решил выступить против одарённых на моей стороне, — призналась Маб, но радости в её голосе отчего то больше не слышалось, — ты не первый всадник, и даже не его бледная тень… — Да, я — это я. — Зачем вводить какую-то древнюю, пусть и красивую, тётку в заблуждение. — Но если тебе понадобится союзник в борьбе за независимость твоего народа — знай, я всегда за правое дело! Не пожалеешь… — Безумие и отвага? Мне хорошо знаком этот девиз… — Тебе решать, миледи, — я просто пожал плечами. — Иногда случаются в жизни такие моменты, что всего лишь одна жалкая невесомая соломинка, способна переломить хребет матерому верблюду… — Мне знакома эта восточная мудрость, — произнесла Маб, кот же зевнул и затряс головой прядая ушами. — Моё время вышло… Но, предвижу, что мы еще не раз встретимся, товарищ Чума… Либо с тобой, либо с первым всадником… А пока — прими от меня небольшой подарок… — И за что мне такое «счастье»? — ворчливо буркнул я, но Бомбадил больно пнул меня ногой под столом — помолчи, мол, дуралей! — За твоё бескорыстное желание помочь обиженным и угнетённым — моему бедному народу! — не придав особого значения моему тону, произнесла Маб, а пред мордой кота соткалась в воздухе из светящихся силовых нитей весьма заковыристая печать заклинания. С таким уровнем сложности исполнения магической «фигуры» я еще не встречался. Мало этого, отдельные части формулы печати находились в постоянном «движении» — они видоизменялись, отчего печать казалась живой. Я как зачарованный наблюдал за этими изменениями, пытаясь понять, каким образом удалось этого достичь. — Портальная печать! — поражённо ахнул рыжеволосый ведьмак. — Настоящее чудо! — Печать поможет тебе исполнить задуманное, — продолжила Маб, — однократно перенесёт в любое место, независимо от расстояния. Всё, до скорой встре… — Голос королевы фей потух, словно кто-то повернул рубильник громкоговорителя. — Мур-р-р-мя-яу! — произнесла сидевшая на столе зверюга, но уже совершенно по-кошачьему, и принялась деловито вылизывать свою шерсть, встопорщившуюся во время разговора. — Фу-ух! — облегченно выдохнул Бомбадил, падая на кресло. — Королева, наконец, убралась из своего фамильяра… — И часто она так неожиданно появляется? — поинтересовался я, не отрывая глаз от продолжающей висеть в воздухе печати портала. — На моей памяти — первый раз, — признался Том. — Третий… — пискнуло кто-то из эльфов, а вот кто я не рассмотрел — все мое внимание было поглощено неимоверно сложным заклинание. Но разобраться в хитросплетении линий и фигур, знаков, рун и еще незнамо чего, было просто нереально. Да еще и отдельные элементы постоянно изменялись. Хотя, будь я дома с Глашей, мы бы вместе сумели бы раскрыть этот секрет рано или поздно. Но на данный момент времени у меня не было. Однако, если мне удастся не использовать эту одноразовую печать в ближайшее время, возможно, по возвращению я займусь её изучением. И, чем черт не шутит, возможно сумею её «расколоть». — Ты понял, какая тебе было оказана честь, брат Чума? — произнёс Том. — Тебя почтила своим присутствием сама Великая Маб! Я хотел было напомнить, что великого в ней с тех замшелых времен ничего и не осталось. Так, бледное подобие былого величия. Да она даже в собственном воплощении побоялась (либо настолько слаба) появиться в этом убежище, а действовала через своего кота. Многие столетия она никоим образом не влияла на расклад сил магического сообщества, и уже давно потеряла хватку. Вот поэтому-то, заслышав о желании первого всадника присоединиться к ней в её борьбе, она здесь и появилась. Но жестко обломалась — узрев на месте могучей Высшей Сущности какого-то жалкого ведьмака, заполучившего силу меньше месяца назад. Однако, не заметить, как вырос мой ранг за это короткое время, она тоже не могла. А «показательная» борьба против сущности первого всадника, и вовсе, как мне показалось, зародила в ней какую-то надежду. Иначе, откуда такая неслыханная щедрость в виде редчайшей и сложнейшей печати? Вон, как у Бомбадила глаза на лоб полезли, когда он понял, чем одарила меня древняя повелительница фей. Я протянул руку и печать послушно легла мне на ладонь, а затем и вовсе исчезла. Но я знал, что она никуда не исчезала — стоит мне только захотеть и она активируется. Нужно только предварительно напитать «слепок» заклинания силой и представить себе любое известное мне место, куда я желал бы в тот момент попасть. И я там обязательно окажусь. Один, либо с теми, кого я пожелаю с собой перенести. Не знаю, откуда появляются эти знания в моей голове, но я знал, что больше пяти человек одновременно эта печать не вывезет, как бы я этого не хотел. У меня «чесались руки» исследовать подарок Королевы Маб. Но я понимал, что для этого нужно время. Много времени — слишком уж сложной выглядела её структура. А у меня сейчас совершенно другие задачи. К тому же эта печать было отличной подстраховкой. Если я сумею добраться до деда, а пути к отступлению перекроют нацисты, я без колебания ей воспользуюсь. Жизнь деда бесценна, в отличие от какого-то, пусть и редкого заклинания. Можно было бы попытаться скопировать печать, но её постоянно меняющаяся структура не позволяла этого сделать. Конечно, там наверняка присутствовали какие-то закономерности, поддающиеся вычислению, но времени на это, как я уже говорил, у меня совершенно не было. Я видел, каким взглядом проводил Бомбадил исчезнувшую в моей ладони печать. Похоже, что он, как никто другой представлял её ценность. Даже в наш век НТР[1], когда космические корабли бороздят просторы Вселенной[2], люди до сих пор не научились мгновенно перемещаться, и перемещать грузы из одной точки в другую. Когда-нибудь и эта тайна будет раскрыта, и поставлена на службу человечеству, что даст очередной толчок его дальнейшему развитию. А самое смешное знаете что? Что всё это уже существует! Вот прямо сейчас! И уже существовало черте знает сколько столетий (а то и тысячелетий) назад. Только никто из обычных простаков в это не верит. Магия? Да бросьте — это же всё сказки! Такого просто не бывает! А представляете, насколько бы изменилась жизнь, если бы магией обладал каждый? Хотя, это я просто размечтался, представляя идеальное общество. Ничего хорошего из этого бы не вышло. Ведь магия, помимо всего остального — это настоящее оружие. Которое будет, пожалуй, помощнее обычной ядерной бомбы. И раздавать его направо и налево — такой себе вариант. — Честно сказать, не ожидал такого царского подарка от Королевы… — задумчиво произнёс Том, проводив тоскливым взглядом исчезнувшую в моей руке печать. — Ну, не знаю… — пожал я плечами. — Заклинание-то на один раз… — Ты просто не понимаешь своего счастья! — с жаром произнёс Бомбадил. — С помощью этой волшбы можно проникнуть в любое место… Любое, понимаешь? Слушай, брат, может уступишь её мне? Готов отдать за такое сокровище что угодно! Золото-брильянты в любом количестве! Несколько известных мне заклинаний… — Э, нет, старичок! — Я покачал головой, не дав закончить фразу рыжему ведьмаку. — Торг здесь неуместен — такая «корова» нужна самому… — Чёрт! — засуетился Том, не желая прекращать торг. — Открою тебе одну тайну: на свете существует много древних схронов и тайников, оставшихся от развоплотившихся языческих богов. Представляешь, новые знания, утерянные печати, заклинания и… — Всё новое — хорошо забытое старое, не так ли? — усмехнулся я. — Какая разница? Если туда и можно попасть, то только с помощью подобного чародейства. Мне известно об одном таком месте… И я даже могу четко представить его себе… — Как? Ты же там никогда не был? — У меня есть несколько древних документов, в которых подробно описан интерьер этого забытого храма… Предлагаю объединить усилия. Всё найденное — пополам! — Заманчивое предложение… — протянул я. — Но давай не сегодня — у меня есть еще важное дело… — Но обещай, что после него ты хорошенько обдумаешь моё предложение. — Обещать ничего не буду, но обдумаю обязательно. А сейчас давай перекусим, я и так уже до хрена времени потерял! [1] Научно-техническая революция (НТР) — радикальное преобразование производительных сил, качественный скачок в структуре и динамике развития производительных сил. Часто её называют Третьей промышленной революцией. Научно-техническая революция в узком смысле — коренная перестройка технических основ материального производства, начавшаяся в середине XX в., на основе превращения науки в ведущий фактор производства, в результате которого происходит трансформация индустриального общества в постиндустриальное. Современная эпоха НТР наступила в середине 1940-х — середине 1960-х годов 20 века в СССР. Именно тогда зародились и получили развитие её главные направления: автоматизация производства, контроль и управление им на базе электроники; создание и применение новых конструкционных материалов и др. [2] «В то время, как наши космические корабли бороздят просторы Вселенной…» — цитата из фильма «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика» Глава 18 Из-за незапланированного посещения убежища Королевой Маб перехватить кого-нибудь из сотрудников профессора Волли Хорста мне с утра так и не удалось. Вот гребаные фрицы со своим набившим оскомину «Ordnung muss sein» — «Порядок должен быть». Хоть бы одна сволочь на работу опоздала! Так нет же — хрена с два такое произойдет, если только не при смерти такой ретивый служака будет лежать. У нас, конечно, с этим всё иначе устроено. Ну кто, скажите, не опаздывал на работу никогда? Каюсь, и сам грешен. Пусть и нечасто, но бывало. И никаких душевных терзаний я по этому поводу не испытывал. А эти фрицы… Порядок у них, похоже, в крови. А всё чертов Мартин Лютер[1], произведения которого пользовались огромной популярностью в германоязычных странах на протяжении нескольких столетий. Ведь это именно он создал афоризм «Ordnung muss sein unter den Leuten»[2], и эта фраза стала крылатой, сократившись при этом до «Ordnung muss sein» и приобретя современный смысл. В общем, прорваться в институт профессора Хорста под личиной кого-нибудь из его сотрудников не удалось. Был, правда, еще вариант скопировать кого-нибудь из нацистов, стоявших на вертушке у самых дверей. Но боюсь, что никого из них дальше ворот не пускают, и это будет просто потерей времени и одной из заготовленных заранее печатей «доппеля». Мы молча сидели с Бомбадилом на заднем сидении машины напротив входа в институт Хорста и тупо пялились на закрытые входные двери. На водительском сидении затихарился водитель автомобиля — молодой фриц в форме штурммана СС, которого Том остановил, едва мы вышли из зачарованной арки на Кётенскую улицу. Едва машина затормозила у обочины, Бомбадил щелкнул перед носом водителя пальцами, а я «увидел» как с его руки срывается довольно причудливый в исполнении конструкт, который, впрочем, я был в состоянии воспроизвести, если бы у меня было время. Заклинание приклеилось водителю прямо к лобешнику, лишая воли и подчиняя ведьмаку. Глаза молодого нациста осоловели, и он глухо и невыразительно произнес: — Куда изволите ехать, господа? Том назвал адрес, и мы, с комфортом развалившись на широком пассажирском сиденье, покатили куда-то в западном направлении. Города я не знал, поэтому просто расслабился, наблюдая в окно за проплывающей за стеклом обыденной людской суетой. На первый взгляд столица Третьего рейха практически ничем не отличалась от любого другого мирного города, разве что повышенным содержанием людей в военной форме. Никаких особых разрушений по нашему маршруту пока не встречалось. Насколько я помнил, в начале 1940-го года атаки с воздуха на Берлин носили эпизодический характер и выполнялись одиночными бомбардировщиками Королевских ВВС Великобритании. Но с развёртыванием битвы за Англию ответные налёты англичан на Берлин во второй половине 1940-го года стали принимать систематический характер. В 1941-ом и 1942-ом годах англичане сосредоточились на воздушной борьбе над Западной Европой, в связи с чем атаки Берлина почти прекратились — за 1942-ой год, если мне не изменяла память, было зафиксировано всего лишь 6-ть появлений британских разведчиков над Берлином. А вот наши летчики-асы как раз в 1941-ом году провели несколько удачных авианалётов на Берлин. И я неожиданно припомнил, что буквально несколько дней назад — в ночь с 29-е на 30-е августа 1942-го года столицу нацистов должны были основательно «проутюжить» 37-емь наших самолетов из сотни, поднявшихся с аэродрома. Это был ответный удар на варварскую немецкую бомбардировку Сталинграда 23-его августа 1942-го года. Остальные ушли на вторичные цели: город Штеттин — три самолета, Кольберг — два самолета, Данциг — семь самолетов и Кенигсберг — 24-е самолета. Еще 13-ть самолетов бомбардировали объекты на советской территории, которая была оккупирована немцами. В объяснении причин ухода на запасные цели указывались технические и навигационные проблемы, а также самочувствие экипажа. Их можно было понять: долгий полет над вражеской территорией с непростыми в управлении самолетами и с не самым совершенным техническим оборудованием выматывал даже самых крепких физически и морально пилотов. Действительно, лучше было уйти на запасную цель, чем рухнуть по пути к Берлину, потеряв все — самолет, людей и время. Но всё-таки, даже 37-ем самолётов, долетевших до Берлина — это ничтожно малое количество, чтобы нанести фрицам хоть какой-то ощутимый урон. А недавний налёт имел больше психологическое воздействие, чем разрушительное. По крайней мере по маршруту нашего движения никаких последствий авианалета не попадалось. Более основательно бомбить Берлин начнут уже скоро — в сорок третьем году. Время бежало, а мы продолжали тупо стоять у обочины и пялиться на закрытые двери чертовой конторы Хорста. Я уже успел аккуратно раскидать свою магическую сеть и проверить институт на наличие магии. Кроме каких-то старых проявлений силы, причем какого-то непонятного мне происхождения, да еще и с явным «оттенком» мертвечины, я в помещении не обнаружил. Так же не нашёл никаких охранных конструктов, о чем и сообщил Бомбадилу, который в силу своего неугомонного характера уже откровенно скучал, накручивая на палец свою растрёпанную рыжую бороду. — Да, я тоже чувствую это, — согласно кивнул ведьмак-шотландец, после того, как шумно засосал воздух ноздрями. Нюх на магию у него оказался просто феноменальным. — Никаких сигнальных или охранных печатей тоже не чувствую. Предлагаешь ворваться туда нахрапом? — Пока не уверен, Том… — Покачал я головой. — Хоть никаких заклинаний здесь нет, но моя «ловчая сеть» засекла двух слабеньких одаренных, едва-едва прошедших инициацию… Новики, скорее всего… — А я их не чувствую, — пожаловался Бомбадил после очередного «нюхания» воздуха и сплетения какого-то простенького конструкта, отдаленно похожего на мою «ловчую сеть». А вот «ячейки» у его заклинания были куда крупнее, и связующие сигнальные нити совсем хилыми. С такими «дырами» рыбку не поймаешь! Мой же магический конструкт, оставленный в наследство Афанасием Никитиным, был намного действеннее в работе. Вот почему ведьмы и ведьмаки не спешили делиться друг с другом информацией. Ведь, вроде бы, и пользуются похожими конструктами, созданными с помощью одной и той же «технологии» (это мне было видно даже «невооруженным» глазом), но исполнение у всех разное. Только почему никто не занимается изучением и развитием магического искусства, а тупо копирует из века в век старые печати, формулы и конструкты, а не пытается создать что-то новое, я откровенно не понимал. Ведь всего за несколько дней мы с Глашей создали универсальную печать исцеления, с помощью которой можно было даже оторванные руки и ноги выращивать! Может быть потому, что никто не видит визуальное воплощение магии? Ведь из двоих одаренных, с которыми мне удалось познакомиться, ни Глория, ни Том, не обладали подобной способностью. Правда, рыжеволосый ведьмак мог чувствовать, как он утверждал «запах магии». Тому не верили «коллеги по промыслу», но мои способности этот факт полностью подтверждали. — Но твои слова похожи на правду — слишком слабые одаренные, — произнес Том, после нескольких неудавшихся ему манипуляций. — С помощью моих средств они не определяются. — Двое, — подтвердил я. — И, похоже на то, что их способности пробудили с помощью магии старика Вили — так же несет насильственной смертью, пусть и едва заметно. А вот того, кто мне нужен, мне найти не удалось, — с сожалением заметил я. — Фон страданий и смерти, идущий от этих новиков, нарушает стабильность моего заклинания. — Старика Вили, — неожиданно хохотнул Бомбадил. — Да он сущий младенец даже против меня! И опыта у него нет. А вот упырячьей силы — с лихвой! Словно он высасывает её из сотен… Нет! Тут явно счёт идёт на тысячи загубленных душ! — Я боюсь, если мы ворвемся туда, эти двое могут что-то уловить и сообщить упырю, — озвучил я свои сомнения. — А против него я не выстою, даже с твоей помощью. Да и тебя во всё это впутывать я не хочу… — Согласен, — на стал спорить рыжий ведьмак. — Говоришь, он дотянулся до тебя даже через тысячу километров? — Да, поэтому и хотелось провернуть всё по-тихому, а затем, поднакопив сил… — Вау! — неожиданно воскликнул Том, указывая пальцем на распахнувшуюся дверь института, откуда выскочил плюгавенький эсэссовец-оберштурмфюрер. — The game walks into someone’s bag! (Буквально: дичь входит в чью-либо сумку (англ.) Это личный секретарь профессора Волли Хорста! — Нет, старина, — усмехнулся я, уголками губ, — это поговорка лучше всего звучит по-русски: на ловца и зверь бежит. — О! Ейс! На ловтса и сферь бежать, — так же по-русски ответил мне Бомбадил, правда с жутким акцентом, не сравнимым с произношением Глории. Но, тем не менее, это было очень и очень неплохо. — У мине биль мало практика, но я понимайт, — закивал Том, сверкая своей непередаваемой улыбкой. — Работаем? — Перейдя обратно на немецкий, вопросительно взглянул я на рыжего ведьмака. — Мне не хотелось бы, чтобы ты пострадал… — Я? Пострадал? — Заливисто расхохотался Бомбадил. — Спасибо, конечно, за заботу, брат Чума, но ты плохо меня знаешь! Я еще тот скользкий тип! Пусть, я и не так силён, как это чертов упырь Вилигут, но хитрости и ловкости мне не занимать! Я в деле! Однозначно! — И он «по-братски» хлопнул меня по плечу. — От души, дружище! — поблагодарил я шотландца, одновременно пуляя в секретаря Хорста, с деловым видом прущегося куда-то в нашу сторону, печатью доппельгангера. — Печать ушла? — принюхавшись, определил Том. — Да. Только чтобы она подействовала, нужно время, — пояснил я, — а затем этот наци должен исчезнуть, а мне будет нужна его одежда. Тогда уже никто не опознает во мне подмену. Я даже «унаследую» часть его памяти… — Неужели это тот самый древний конструкт, про который Глория сообщала… Настоящий «доппельгангер»? — с легкой (но белой, я это прекрасно ощутил) завистью поинтересовался Бомбадил. — Его формулу уже давно считали утраченной навсегда. — Он самый, Том, он самый. Мне просто повезло с «наследством»… — А кто, если, конечно, это не секрет, был прародителем твоего дара? — спросил Бомбадил. — Афанасий Никитин. — Я не видел смысла скрывать это информацию от Тома. Кому другому, я не стал бы это сообщать. — Если тебе, конечно, что-нибудь говорит это имя… — Вечный Пилигрим? — По выпученным глазам Бомбадила и сошедшей с его лица беспечной улыбке, я понял, что имя «родоначальника» моего дара произвело на рыжего ведьмака сильное впечатление. — Ты это серьёзно? — Мне сейчас не до шуток, дружище! А почему «вечный пилигрим»? — Под таким прозвищем он известен в магическом мире. Афанасий с греческого означает бессмертный, или вечный. Кто-то зовет его Пилигримом, кто-то Странником или Скитальцем… Но я точно знаю, что его дар при нём… По крайней мере был… Я ничего не слышал о его смерти, — в полном потрясении произнёс Том. — Когда это произошло? — А кто сказал, что он умер? — Удивленно приподнял я брови, наморщив лоб. — Я получил дар от его умирающей пра-пра-пра и еще сколько-то там «пра» внучки, которые тоже были ведьмами. Я читал в его лете, что его родные дочери — а сыновей у него не было, — пояснил я, — все имели задаток… — Наличие задатка — не означает бесспорного получения дара! — возбуждённо перебил меня Бомбадил. — Он перейдёт кому-нибудь одному и только после смерти носителя… — А он не умер, — добавил я, — и дар не утратил. И одарил им всех своих дочерей… А это означает только одно… — Дар не делится на части! — уловив мою мысль, нервно воскликнул Том. — Или ему как-то удалось это провернуть… Вот что, брат Чума, ты лучше на эту тему больше не распространяйся! — неожиданно произнёс он. — Слишком у многих, даже старых ведьм, которые постарше даже фрау Аденауэр будут, от такой информации может основательно в голове «подгореть»! Плодить себе подобных, не умирая при этом… За этот секрет на тебя могут и охоту открыть! — А смысл — мне же неизвестно ничего? — Это ты точно знаешь, что ничего об этом не знаешь, — усмехнулся Том. — А у кого-то может сложиться совсем другое мнение… — Что я просто скрываю эту тайну от всех? — Логика была простой, мне даже усилий не пришлось прикладывать, чтобы продолжить мысль рыжего ведьмака. — Именно, брат Чума! Именно! Так что ты лучше молчи! — повторил он своё предупреждение, ты не настолько еще силён, чтобы просто отмахнуться от этих старых перечниц… Они порвут тебя на лоскуты, чтобы стать обладателем твоего секрета, ответа на который ты не знаешь. — А Вечный Скиталец? Он насколько силён? Можно вообще с ним как-нибудь встретиться? — закидал я Бомбадила вопросами. — Никто этого не знает — он весьма скрытен, — ответил шотландец, — но связываться с ним не решается никто. Ходят слухи, что лет пятьсот назад его пытался привести к повиновению какой-то из ковенов ведьм Брандербуржского курфюршества[3]. О, это были воистину тёмные времена, когда в мутной воде ловилась крупная рыба. Святая инквизиция еще не набрала тех оборотов по прореживанию нашего поголовья… Одним словом, никого из ковена никто больше не видел. Он перестал существовать, а на Вечного Странника никто больше не смел посягать. Он так ни к кому и не присоединился, он — сам по себе… Но время от времени его удаётся случайно встретить — земля круглая, брат Чума. Пока мы трепались, секретарь Хорста успел смотаться в ближайший к институту пивнуху — кнайпе, и уже топал назад, нагруженный под завязку пивными бутылками. — Выходит, Хорст его за пивом послал, что ли? — весело хохотнул Бомбадил, наблюдая за ухищрениями субтильного оберштурмбаннфюрера не грохнуть свою поклажу о мостовую. — Принимаем голубчика? — поинтересовался он у меня, накидывая на автомобиль, в котором мы сидели, полог невидимости. А перед этим он еще обработал наше транспортное средство примитивной печатью, отвлекающей внимание немногочисленных прохожих. И они просто скользили тусклыми взглядами по окружающему пространству, ничего не замечая. Даже того, что стоящая у обочины машина вдруг исчезла, как мгновением позже исчез поравнявшийся с ней нацист — операция по освобождению деда перешла в свою решающую фазу. [1] Мартин Лютер (монашеское имя — Августин,1483–1546) — немецкий христианский богослов, бывший католический монах-августинец, инициатор Реформации, ведущий переводчик Библии на немецкий язык. Ключевой создатель протестантизма, именем которого названо одно из его крупнейших направлений — лютеранство. Один из создателей немецкого литературного языка. [2] Ordnung muss sein unter den Leuten (в оригинале — «Ordnung muss se?n unter den Leuten») Слово «Ordnung» было употреблено им в смысле «свод законов (правил), дарованных человеку Богом», поэтому фразу следует понимать как «Взаимоотношения между людьми должны основываться на Божьих законах (правилах)» или, более дословно, «Между людьми должна быть законность». [3] Маркграфство Бранденбург (нем. Markgrafschaft Brandenburg) — одно из наиболее значительных княжеств в Священной Римской империи, существовавшее с 1157 года вплоть до ликвидации Германо-римской империи в 1806 году. Правящие Бранденбургом маркграфы по Золотой булле 1356 года получили престижный титул курфюрстов, наделявший их правом голоса на выборах императора Священной Римской империи, после чего государство называлось курфюршеством Бранденбург (нем. Kurfurstentum Brandenburg). Глава 19 Фриц так ничего и не понял, когда его, словно беззубого щенка, за шкирку затащил в машину Бомбадил, осчастливив нациста печатью беспрекословного подчинения. Эсэсовец, так ничего и не догнав, замер, уставившись в одну точку и тупо лупая глазами. Однако, даже после всего с ним произошедшего, он не уронил ни одной пивной бутылки, которые продолжал судорожно прижимать к груди. Я едва успел перехватить руку Тома, который явно собирался свернуть немцу башку — уловить его намерения мне не составило труда, да и окрас ауры это подтверждал: — Стой! Печать «доппеля» работает только на живом «материале»! Иначе все усилия пойдут прахом! — Извини, не знал… — Бомбадил неохотно убрал свою огромную руку с макушки эсэсовца. — Пусть поживет еще немного чертов Kraut[1]. Ждать долго не пришлось, буквально через пару минут светящийся изумрудный конструкт выскочил из тела немца и внедрился в меня. Легкое головокружение, секундная потеря ориентации, и магическая копия крепкого телом Удо фон Штаде стремительно схуднула, потеряв едва ли не половину своего объема. Форма майора обвисла и стала мне велика, как будто я неожиданно стал поклонником модного в моём родном времени стиля «оверсайз» в одежде. И со зрением у меня тоже наметились явные проблемы — все окружающие меня предметы расплылись и стали нечеткими. Этот фриц ведь еще и близоруким очкариком оказался ко всему тому же. Я протянул руку, снял с него очки и привычным движением нацепил их себе на нос — колдовская формула, наконец, полностью адаптировала меня под этого нацистского утырка, внедрив в меня его поведенческие инстинкты, привычки и часть памяти. Теперь я уже прекрасно знал, как меня… (вернее его) зовут — Матиас Гренц. И он действительно являлся личным секретарём-«ординарцем» профессора Волли Хорста, а также его бессменным ассистентом в большинстве бесчеловечных опытов над людьми. Я уже постепенно привык к действию «доппеля», научившись успешно разделять собственное сознание и «модели», привнесенные в мой мозг печатью двойника. — О! — заметив изменения, произошедшие со мной, обрадовано воскликнул Том. — Неплохо получилось! — Скажешь тоже! Неплохо… — оттопырив нижнюю губу, презрительно фыркнул я (вот и привычки фрица проявились). — Отлично — просто один в один! — А ты чего ждешь? — Перевел взгляд на эсэсовца Бомбадил. — Раздевайся! Да побыстрее! Когда Гренц разделся до исподнего, аккуратно сложив форму стопочкой на переднее пассажирское сидение (вот же грёбаный орднунг — фриц даже под внушением Тома, не изменил своим педантским привычкам), весёлый рыжеволосый Жердяй[2] одним ловким движением руки свернул нацисту шею, словно тщедушному курёнку. Только хрящи в шейных позвонках громко хрупнули. После чего он вышел из салона и выдернул из него за шкирку обмякшее тело оберштурмфюрера, на которое тут же навесил несколько заклинаний: невидимости, морок и туман забвения. Я не стал спрашивать, зачем он их столько прицепил к свежему трупу. На мой неискушенный взгляд, вполне хватило бы и одной печати, того же морока, например. И никто этого Гренца не обнаружит до конца диверсионной операции. Но Том, видимо, решил — если страховаться, так уж наверняка. Не факт, конечно, что дед вообще окажется здесь. И тогда силы нам (помощь Бомбадила у меня была под вопросом, мало ли что приключится сегодня) еще понадобятся, ведь в следующий раз провернуть всё по-тихому навряд ли получится. Наложив на труп скрывающие от чужого взора печати, Том без особых усилий отволок субтильное тело эсэсовца, которое после смерти как будто еще уменьшилось в размерах, в ближайший закуток между домами. Он постарался пристроить его так, чтобы труп не путался под ногами случайных прохожих. Пусть, они его и не будут замечать, но физически-то он никуда не исчез. А постоянно спотыкающиеся на пустом месте простецы обязательно привлекут ненужное внимание зевак. А то еще и нездоровый интерес охраны института Хорста. И те поднимут тревогу. А нам это и даром не нать, и с деньгами не нать. Пока мой неожиданный союзник разбирался с трупом оберштурмфюрера, я успел натянуть на себя шмотки Гренца, которые, естественно, идеально мне подошли. Так что я встретил его возвращение в салон уже при полном параде. Бомбадил придирчиво осмотрел мой внешний вид, но придраться ему было абсолютно не к чему. Он даже воздух втянул, после чего тряхнул головой: — Ты даже пахнешь точно так же, брат Чума, это дерьмо! Прости за столь нелестное сравнение! — тут же поправился он. — Я даже магического наполнения в тебе не ощущаю — словно передо мной обыкновенный простак! Я бы за такую печать многое бы отдал… — Возьми! — Просто произнёс я, вытащив из нагрудного кармана майорского кителя, брошенного на пол салона, одну из заготовленных копий «доппеля». К тому же, я уже подогнал подобный конструкт Глории. От меня не убудет — еще нарисую, а Тому приятно. А я люблю делать близким мне людям. Даже духовно близким, а рыжий ведьмак в этом смысле оказался именно «моим человечком», как любила выражаться приснопамятная Ольга Бузова. — Позволь мне хотя бы этой малостью отблагодарить тебя за помощь. — Что это? — Бомбадил взял из моих рук обычный тетрадный лист в клеточку и непонимающе уставился на слегка светящийся от поглощенной силы «полуфабрикат» магического конструкта. — Это же… Это… — Голос рыжего ведьмака дрогнул, когда до него наконец-то дошло, что я сунул ему в руки. — Это печать доппельгангера, брат, — с легкой усмешкой произнес, дружески хлопая Том по плечу. — Она практически готова к активации… — Это я понял… Но… ты же понимаешь, что отдаёшь мне в руки? Ведь рано или поздно, я сумею её повторить — и этот секрет перестанет для меня существовать! — буквально прокричал он, находясь в крайне степени возбуждения. Тома и так–то было трудно назвать спокойным человеком, а уж теперь его реально бомбило. Интересно, а кто он по знаку гороскопа? Моя бывшая всегда считала таких людей водолеями. И, что самое интересное, она редко ошибалась. То ли совпадение такое, то ли вся эта муть реально работает. После всего со мной произошедшего за последнее время, я уже реально опасаюсь делать поспешные выводы. — Для тебя не жалко, дружище! — приобнял я его за плечи. — Хорошие люди должны держаться вместе, даже если это не люди, а проклятые ведьмаки. — Я тебе должен… — Ничего ты мне не должен, братишка! — Качнул я головой. — Просто… спасибо, что есть на свете такие как ты… В которых, несмотря на весь мрак ведовского дара, еще не погас источник света… не чужда справедливость и доброта… Думаете я просто так сказал это колдуну, на моих глазах свернувшему шею ничего не сделавшему ему человеку? Просто, буднично, словно бройлерному курёнку к обеду. Ну, во-первых, я нацистов за людей не считаю. Даже до зверей им далеко — те не убивают просто так, «из прихоти», а лишь для собственного пропитания. Во-вторых, я видел, что скрывается в его ауре, в его душе. И, как никто другой, прочувствовал это. Помимо своей неунывающей натуры, Том Бомбадил оказался настоящим добряком (ну, насколько это возможно с нашим проклятым даром). И убивал он «в угоду промыслу» только тех, кто этого ну очень и очень заслужил. И нацисты-эсэсовцы в этом списке стояли на первых строчках. Как, впрочем, и у меня. Не знаю, как он их сортировал, отделяя волков от овец, выкупая даже тех тварей, что рядились в овечьи шкуры. Но не удивлюсь, если он чуял их смертные грехи своим удивительным магическим чутьём. Не знаю, что на меня, вдруг, нахлынуло, но я расчувствовался едва ли не до слёз. Прям совершенно на меня не похоже. А! — наконец пришло понимание, это не мои, а «приобретенные» с помощью печати эмоции. Этот Гренц, оказывается, был еще той сентиментальной скотиной! Он самолично составлял приказы на проведение бесчеловечных опытов над людьми, которых Хорст лишь визировал своей подписью. Он мог бы этого не делать, но… Это доставляло ему такое несказанное удовольствие… Он плакал от жалости к несчастным, наблюдая, как этих бедолаг живодёры-врачи разбирают на части буквально живьем… Сука! Гребаный маньяк! Да по сравнению с ним майор фон Штаде был настоящим душкой! Мне даже срочно захотелось «выбраться» из его шкуры. Было такое гадкое чувство, что я теперь никогда не сумею отмыться от всего этого дерьма, ведь это были мои чувства и желания… Так! Стоп! Это продолжает распаковываться в моей голове скопированная информация. И я все больше и больше превращаюсь в оберштурмфюрера СС Матиаса Гренца. Но бороться с этим я уже научился, быстро отделив своё сознание от копии сознания «сентиментального» маньяка-эсэсовца. — Ну, не-е-ет, братишка! — возмущенно протянул мой шотландский коллега. — Том Болмбадил всегда платит добром за добро! За печать спасибо, но я оставляю за собой ответный ход — подберу тебе что-нибудь забористое из своего гримуара… Пусть, и не совсем равноценное — такого редкого и ценного заклинания мне не сыскать, но я не оставлю тебя без подарка! — Замётано, Том! — И я пожал руку «дружественному» колдуну. — Ну что, я пошёл, пока этого вот, — я подёргал себя руками за отвороты кителя, — не хватились. Слишком долго он за пивом ходит. А сделать из него «гонца за бутылочкой винца» мог только сам Хорст… — А ты чего думаешь, что я тебя одного отпущу? — громко заржал Бомбадил. — Хочешь лишить меня веселья? Не-е-е, я с тобой пойду, брат Чума! — А оно тебе надо, братская душа? — Пристально посмотрел я на Тома через линзы очков. — Это не твоя война… — Э, нет, брат, не правильно ты мыслишь! — нетерпеливо перебил меня Том. — Когда еще в один момент столько моральных уродов в одном месте соберётся? Которых совсем не жалко, а на земле только чище станет и дышать свободнее? — Столько? Думаю, что нескоро… — Да что там думаю — я точно знаю, когда и где на земле очередной замес начнётся. — Вот! И на это время мне надо свой промысел накормить так, чтобы он меня еще несколько десятков лет не беспокоил. А там, глядишь, и очередная заварушка с массовыми жертвами наметится. Люди, они ведь по-другому не могут, чтобы ближнего своего, да на вилы не поднять? Не так ли, брат Чума? — И спорить не буду, — согласился я, — как и отказываться от твоей помощи. Ну, ничего особо нового он не сказал, вся история человечества — это сплошная история войн. За территорию, ресурсы, веру, да просто из-за бабы какой-нибудь могла начаться. Иногда разногласия, не стоящие выеденного яйца, оплачивались сотнями и тысячами человеческих жизней. С древних времен и до наших дней ничего особо в этом вопросе и не поменялось, и не изменится. Уж мне ли, человеку из будущего, этого не знать? — Договорились! — обрадованно воскликнул Бомбадил, а его непередаваемая улыбка вновь засияла во всей своей красе. Вот же черт неугомонный! Получив согласие, Том мгновенно увешался всевозможными заклинаниями невидимости и отвода глаз, превратившись в натуральную рождественскую ель. А если учесть, что некоторые печати не «впитывались», сияли словно фонарики, то это сходство становилось еще сильнее. — Раз магов мы не почуяли, — произнес Том, — я просто пройду за тобой. Простаки точно не заметят, да и тем двум новикам это не по зубам… — Если у них там внутри нет мага помощнее, чем мы с тобой вместе взятые, — выдвинул я своё предположение. — Тогда все может развернуться задницей уже к нам… — Да, нет! — Теперь уже Том меня перебил. — Откуда у них маг помощнее? Кроме обрюзгшего Вили у них нет колдунов. Да и тот, сука, упырь! А европейский ковен придерживается принципа невмешательства… Да и похрен на всё этим старым перечницам, они, как и мы все — ранги на этом поднимают, что на «правых», что на «левых», и не маются угрызениями совести. — Слушай, Том, я тебе сразу не сказал, но с нами «на дело» пойдет еще мой помощник… — Помощник? — Удивленно пошевелил своими шикарными усами Бомбадил. — Тоже ведьмак? — Нет, это одно из дивных существ — нечисть, типа домашних эльфов или того чудесного кота Королевы Маб… — А, так у тебя есть свой фомильяр? — выдал предположение Том. — И почему я тогда не почувствовал его присутвия? — Ну, не совсем чтобы фамильяр… — усмехнулся я. — Он мой напарник, спасавший мою задницу неоднократно. Мы с ним крепко-накрепко связаны магической клятвой. Я его специально подальше отослал… У него есть одно своеобразное качество — там, где он появляется, всё идёт кувырком. — Там, где появляюсь я, — самодовольно заметил Бомбадил, — тоже всё идёт кувырком. Мне даже интересно познакомиться с еще одним твоим братишкой. Ты меня весьма заинтриговал, — признался рыжий ведьмак. — А тебе Глория ничего об этом не говорила? — Я вспомнил, каким страхом наполнились глаза старой ведьмы, когда она поняла с кем имеет дело. — Нет, — мотнул головой Том, — на этот счет никаких разъяснений от наставницы не поступало. А что, она его тоже видела? — Похоже, что Глория и не подозревала, что ты решишь поучаствовать в моей авантюре. Может, еще передумаешь, Том? — Не-а! И не проси! — Наотрез отказался от моего предложения Бомбадил. — Жизнь скучна и пресна без таких вот приключений! Я с тобой, брат Чум-м-м… Пока мы мило беседовали с рыжим ведьмаком, я послал мысленный зов злыдню, распорядившись как можно скорее найти меня. Что мой братишка и сделал, материализовавшись на переднем сидение автомобиля рядом с флегматичным водителем, находящимся под действием печати, наложенной Бомбадилом. Появление моей боевой нечисти произвело на Тома просто неизгладимое впечатление. Едва лысая голова злыдня повернулась в нашу сторону, свернув красным светящимся глазом и клацнув внушительными зубами в три ряда, Бомбадил опасливо вжался в спинку сиденья, стараясь отодвинуться подальше от моего клыкастого друга. — Это же… вирлоок! — пораженно выдохнул бородач, натужно улыбаясь и стараясь даже не дышать лишний раз в сторону Лихорука. — Их же всех перебили давно… — С-с-лыдни мы… — прошепелявил в своей неизменной манере Лихорук. — Пратиш-ш-шка Шума с-с-спас-с-с… — Познакомься, Том! — произнес я. — Этот злыдень, или, как ты выразился, вирлоок, тоже мой братишка. И мы друг за дружку горой! Так что, если ты с нами — добро пожаловать в команду! — Братишка, говоришь? — натужно произнес Бомбадил. — Нет, я всю жизнь думал, что в среде ведьмаков я один такой — с придурью, да на всю голову отбитый! Но ты, Чума, меня в этом конкретно переплюнул — ты вообще с головой не дружишь! — С-сато П-п-пратиш-ш-шка Ш-шума друш-ш-шит с Лих-х-хоруком! — неожиданно вставил свои пять копеек в наш разговор. — Молодца! Дай пять, дружище! — Лихорук выставил свою огромную «лопату», по которой я звонко хлопнул ладонью. — Ты реально безумец, Чума! Связать свою судьбу с такой опасной нечистью… — Достаточно! — перебил я рыжего ведьмака, чтобы он случайно не обидел мою зубастую нечисть. Хотя я, вообще-то, не знаю, умеет ли вообще злыдень обижаться? Но лучше не проверять, а то неровен час… — Обо всём позже поговорим, ребятки. Том, не передумал с нами идти? — на всякий случай спросил я Бомбадила. Мало ли, вдруг после знакомства со злыднем, у него желание пропало. — Передумал? Да только еще больше захотел! — К Бомбадилу вновь вернулась уверенность и его широкая улыбка. — Хочешь лишить меня возможности войти в легенды? Я в деле, братишки! Можете рассчитывать на меня, как на самих себя! — Ну, что ж, — воодушевленно произнес я, распахивая дверь автомобиля, — погнали наши городских! [1] Одна из презрительных кличек немцев в среде англичан. Kraut (квашенная капуста). Версий возникновения много. 1. Национальное блюдо некоторых южных германцев. 2. На военных кораблях немцев принято было есть квашенную капусту как профилактику цинги. 3. В рассказе Жюль Верна «Пятьсот миллионов Бегумы» немецкий промышленник Шульце обожает есть квашеную капусту. Антагонист Шульце ненавидит квашеную капусту, но делает вид, что любит ее, чтобы заслужить доверие своего врага. [2] Жердяй — персонаж славянской мифологии, нечистая сила, очень длинный и худой дух, бродящий ночью по улицам. Жердяй, словно жердь — как тонкий длинный ствол дерева, очищенный от сучьев и ветвей, который используется при строительстве изгородей, навесов и крыш. Глава 20 Я шёл первым, прижимая к груди пивные бутылки, которые позвякивали время от времени, ударяясь друг о дружку. А за моей спиной, словно два верных телохранителя, скользили незримыми тенями для обычных простаков злыдень и Бомбадил. Если бы нашу дружную компанию кто-то видел со стороны, то, наверное, весьма бы удивился нашему разношерстному составу. Да вы сами представьте себе эту картину: впереди — субтильный и невысокий эсэсовец, прижимающий к груди несколько бутылочек пива; за его правым плечом возвышается рыжий и бородатый субъект угрожающей наружности, за два метра ростом, в синем фраке и цилиндре с павлиньим пером, и в придачу ко всему, в ярко-желтых высоких ботинках; а с другой стороны, так и вовсе непонятно, какое там чудо-юдо ковыляет с огромной лысой башкой полной устрашающих зубов в три ряда, а в его единственном глазу сверкает уголек, явно вытащенный из пекла преисподней. Представили? Не правда ли, душераздирающее зрелище, способное вызвать не только душевный трепет, но и серьёзное психическое расстройство? Ну, мы все в этой компашке на голову отбитые. Чем не новые глашатаи грядущего апокалипсиса? А всадников уже давно пора отправить на пенсию — они своё уже давно отработали, и их время прошло. Вот такие тупые мысли лезли мне в голову, пока мы шли к центральному входу вотчины профессора Хорста. Когда я понялся по ступенькам крыльца, дверь мне услужливо открыл один из охранников — молодой эсэсовец-роттенфюрер. Придержав большую и тяжелую дверь, он пропустил меня внутрь. Но он так и не увидел, что впереди меня в помещение института через открытую дверь проскользнули мои помощники — Лихорук и Бомбадил. — Герр оберштурмфюрер, разрешите помочь? — обратился ко мне охранник, дождавшись, когда я величаво заплыву с пивными бутылками в помещение. Откуда же ему было знать, что моя неповоротливость и медлительность абсолютно не связана с хрупкой стеклянной тарой. Мне нужно было просто потянуть время, чтобы моя команда без каких-либо неожиданных эксцессов пробралась внутрь. — Ты о чём это, Ральф? — произнес я мимоходом, наблюдая в магическом зрении за действиями злыдня и ведьмака-шотландца. В основном, конечно, я следил за своим новым приятелем — Бомбадилом.Чтобы он чего-нибудь не отчебучил и не сорвал всю операцию. Нет, я ему доверял, иначе ни за что бы не взял с собой на такое ответственное задание. Ответственное, конечно, для меня. Жаль, что я пока еще не освоил до конца «ментальную науку» и мысли читать не научился, чтобы уже наверняка знать, что у кого в голове. Но я и так уже наловчился определять помыслы по цвету ауры, по эмоциональной составляющей — мой эмпатический дар за последние дни весьма укрепился. Я чувствовал, что еще немного и я окончательно овладею этой весьма удобной и полезной способностью читать чужие мысли. Пока же Бомбадил вел себя как мы и договаривались — тихо, и не «отсвечивая» лишний раз. — Давайте бутылки помогу донести, герр обер… — Договорить охраннику было не суждено — он неожиданно оступился на ровном месте. Как так получилось, что оступившись, его ноги переплелись между собой, и он со всего маху рухнул на пол, я не догнал. Но падая, Ральф задел плечом своего напарника, который, дернувшись в сторону, впечатался головой прямёхонько в острый угол повешенного на стену ящика для ключей. На белую штукатурку стены брызнула кровь — второй охранник основательно рассадил себе кожу на затылке. — Ты чего творишь?! — заорал раненный эсэсовец, хватаясь рукой за разбитую голову. Но кровь остановить ему не удалось — она так и продолжила просачиваться у него из-под пальцев. — Идиот! — недовольно зашипел я на поднимающегося Ральфа, понимая, что разразившийся среди охранников бедлам — это всё Лихорук. — И ты мне еще помочь хотел? Быстро привели мне здесь всё в порядок! Выполнять! Или на фронт захотелось! И откуда вас только набирают… — продолжал я разоряться, бросая вопросительный взгляд на злыдня, стоявшего в отдалении. Мой одноглазый братишка виновато развёл руками и мотнул головой. — Лих-хорук не нарош-ш-шно. Оно с-само так вых-ходит, п-пратиш-шка Ш-шума! — прозвучал у меня в голове его мысленный, извиняющийся голос. Только я уже и без его оправданий понял, что он в этом не виноват. Свойство такое у моей одноглазой нечисти — привносить сумятицу и разгром везде, где он появляется. Причём, от его воли это совершенно не зависит. «Метафизика» у него такая, как Глаша говорила. Просто надо действовать быстрее, пока всё это заведение не превратилось в натуральный вертеп с членовредительством. Ведь я же всё по-тихому хотел провернуть, но как-то упустил из виду, какое действие оказывает злыдень на простаков. Особенно на тех, чья душа черна и изъедена пороком. А на здешних утырков пробы ставить негде — настоящее эсэсовское логово маньяков-потрошителей! Это я понял, только взглянув на нескольких «врачей» в белых халатах, которых привлекли шум и крики в холле этого чертового заведения. Пока их внимание было отвлечено на охрану, я со своей командой просквозил мимо эскулапов на лестницу, ведущую на второй этаж. И примерно посередине лестницы меня «накрыло» — память оберштурмфюрера наконец-то полностью «распаковалась». И то, что я увидел и узнал, меня откровенно порадовало — дед находился здесь, в этом самом заведении! Он даже попытался совершить побег совместно… С кем-кем? Да неужели? С профессором Трефиловым? Не может того быть! Советский ученый, похищенный в тридцать шестом году, оказался живым и здоровым! Правда, как подсказывала мне память оберштурмфюрера СС Матиаса Гренца, профессор провел в коме шесть долгих лет! И пришел в себя буквально перед самым появлением в этих стенах моего дедули. И по какому-то счастливому стечению обстоятельств, их заперли в одной и той же палате… а вернее — камере. На мой искушенный взгляд, слишком много в этом деле совпадений. Прямо как в литературных произведениях, где рояли торчат из-за каждого куста. Ну, вы сами прикиньте: какова может быть вероятность их встречи здесь, в Берлине? К тому же, согласно информации из той же памяти фрица, в теле которого я сейчас расхаживал по так называемому «институту геронтологии», никто из нацистов поначалу и не догадывался, кем же на самом деле является мой дед. Они его реально принимали за несуществующего в природе гауптманна фон Кюхмайстера, просто «зачарованного» русским ведьмаком… Ну, то есть мной… И только после побега, устроенного нашими, так и не сломавшимися в заключении ребятами, они раскусили моего старика. Фрицы наконец-то узнали, как его зовут, и что он — ученик профессора Трефилова. Но самым интересным фактом, выуженным из памяти Гренца, было мнение Вилигута, считающего одаренными и профессора, и моего деда! Причем, престарелый нацик принимал их за магов, уже прошедших инициацию, и вполне себе умеющими распоряжаться своим даром. Память оберштурмфюрера прокрутила перед моими глазами «ролик» с разлетающимися в труху стенами, когда дедуля со своим нежданно-негаданно найденным учителем попытались слинять, войдя в «аварийный режим». Наших беглецов поймали только тогда, когда их резервы опустели и магической энергии совсем не осталось. Ну, по крайней мере, так считал упырь Вили, и я в этом был с ним согласен. Ведь выходило так, что эксперимент профессора Трефилова с биологическим временем неожиданно выдал совершенно неожиданный результат — сделал одарённым обычного простака, не имеющего даже задатка! И теперь фрицы, усираясь и пуская дым из ушей, старались повторить достижения русского ученого. Но, судя по памяти Матиаса Гренца, им пока еще не удалось этого сделать. Но спорить с тем, что рано или поздно они это сделают, было бессмысленно. К тому же, кое-какая информация в виде частично сохранившейся при похищении профессора документации у них имелась. Вилигут даже пытался применять на Трефилове ментальную магию, чтобы добыть недостающие сведения, и у него даже что-то получилось. Но вот что именно получилось, Гренц не знал. Иногда профессор Хорст не считал нужным ставить своего помощника в известность. Но сейчас меня все эти хитросплетения отношений змеиного кубла «института геронтологии» мало волновали. Сейчас я должен был срочно найти деда и профессора Трефилова, оставлять гениального советского учёного фрицам я тоже не собирался. Если фашисты откроют секрет «выделителя-накопителя времени», и начнут штамповать ведьмаков… Нет! Этого никак нельзя было допустить! Так, всё! Я собрался, выкидывая лишние мысли из головы — сначала дело! Всё остальное — после… — Какие-то проблемы, брат Чума? — заметив, что я замер на лестнице чуть ли не с поднятой ногой, тихо произнес мне на ухо Том, подойдя поближе. — Всё хорошо, дружище! — с дурацкой улыбкой произнёс я. — Всё просто замечательно! Тот, кто мне нужен, находится здесь! И я только что об этом узнал! — И я многозначительно постучал себе пальцем по виску, едва не выпустив бутылки из рук. — Идите за мной… — Я вышел из ступора и бодро побежал по ступенькам. — Хорошо, как скажешь. — Пожал широкими плечами Бомбадил, пристраиваясь мне в спину. А Лихорук следовал за мной в привычной для себя нематериальной форме духа. Ему так было удобно, а я не возражал. Буквально вбежав на второй этаж, я понесся по длинному коридору, время от времени «раскланиваясь» с попадающими мне по дороге людьми — сотрудниками института. Им бы всем лбы зеленкой помазать, да к стенке, но мне приходилось выдавливать из себя приветливую улыбку. Миновав длинный коридор, я свернул в длинный, узкий и тёмный проход, ведущий из одного корпуса научного заведения Волли Хорста в другой. Если в первом корпусе находились сплошь «теоретики», то во втором как раз располагались многочисленные лаборатории, где ставили опыты не только над лабораторными крысами, но и над людьми. А с началом войны, когда доступность «разумных биоматериалов» для опытов существенно возросла, опыты начали проводить преимущественно над людьми. Узников во многочисленных концлагерях хватало с лихвой, чтобы закрыть любые потребности этого, так называемого, «храма науки». На входе в лабораторный корпус стоял еще один пост охраны. Однако, эсэсовцы, дежурившие сегодня, отлично знали оберштурмфюрера СС Гренца, под личиной которого я проник в секретное отделение. Поэтому с меня на стали требовать даже пропуск, заметив, что мои руки заняты драгоценным грузом. — Что собрались праздновать, герр Гренц? — поинтересовался один из охранников, открывая передо мной дверь. — Да разве это праздновать? — рассмеялся я, булькнув пенной жидкостью в бутылках. — Просто господину профессору захотелось позавтракать… — Так время уже к обеду, герр оберштурмфюрер? — удивился эсэсовец. — Ну, так это у вас, Анхельм, всё по расписанию, — ответил я. — А герр Хорст сегодня еще и не ложился… Серьёзный опыт проводил, ребятки! Вот и решил порадовать себя немного «беленьким». — А, Weisswurst и Weissbier[1]? — приглядевшись к этикеткам, произнес Анхельм. — Передайте профессору пожелание приятного аппетита! — Обязательно передам, камрады! Зиг хайль! — Я, проскочив контрольный пункт (предварительно пропустив вперед Бомбадила), понесся к месту содержания узников. Где оно находится, я, а вернее Гренц, был прекрасно осведомлён. По сравнению с остальными подопытными Волли Хорста, деда и профессора Трефилова содержали словно вип-клиентов. Даже после неудавшейся попытки побега условия их содержания фактически не изменились, только охраны стало больше. И держали их под наблюдением теперь постоянно. Добраться до «казематов», называемых фрицами «больничные палаты», не составило труда. К тому же, те помещения, в которых содержали самых ценных пленников, находились в самом начале, и действительно были похожи на обычные палаты, каких хватает в любом лечебном заведении. Эти помещения были двух комнатными: в одной комнате обитали узники, во второй располагалась охрана. Вот и сейчас было точно также, как помнил Гренц: в комнате охраны находилось двое эсэсовцев, один из которых неотрывно следил за узниками сквозь маленькое открытое «окошко» в двери, сидя на стуле. Второй лениво развалился на узком диванчике и, похоже, дремал, прикрыв глаза. Едва я к ним ворвался, второй охранник встрепенулся, вскочил на ноги и гаркнул: — Хай Гитлер, герр оберштурмфюрер СС! — Хайль Гитлер! — Его напарник оторвался от окошка и тоже подскочил на ноги. — Хайль… — ворчливо отозвался я, звякая бутылками пива, которые свалил на освободившийся диван. — И не орите так, голова с утра болит! — Яволь, герр… — вновь рявкнул фриц, но я его резко перебил. — Ты тупой, Альберт? — Я нагло взглянул в глаза эсэсовцу. — Заткнись! Доложите обстановку… Только тихо… — Происшествий нет, герр оберштурмфюрер… Да вы же сами час назад заходили… Я подошел к окошку и заглянул в палату, где содержали моего старика. Фух! Похоже, нашел. Узники сидели на кроватях, и тоже с немым интересом смотрели на мою физиономию, торчащую из «кормушки». — Том, — уже особо не таясь, произнёс я, обращаясь к Бомбадилу, — можешь здесь прибраться? — Что вы сказали, герр Гренц? — спросил охранник, не понимая, о чём это я. — С удовольствием! — Просиял Бомбадил, в одно мгновение скручивая голову эсэсовцу. Когда голова напарника с громким хрустом сама собой сделала едва ли не полный оборот вокруг своей оси, а бьющееся в конвульсиях тело упало на пол, второй охранник испуганно отшатнулся и уперся спиной в стену. Бомбадила он, естественно, не видел, поэтому всё произошедшее показалось ему какой-то страшной галлюцинацией. — Чего это с ним, Ронни? — Я высунулся из окошка и взглянул на пока еще живого нациста, наблюдающего с откровенным страхом за конвульсиями напарника. — Не знал, что Альберт припадочный. И как такого на службу взяли? Куда только смотрит канцелярия? Но ответить мне Ронни так и не успел, буквально через пару мгновений он повторил судьбу уже затихшего Альберта со свернутой набок головой. — А ты, Том, мастер по скручиванию голов, как я посмотрю? — со смехом произнес я. — У моей семьи когда-то была гусиная ферма, — с улыбкой ответил мне жердяй. — Дело привычки… — Да, — согласно кивнул я, — снимая с пояса мертвого охранника связку ключей, — все мы люди привычек — я бы его просто тихо-мирно прирезал. В моей семье держали свиней… — О! Мы с тобой так похожи, брат Чума! — Протянул мне свою лапищу Бомбадил, которую я крепко пожал. Я опять заглянул в окошко, столкнувшись с двумя взглядами узников, наполненных конкретным непониманием текущего момента. Ну, да, а как им всё это понять? Когда к ним приходит второй после профессора человек в этой шарашке и устраняет охрану каким-то странным способом, даже не прикасаясь к ней. Да и еще и разговаривает сам с собой. Ведь Бомбадила они, в отличие от меня, ни увидеть, ни услышать не могли. — Так, братишка, — окликнул я Лихорука, — ты прикрываешь тылы! Заворачивай любого, кто решит сюда припереться! Сбивай с толку, дури голову, но, по возможности, не убивай — лишний приток силы нам ни к чему. Ну, и особо старайся не шуметь — может, удастся выбраться из этой богадельни тихой сапой. — С-с-сделаю, ф-ф луш-ш-ш-ем ф-фиде, п-пратиш-шка! — прошепелявил злыдень, на мгновение проявившись во всей своей красе. Он приложил свою огромную ладонь к виску, типа в воинском приветствии, и сверкнул единственных глазом. И где же, интересно, он этого набрался? Выяснять было некогда, поэтому я тоже «козырнул» злыдню, отпер дверь и следом за Бомбадилом вошел в палату узников, которые следили за мной настороженными взглядами. — Ну, здравствуй де… Иван! — по-русски произнёс я. — Наконец-то я тебя нашёл! — Не понял… — угрожающе произнес дед, поднимаясь с кровати. — Совсем уже немчура поганая краёв не замечает, Бажен Вячеславович! — Ах, да! — спохватился я, вспомнив, в чьём облике нахожусь. — Сейчас! — И начал стремительно меняться. [1] Белые мюнхенские колбаски, или вайсвурст (Weisswurst), уже больше столетия являются особенностью национальной культуры Баварии. Согласно традиции, они должны быть изготовлены рано утром и поданы к завтраку вместе со сладкой горчицей (Susser Senf), брецелем (Brezen) и светлым пшеничным пивом (Weissbier). Глава 21 Я приостановил действие печати «доппеля», копирующей эсэсовца, но не развеял её окончательно. Точно так же я уже оставил в своей коллекции слепки личин майора Удо фон Штерна и мотоциклиста Хайни Богера. Теперь я в любой момент могу легко и быстро натянуть их на себя, словно карнавальные маски, стоит лишь немного напитать силой слепки уже использованных печатей. Думаю, эта пополняемая коллекция «аватаров» станет хорошим подспорьем в моей дальнейшей судьбе разведчика-диверсанта. Ведь отследить и поймать меня станет практически нереально. А еще сканированные заклинанием объекты не обязательно даже ликвидировать. Ведь таким образом можно просто бросить тень на неугодную тебе личность, подставить каким угодно способом — ведь копия получается идеальная, вплоть до отпечатков пальцев и структуры радужки глаза. Но это всё позже — сейчас главная задача вытащить деда и его учителя из застенков этой адовой нацистской «биолаборатории». Деду просто повезло, что его до сих пор не разрезали на кусочки (Матиас знал, что его руководство в лице Хорста и Левина уже рассматривали такой вариант), ведь в отличие от профессора Трефилова никакой важной информации в голове моего старика не содержалось. Ну, это если не считать того, что дед, вообще-то, русский разведчик, успешно внедрённый в тыл врага. И, если его расколоть, можно получить весьма важную информацию о методах работы разведки противника, вычислить, так сказать, вражескую агентуру, места залегания и пароли. Да и перевербовать, наконец. Но Вилигуту и его приспешникам — Хорсту с Левиным, на это было откровенно наплевать. Всё, что их интересовало — магия! Ну, и машина профессора Трефилова, способная производить этих самых магов, а также увеличивать продолжительность их жизни практически до бесконечности. И если они раскроют все эти секреты, с такими возможностями их примут в любой стране мира с распростёртыми объятиями. Ну, скажите, кто же из власть предержащих не хочет жить вечно? Естественно, что в том виде, в каком я заявился к пленникам, дед меня не признал. Поэтому, не вдаваясь в долгие дискуссии, я и решился сбросить с себя неприглядного вида «костюмчик» Матиаса Гренца. Произошедшие со мной метаморфозы я ощутил по одежде, стремительно уменьшающейся в размерах. Вернее, это я увеличивался, перекидываясь из субтильного и невысокого фрица Матиаса Гренца, в статного и рослого красавца Романа Перовского. То есть, в самого себя — ведь именно я теперь и есть Роман Перовский, так сказать, собственной персоной. А Виктор Чумаков еще даже и не родился в этом мире. И родится ли теперь? Хотя приобретенная память, утраченная со смертью деда, а после его чудесного воскрешения вернувшаяся обратно, пока еще подтверждала моё будущее рождение. Если опять чего с дедом не приключится. И я даже знаю, кто этим «приключением» может быть — некая девица по имени Акулина. Отчего-то сдается мне, что просто так она его не отпустит. — А черт! –выругался я, когда мои пальцы на ногах оказались скрючены и зажаты словно в тисках маленькими сапогами грёбаного оберштурмфюрера СС Матиаса Гренца. Ведь я превосходил его по всем физическим параметрам, и по размеру стопы — тоже. Ставший вдруг узким френч затрещал по швам на моих плечах, а застегнутый ремень так сдавил живот, что стало не продохнуть. Первым делом я расстегнул ремень и скинул с себя эту кожаную сбрую. Задерживая дыхание расстегнул пуговицы на кителе, пока они не оторвались с мясом, и только после этого взглянул в глаза своему ошалевшему старику. — Рома? — Глаза деда реально напоминали два чайных блюдца, когда он меня узнал. — Но как? Это же бред какой-то… — Он даже головой тряхнул, чтобы хоть немного прийти в себя. — Новое слово диверсионной маскировки, — морщась, произнёс я, падая на ближайшую кровать. — Опять биологическое? — произнёс дед, а профессор Трефилов, наконец-то немного оправившись от моего стремительного превращения, навострил уши. — Оно, самое, Ваня! Оно самое… — С трудом стянув ненавистные сапоги, я облегченно выдохнул — мои ноги, оказавшись в тесной обуви на несколько размеров меньше, уже начали опухать и болезненно пульсировать. Пошевелив пальцами на ногах, я встал и подошёл к деду. — Обнимемся, что ли, старичок? — произнес я, заключая Ивана в крепкие объятия. — Как же я рад, что ты выжил… Я ведь, грешным делом, подумал, что ты уже всё — со святыми упокой… — Так и я тоже, Ром, — произнес дед, когда мы закончили сдавливать друг друга в объятиях, — думал, что того… на Небеса упорхнул. Словно по какому-то темному тоннелю поднимался… Так легко и спокойно было… А в конце… В конце я даже свет какой-то… неземной увидел, — признался он мне. — Вот и не верь после этого попам, Ром… Неужели, есть что-то после, а? — Жизнь загробная? — Я криво усмехнулся. Уж кто-кто, а я об этом знал не понаслышке. — А что потом? — поинтересовался я, так и не ответив на его насущный и животрепещущий вопрос. — А потом — ничего! — Развел руками мой молодой старикан. — Словно кто-то меня за штаны обратно вниз потянул. Я очнулся — а передо мной этот эсэсовец — унтерштурмфюрер СС Вольфганг Хубертус… Ну, ты его должен помнить… — Помню, Вань, — я кивнул, — сотрудник «Аненербе». — Да-да, он, с бутылочкой какой-то в руках… — Так-так, а вот с этого места поподробнее, — заинтересованно протянул я, поглядывая краем глаза за стариком-профессором, тоже заёрзавшим на кровати. — Что в бутылочке было? — Да я не знаю, — пожал плечами дед. — Капли жидкости какой-то светящейся на дне остались… Как я понял, он мне эту светящуюся бормотуху в рот вылил… — Это «искра», — неожиданно подал голос профессор Трефилов. — Так они её между собой называли… — Чтьо ти сказать?! — Воздух неожиданно замерцал, и в палате объявился ранее невидимый узниками Том Бомбадил, скинувший с себя все печати, скрывающие его от людей. — Искра?! — По-русски, но с чудовищным акцентом, произнес он, тряся растрёпанной рыжей бородой. — Да-а-а… — Судорожно кивнул профессор, едва не свалившись с кровати от неожиданности и схватившись за сердце. — Том! Ну ты чего? — попенял я Бомбадилу на его неожиданное появление. — Меня чуть кондрашка не хватила, а товарища профессора… — Бажен Вячеславович, с вами всё в порядке? — кинулся к Трефилову дед. — А вы, товарищ… нельзя же так… И вообще, кто вы такой? — О, приносить свой глюбокий извинений! — Бомбадил сорвал с головы нелепый синий цилиндр с павлиньим пером, и чопорно раскланялся перед моими соотечественниками. — Разрешитье предствьится — сэр Бомбадил… Том Бомбадил… ведьм… — Наш британский союзник, работающий в Берлине под прикрытием, — перебил я его, пока Бомбадил не наговорил лишнего. — А прикрытие у него, что надо! — восхищенно воскликнул дед. — Совсем парня не видно, а телеса у него весьма внушительные — словно верста коломенская! Научишь так же прикрываться, товарищ Том? — О! Это совсьем легко — простейший морок, — тут же отморозил Бомбадил. — Дажье такой одарьённый-новик, как ти, может его освоить. — Ром, — обернулся ко мне дед, — а о чём это он? — В общем так, товарищи дорогие, объяснять это всё долго и муторно, — решил я положить конец досужим домыслам. — Обещаю, как только мы отсюда выберемся — вы всё тут же узнаете… — Они что-то сделали с нами? — пристально глядя мне в глаза, спросил профессор. — С помощью этой «искры»? — Нет, Бажен Вячеславович, — мотнул я головой, — всё дело в вашем изобретении. А эта искра… Этот препарат… Он лишь сильнее раскрыл ваши… способности, скажем так… — Что же это вообще за препарат-то такой? — не унимался профессор. — И вы сейчас намекали о переходе в «ускоренный режим» и о биологическом времени? — зачастил он с вопросами. — Так это вы, тот о ком мне рассказывал Ваня — товарищ Чума? И вы тоже можете управлять внутренними… — Товарищ Трефилов! Бажен Вячеславович, дорогой! — повысив голос, я заставил профессора остановиться. Похоже, что от перенесенного стресса его «заклинило». — Да, товарищ Чума — это я. Всё остальное мы обговорим после вашего освобождения! Времени мало — надо отсюда выбираться! И не забывайте — мы в столице Третьего рейха! Враги окружают нас со всех сторон! — Так и спрячьте нас под этим самым вашим… как его? Мороком! — обиженно буркнул он, видимо недовольный, что я его перебил. Право слово, иногда старики ведут себя словно малые дети. Но я его понимаю, пережить то, что он пережил… да еще и шестилетняя кома, не могли не наложить на него отпечаток… Это он еще огурцом держится. Другой бы на его месте мог бы и ссаться под себя начать. — О чем речь? — усмехнулся я. — Конечно прикроем! И не только мороком. Но… всё равно не забывайте, где вы находитесь… — Забудешь тут! — фыркнул профессор. — Я готов! Только… у нас и одежды никакой нет. Я взглянул на наших узников: оба были упакованы в больничные полосатые пижамы и тапки-шлепанцы. В них действительно далеко не убежишь. Уж лучше вообще босиком. Хотя… Я вновь смерил взглядом деда и профессора. В комнате по соседству лежали два остывающих эсэсовца со скрученными Бомбадилом шеями. Том, как знал, ликвидировал врагов быстро, но аккуратно, не залив одежду кровью и не испортив её. На первый взгляд размер должен был подойти. Ну, по крайней мере был не мал, как мне форма чертового задохлика, трещавшая по швам. Но я-то могу вновь натянуть на себя его личину — с этим-то проблем у меня не было. Печать, содержавшая в себе копию оберштурмфюрера СС Гренца, теперь всегда была к моим услугам. А для её активации сил нужно совсем чуть-чуть. С таким потоком справятся даже мои подгоревшие меридианы. — Слушай, Вань, — окликнул я своего старика, — ты не против сменить костюмчик? Не будем же мы прорываться с боем из этой богадельни в больничной пижаме и шлепанцах на босу ногу? — Я-то не против, но с одеждой у нас не густо… — Виновато развел руками Чумаков. — Вон там в соседней комнате два дохлых немца… Ты как, не из брезгливых будешь? — Не брезгливый, — качнул головой Иван. — Таких не берут в разведку! — наставительно произнес он, напомнив мне моего старика — постаревшего и седого. Эти слова я слышал в детстве не единожды — «брезгливых в разведку не берут!» — и отправлялся на какие-нибудь «черные работы». — Отлично! — хлопнул я его по плечу. — Бомбадил, будь другом — притащи сюда «манекены» с одеждой. — А ты, Вань, скидай свою полосатую робу. Бажен Вячеславович, у меня к вам тот же вопрос: не побрезгуете? — Ох, молодые люди, — по-старчески ворчливо ответил профессор, — знали бы вы, в каком дерьме порой приходится копаться славным труженикам науки, чтобы добыть даже самые незначительные крупицы знаний, то не задавали бы таких дурацких вопросов. Не побрезгую! — И он решительно поднялся с кровати, расстегивая пуговицы на пижамной куртке. Пока я общался с узниками, Бомбадил «летящей походкой» направился к выходу из палаты. И когда он попытался проскочить в открытую настежь дверь, что-то ярко сверкнуло, словно разряд молнии, и моего рыжего приятеля отшвырнуло от двери метра на два. И эти два метра он реально пролетел по воздуху, только пятки мелькнули. С силой ударившись о металлическую спинку одной из кровати и основательно её согнув, он остановился. — Shit! — прорычал ведьмак, резко поднимаясь на ноги. Его и без того растрепанная борода и вовсе встала дыбом, как и рыжая прилизанная до этого шевелюра. А еще Бомбадил реально так дымился, а по бороде и волосам проскакивали маленькие сиреневые молнии, как будто он действительно поймал мощный электрический разряд. — Что это было, Чума? — Это ловушка, Том! — нервно произнес я, хотя это было уже видно даже невооруженным магией взглядом. Пол, стены и потолок — светилось всё, словно праздничная иллюминация! Все поверхности, окружающие нас в палате, и даже дверной проход и окна, сияли многочисленными печатями. От множества сложных формул, просто усеянных рунами, знаками, встречались даже какие-то рисунки, похожие на примитивную наскальную живопись, рябило в глазах. Все без исключения, даже мой двухсотлетний приятель-ведьмак, пораскрывав рты, разглядывали источающие магию заклинания, видимые даже обычными простаками, не говоря уже о нас, магах-ведьмаках. — Чертов Вилигут! — рыкнул Тон, а от его низкого голоса даже зазвенела плохо закрепленное стекло во фрамуге окна. — Это — древние печати, наследие его проклятой семейки! Я слышал о таких, но сталкиваться не приходилось. С помощью этих заклинаний сдерживали неугодных колдунов в замковых темницах Вилиготенов. И как их развеять, эти печати — я не знаю… — Что происходит, товарищи? — Первым, как ни странно пришел в себя профессор Трефилов. — Что это всё значит? — И он указал рукой на светящиеся стены. — Это всё так похоже на некие неизвестные научные формулы… — Так и есть, Бажен Вячеславович, — ответил я Трефилову. — Это формулы. Только не научные, а магические… — Бред сивой кобылы, юноша! — воскликнул старик. — Если какой-нибудь процесс, происходящий в заданном пространстве-времени, подчиняется логическому осмыслению, а также может быть изложен в виде математических, либо иных формул с регулярной закономерностью — это никакая не магия! Это чистая наука, друзья мои! Просто ввиду сложности осмысления процесса и получения конечного результата, она будет неотличима от магии! Вот так, мимоходом, профессор Трефилов самостоятельно сформулировал «Третий закон Кларка». — Любая достаточно развитая технология неотличима от магии! — Я и не заметил, как произнёс это вслух, размышляя, что же нам делать. — Что вы сказали, молодой человек? — А вот профессор не пропустил мою фразу мимо ушей. — Повторите, пожалуйста! — Любая достаточно развитая технология неотличима от магии, — четко и громко повторил я. — Я просто подытожил всё вами сказанное, профессор, — пришлось мне соврать, ведь никаких «законов Кларка»[1] в эти годы еще сформулировано не было. — А третьего, похоже, и вовсе не будет, если мы отсюда выберемся. Он будет называться «Законом Трефилова»… Черт возьми, только я об этом подумал, в моей «приобретенной памяти, еще не родившегося Виктора Чумакова» дымкой забрезжило смутное воспоминание об этом самом «Законе Трефилова», о котором я «слышал» когда-то в детстве. Это одновременно и пугало, и радовало — если воспоминание появилось — мы должны выжить в этой заварушке. Ведь погибни профессор — никакого «Закона Трефилова» не будет! Однако воспоминания были смутные, нечеткие, подернувшиеся какой-то «дымкой», а это могло означать, что вероятность уцелеть не такая уж и большая. Но она была! И это не могло не радовать! — А ведь действительно… — пораженно прошептал профессор. — Любая достаточно развитая технология неотличима от магии. Для какого-нибудь полинезийского дикаря даже простая зажигалка покажется чудом. Я уже молчу о радио, или самолетах. Мы бы, с нашими современными технологиями, стали бы для них настоящими богами… Ох, как же вы правы, товарищ Чума! Как правы! Всё, что невежды считают магией, может оказаться действительно неизвестной нам технологией… Моё изобретение, похоже… — Простите, Бажен Вячеславович, — прервал я профессора, в глазах которого неожиданно уловил «безумный огонёк» настоящего исследователя. — Отложим нашу дискуссию до лучших времен. Нам отсюда выбраться бы для начала… [1] Первый из трёх законов, изначально называвшийся просто «закон Кларка», был сформулирован автором в его книге «Черты будущего» (англ. Profiles of the Future ) (1962)]. Утверждение, ныне называемое вторым законом, также впервые было упомянуто в этом издании, однако «вторым законом» Кларк назвал его только в последующей редакции своей книги в 1973 году. В этом же издании Кларк сформулировал третий закон, который сегодня известен более остальных. Глава 22 Я попросил деда и профессора Трефилова, по возможности не путаться под ногами, и устроил с Бомбадилом некое подобие мозгового штурма. Да, а перед этим мне пришлось приложить массу усилий, чтобы успокоить разволновавшегося не на шутку Лихорука, который обязательно хотел быть со мною рядом в этой грёбаной ловушке. А одноглазый братишка нам и на свободе еще понадобится. Ведь думается мне, что ловушка была настроена не только на одарённых, она удержала бы даже такого могучего духа, как злыдень — слишком уж много печатей было в ней задействовано, да и силы влито «от души», что Бомбадил даже обзавидовался грешным делом. Единственное, чего я до сих пор не мог понять, как же мы с ним мимо всей этой «наскальной живописи» просквозили и ничего не заметили? Ни он со своим замечательным чутьём, ни со своими «выдающимися» возможностями магического зрения и остальной прилагаемой к дару херни. Ведь это действительно херня какая-то, если в нужный момент она не срабатывает! Но Бомбадил не дал мне долго посыпать голову пеплом, сообщив, что ловушка для того и делается, чтобы её никто не заметил! Иначе как в неё «дичь» заскакивать будет, если «капкан» на виду? А вот когда жертва попала в этот капкан, тогда ловушка и активируется, превращаясь в натуральную «ниппельную систему», когда туды дуй, а оттуда — х… ничего! Вот мы туды, то есть сюды — тюремную палату залезли, а выйти отсюда у нас не получается. Захлопнулась ловушечка! И думается мне, что на этом наши мытарства не закончатся — обязательно еще какая-нибудь гадость нашими врагами приготовлена. Не зря же они столько корячились, расписывая полы, потолки и стены, да еще и силищи столько вбухивали? Нет, не зря. Надо еще какого-нибудь подвоха ожидать… И подвох тут же проявился — в палате магия не работала! Старые, созданные еще за пределами ловушки, магические печати вполне себе успешно выполняли свои функции, а вот новых создать, увы, не получалось. Я, так же, как и Том, чувствовал, как магия из резерва бежит по меридианам… И всё — она зависает «на кончиках пальцев», не имея возможности с них сорваться и сформировать формулу заклинания. Магия, оказалась словно бы закупорена внутри наших тел, потеряв возможность выхода наружу. А внутренней энергией можно разве что себя подлечить… А вот никакого внешнего воздействия на «структуру мироздания» оказать никак не удаётся. — Ну, и что делать будем, братишка Бомбадил? — поинтересовался я у коллеги по ремеслу на шотландском языке, когда были исчерпаны все возможные способы преодоления вражеской магии. — Не знаю, брат Чума, — на этот раз неунывающий Бомбадил немного приуныл, свернув свою блистательную улыбку. — Есть у меня подозрение, что в эту структуру печатей, — он крутанул глазами в орбитах, показывая таким образом, что имеет ввиду, — сигнальное заклинание встроено. И скоро нас основательно возьмут в оборот… — Думаешь, старичок Вилли сам примчится на зов? — Сомневаюсь, — в очередной раз покачал головой рыжий ведьмак, — холуёв своих для начала проверить пришлёт — Хорста или Левина… — Зачем, они же простаки? — удивленно произнес я. — К тому же, Хорст здесь, в своем логове — Гренц ему пиво тащил, да не дотащил… — Ну, значит, мы его сейчас будем лицезреть, — усмехнувшись, произнёс Бомбадил. — Если твой вирлоок его не завернёт, либо не сожрёт… — Ну, что ты на него наговариваешь, Том, — встал я на защиту своего одноглазого братишки. — Скажешь тоже, сожрёт… Он у меня не такой! — Хотя, кому, как не мне, знать, что он именно такой. Просто жрать команды не было, вот и всё. — Ага, не такой! — Тут уж Том не выдержал, и заржал, словно дикий жеребец. — Ты его зубы хорошо рассмотрел, брат Чума? Я читал в древних трактатах по демонологии, что у него пасть способна раскрываться так широко, что он обычного простака в один присест заглотит! Правда, сначала он всю прану из него высосет, а еще тёплую тушку — на «сладкое». — Не буду спорить, дружище — такой фокус ему реально по плечу. Только тебе не о чем беспокоиться — пусть трясутся от страха наши враги! А вот Лихоруку надо задание немного «подредактировать» — пусть пропустит к нам Волли Хорста, если тот вдруг захочет посетить пленников. Хочется взглянуть на этого нацистского деятеля от науки. А, может, и переброситься с ним парой фраз. Мне хотелось подтвердить свои предположения, чего они пытаются добиться. Может, сболтнёт чего лишнего, чего я пока еще не знаю. Основные моменты деятельности этой шарашкиной конторы я уже выкупил с помощью памяти оберштурмфюрера СС Гренца. Но, раз подвернулась такая возможность, почему бы ей и не воспользоваться, раз мы пока не можем выбраться из этой чертовой ловушки. Перво-наперво я решил попытаться вернуть себе образ секретаря Волли Хорста. По моему предположению, эта магия должна была сработать, поскольку действовала не вовне, а внутрь меня самого, меняя только моё тело. А вот «исчезнуть» у Бомбадила не получится — его печати направлены не на изменение тела, а воздействуют на мозг тех, кто на него смотрит. А вывод магии за пределы организма ведьмака — блокирован. — Друзья, не удивляйтесь, — громко объявил я на русском всем присутствующим в палате, — я попытаюсь вернуть себе прежний вид Матиаса Гренца. Пусть фрицы думают, что вы меня взяли в заложники… — Так магия же не работает? — удивился Бомбадил. — Как ты собрался это провернуть? — Эта магия действует внутри меня, — озвучил я свои мысли, — значит — должна сработать. Как и целительские печати, если ты применяешь их на себе. А вот твой морок, и всё остальное — увы, не даст никакого эффекта. Какие-то из этих печатей блокируют её выход. — Ты прав — печати не срабатывают! — через пару мгновений недовольно подтвердил мою догадку рыжий ведьмак. — Энергия для формирования заклинания словно заперта внутри меня. — А вот у меня… — Я вновь активировал отключенного на время «доппельгангера», и спокойненько преобразовался в щуплого нациста. — Все прошло, как по маслу! — Изумительно! — воскликнул профессор Трефилов, откладывая в сторону блокнот и ручку, с помощью которых он всё это время зарисовывал художества Виллигута с окружающих нас стен и потолка. — Он подошел ко мне и пробежался кончиками пальцев по моему лицу, пощупал мышцы на руках, и даже замерил рост, встав со мной рядом. — Просто поразительно, ведь это не оптический обман зрения, как я думал до этого! Это настоящая и почти мгновенная трансформация всего биологического тела! Если раскрыть секрет этого процесса, — он даже задохнулся от возбуждения и открывающихся перспектив, — это просто взорвет естественные науки! А он ведь биолог, припомнил я всё, что мне рассказывал дед о своем университетском учителе. Конечно, такое кардинальное изменение моего физического тела не могло оставить безучастным такого выдающегося ученого. И, зная его неугомонную натуру, он не успокоится, пока не прошибёт лбом эту «стену»… Ну, либо пока не свернет себе шею… — А куда исчезает лишняя масса, товарищ Чума? Ведь этот немец — доходяга по сравнению с вами… — Бажен Вячеславович, все вопросы потом! — взмолился я, когда на меня опять обрушилась лавина вопросов, ответы на которые я даже не знал. — Наша главная задача — вырваться отсюда и не погибнуть! Поэтому, давайте не будем… — Согласен, — не стал спорить Трефилось. — Понимаю, что это сейчас архиважно! Но потом я с вас не слезу, уважаемый товарищ Чума! — сердито блеснув стеклышками круглых очков, предупредил Бажден Вячеславович. — И не вздумайте отказываться! Вы просто не понимаете, насколько ценен для советской… да и вообще для всей мировой науки… — Товарищ профессор — потом! Всё потом… И тут ко мне по мысленной связи «постучался» Лихорук: — П-пратиш-шка Ш-шума, тут к нам гос-сти… Лих-хорук их с-саф-фернул, но они нас-стойш-шиф-фые… — Сможешь разобраться, кто у них главный? Хотя, постой… — И я скользнул вдоль «энергетической линии» клятвы, до сих пор связующей нас со злыднем. И я всё ещё мог смотреть на мир через единственный глаз Лихорука. Суета в институте царила знатная. Ревела сирена, которую в «тюремном блоке» совершенно не было слышно. Туда-сюда носились взмыленные сотрудники и охрана этого во всех смыслах гнилого учреждения. Группа вооруженных автоматами эсэсовцев под предводительством сухопарого и чопорного майора СС аристократической наружности и цепким взглядом холодных серых глаз, пыталась прорваться на ставшую им вдруг недоступной территорию «тюремного блока». Лично я с профессором Хорстом знаком не был, но мне его довольно подробно мне описал дед, еще во время нашей первой встречи в партизанском отряде. Да еще и белый халат, наброшенный поверх эсэсовской формы, только подтвердил мои догадки на его счет. Передо мной был профессор Волли Хорст, собственной персоной. Это был именно тот ублюдок, стоявший за похищением русского ученого Трефилова в тридцать шестом году, а также он был виновен за гибель большого количества моих соотечественников, погибших во время этой диверсионной операции по его вине. И оставить его без справедливого возмездия, я права не имел. Солдаты, под грязные ругательства оберштурмбаннфюрера СС Волли Хорста раз за разом пытались прорваться к заветной двери, которая была совсем рядом — только руку протяни. Но едва они приближались к ней, как полностью теряли всякую ориетацию в пространстве и проскакивали мимо. Эта безобидная магия злыдня действовала на них превосходным образом. И, главное, никаких жертв при этом не образовывалось. Как же я хотел, чтобы все они сдохли, но… Но я не мог себе этого позволить. Новый приступ «магической лихорадки Сен-Жермена» я не переживу. А мне еще деда как-то отсюда вытаскивать, да и профессора Трефилова я тоже не брошу! Поэтому и приходилось действовать так «гуманно и аккуратно». Хотя хотелось мне совершенно другого, а моя душа надрывно плакала от подобного бессилия кровавыми слезами. Кавардак в институте нарастал, паника постепенно достигала своего апогея — Лихорук старался, как мог, пытаясь не пропустить к нам силовиков Волли Хорста. И у него это отлично получалось. Однако, его усилия влияли и на остальных сотрудников этой богадельни, хоть злыдень и пытался этого избежать. А поскольку народа в этом «храме науки» было немало, я неожиданно ощутил едва-едва заметный ручеек силы, который потек ко мне от Лихорука по той же связующей нас «нити». Злыдень, сам того не желая, получал отдачу от разразившейся паники. Страх, паника, трепет и смятение — всё это со свистом и «автоматически» усваивалось моей одноглазой нечистью. Ведь злыдень, по сути, был изначально под это «заточен» — под пожирание негативной психической энергии. А её вокруг было просто завались. Так что надо как можно скорее решать нашу проблему, пока меня в очередной раз не накрыло! — Братишка, сможешь пропустить в дверь только вот этого фрица в белом халате? — мысленно поинтересовался я у злыдня. — А остальных направить на очередной забег по кругу? — Лих-хорук вс-с-ё с-с-сделает, п-пратиш-шка Ш-шума, — оперативно отбил в ответ злыдень и, подловив момент, когда Хорст оказался возле двери, перестал морочить эсэсовцу голову. Уже привыкший пролетать мимо, эсэсовец с размаху приложился хлебальником о прохладный металл дверного полотна, по толщине ненамного отличающийся от сейфового. Однако, он впился в ручку, попавшую ему в лапы, словно голодный энцефалитный клещ в весеннего туриста — не отодрать. Но это было только нам на руку — Лихорук ему даже дверь приоткрыл, и придал ускорение отвесив поджопник слабым потоком силы. Но Хорст лишь обрадовался, крича «за мной» и залетая в помещение охраны, размахивая служебным «Вальтером». Но никто из его «группы поддержки» не поспел за боссом, уйдя на очередной круг, с легкостью намагиченный злыднем. Ну, а я отправился обратно — в шкуру оберштурмфюрера СС Матиаса Гренца. — Э-э-э… — вырвалось изо рта профессора Хорста, когда он узрел, что за его спиной никого нет, а прямо перед ним валяются сломанными куклами двое крепких охранников. — К-хе-ак это?.. — проблеял он, с трудом оторвавшись от свернутых на бок голов с искаженными внезапной смертью чертами лиц, и закрученных штопором синюшных шей. Затем его взгляд неожиданно переместился в дверной проём, открытый нараспашку, в котором торчала кислая моя физиономия, но для Волли это была физиономия его бессменного секретаря, с которым на пару они распотрошили не одного бедолагу. Не узнать его профессор Хорст просто не мог, поэтому и выдавил с натугой: — Was… Was es fur die Scheisse, Matti?![1] — Это дерьмо очень похоже на бунт, герр оберштурмбаннфюрер СС! — четко отрапортовал я своему непосредственному начальству. — А я, вроде бы, как заложник… — Я мотнул головой, указывая на возвышающуюся за моей спиной долговязую фигуру рыжего ведьмака. — Sie werden bestraft sein…[2] — пробормотал Хорст, видимо, совсем плохо соображая. Магия Лихорука негативно действовала на мозги. От её воздействия нужно было отходить некоторое время. — Ты чего несешь, Краут? Кого ты собрался наказывать? — прогудел позади меня Бомбадил. — Уж не меня ли? — Нет… я своего… — И тут наконец эсэсовца начало отпускать от воздействия злыдня, а затем доходить что, вообще, происходит вокруг. — Красный ведьмак… Так ты всё-таки пришёл… И Карл, как всегда, оказался прав… — А Карл — это старый Виллигут? — пробасил Том. — Он… — ответил Хорст, но после этого почему-то замолчал. — Ты не русский, нет! — Мотнул головой немец, неожиданно переходя на русский язык. — А кто же йа пьё твойемю? — с чудовищным акцентом, но тоже по-русски ответил Том. — Ты — чертова островная обезьяна! — И этот нацистский утырок наголо рассмеялся Бомбадилу в лицо. — Томми-лимон![3] И твой русский ужасен! Но так-то это фриц прав. Русский у Тома действительно отвратительный! Не мог уже выучить за столько лет. А вот у Глории он просто идеален, неожиданно вспомнилось мне. Да и в имя он попал: Том — Томми, разве не одно и тоже? — Я шотландец, к твоему сведению! — гневно прорычал Бомбадил, заплевав мне всю спину слюной. — И не смей путать меня с британцами! — Вы даже между собой не можете договориться, обезьяны! — брезгливо оттопырил нижнюю губу Хорст. — Так чего тебе от меня нужно, Томми? — произнес он. Хотя, я думаю, что чертов эсэсовец давно уже обо всём догадался. — Мне нужно выйти, Краут! — озвучил свои требования Бомбадил. — Иначе я откручу башку твоему заместителю… — Так в чём проблема, Томми? — Нагло ухмыльнулся Волли Хорст. — Крути! [1] Was… Was es fur die Scheisse, Matti?! — Что… что это за дерьмо, Матти?! (нем.) [2] Sie werden bestraft sein — Вы будете наказаны.(нем.) [3] Во время Второй Мировой немцы называли англичан следующими уничижительными прозвищами: — Tommys — Томми (вспомним Хайни и Джерри немцев); — Inselaffen — островные обезьяны; — Zitronen, limey — Лимоны, вероятно потому, что англичане на военных судах пили лимонный сок как профилактика от цинги. Глава 23 — Спасите… герр Хорст… Волли… — дрожащим голоском произнес я и даже слезу пустил. — Я жить хочу… Молю, спасите меня! — Я даже на колени хотел бухнуться для пущего эффекта, но мне не дал Бобмбадил, легко удержав тщедушное тело Гретца за шиворот, словно жалкого котенка. — Неужели тебе его ни капли не жалко, Джерри? — Том показательно положил свою огромную ладонь мне на макушку, а вторую на левое плечо. — Только одно моё движение — и твой верный помощник, с которым вы столько всего прошли и пережили, превратится в кусок мертвого дерьма! Неужели не проявишь к нему ни капли сострадания? Или он не заслужил? — Жалко, Томми, — не стал скрывать Хорст, который уже успел оправиться от первоначального потрясения. Он уже понял, что с нашей стороны ему ничто не угрожает — покинуть зачарованную Вилигутом палату мы не сможем. Поэтому он взял стул, поставил его напротив дверного проёма и сел, забросив ногу на ногу. — Очень жалко! Таких расторопных помощников, у которых и опыт, и в голове еще кое-чего имеется, найти сложно… Даже неимоверно сложно, но… Если я вас отпущу, то в «мертвое дерьмо», как ты изволил выразиться, превращусь уже я. — Серьёзно, тебя настолько низко оценивает твоё руководство? — решил еще немного постебаться над эсэсовцем Бомбадил. — Ты просто не представляешь, из какой задницы мне пришлось выползти не так давно, — криво усмехнулся оберштурмбаннфюрер СС. — Я даже повеситься хотел, между делом… — Не знаю отчего, но он решил излить нам с Томом свою черную душу, видимо, накипело. А нас он, похоже, уже досрочно записал в покойники. — И все из-за вас, герр профессор! — крикнул он, обращаясь к Трефилову. — Ваша шестилетняя кома мне дорого далась, Бажен Вячеславович! — Ой, только не надо ваших причитаний, герр Хост! — язвительно отозвался Трефилов. — Я, между прочим, по вашей вине пострадал здоровьем! И шесть лет потерял в коме, тогда как мог потратить это время на новые исследования и открытия! — Это не моя вина, уважаемый Бажен Вячеславович, — произнёс Хорст. Несмотря на сложившуюся ситуацию, с похищенным советским ученым он разговаривал весьма учтиво, явно не желая портить и без того сложные отношения. — Тупые исполнители… Как сказал ваш усатый красный дьявол: кадры решают всё! Я даже опешил на мгновение, пораженный таким кругозором Волли Хорста. Он даже Сталина умудрился процитировать. С таким субчиком нужно держать ухо востро! — Иосиф Виссарионович зря не скажет! — Неожиданно вставил свои пять копеек и мой дедуля. — Как же мне не хватает высококлассных, умных и исполнительных специалистов! — вновь пожаловался неизвестно кому эсэсовец. — А сейчас станет еще на одного меньше… — напомнил Бомбадил, ставя меня на колени. — Герр профессор… Волли, друг… Спаси! — вновь заканючил я, пытаясь разжалобить Хорста. — Дома жена, дети… Сопливые[1], — не удержавшись, добавил я, шмыгнув носом, хотя этого прикола никто из присутствующих не поймет. Но это для себя, чтобы хоть немножко поднять настроение. Я видел, как в нервном тике забилось левое веко оберштурмбаннфюрера СС. Удерживать равнодушное и каменное выражение ему было очень тяжело. Хоть он и конченый, но хоть что-то человеческое было ему всё-таки не чуждо. И это я тоже прекрасно осознавал, анализируя перелив цветовых оттенков его ауры и воспринимая «эмпатическое излучение». Если бы он мог, он бы попытался спасти своего секретаря, уже давно превратившегося для Хорста в близкого приятеля, почти друга. Но он просто не мог этого сделать — секрета колдовских знаков Волли не знал. Он лишь видел, как над ними корпел старый колдун Вилигут. Но, несмотря на эти душевные порывы, он одновременно оставался всё той же тварью, что без зазрения совести мучила и убивала узников в своей лаборатории вместе со своими, такими же отмороженными на всю голову сотрудниками. И будь его воля, он и нас бы уже препарировал на хирургическом столе. Живьем… И я это понял, уловив его желание своим обострённым эмпатическим чутьем. Мне даже показалось на мгновение, что я улавливаю его отдельные мысли… Вот прямо как будто слышу… Но мысли в голове Хорста скользили так стремительно, что я за ними не успевал. Может быть, будь обстановка не такой нервной и накаленной до безобразия, я бы и сумел… Но пока, честное слово, было не до этого. — Я тут ничего не решаю, Матти! — неожиданно сорвался едва ли не на визг профессор Хорст. — И моё желание ничего не значит — я ничего в этом колдовстве не понимаю! Совершенно ничего! И выпустить вас я не могу! Не-мо-гу! Понимаете? Да-да, вы, чертовы ведьмаки? Будьте вы прокляты со своей магией! Прости меня, Матти… Но я ничего не могу для тебя сделать… Совсем ничего… Но я обещаю, что позабочусь о твоей семье… Они не будут ни в чём нуждаться! Клянусь! — Надо же, не думал, что этот задохлик тебе так дорог, Краут, — покачав головой, произнёс Бомбадил, выслушав эту сопливую тираду Волли Хорста. — Ты прямо вырос в моих глазах… Но это не играет никакой роли… Освободить нас ты не можешь, так? — Так… — угрюмо подтвердил эсэсовец. — Отпусти его… — Ты ведь понимаешь, бош, — невозмутимо ответил Том, — что я тоже не могу этого сделать. Не в моих правилах отпускать живыми своих врагов. Но даже так — это будет неравноценный обмен… Скольких ты собственноручно замучил до смерти в этих казематах, Волли? Десяток? Сотню? Сдаётся мне, что куда больше… — Том хищно ощерился и одним неуловимым движением «свернул» мне шею. — Нет! — заорал Хорст, подскакивая со стула. От его былой невозмутимости не осталось и малейшего следа. — Матти! — Так будет и с тобой, и с твоими подельниками, бош! — Бомбадил поднял за шкирку моё обвисшее тело (а я тем временем старательно изображал труп) и отбросил меня в сторону, выводя за пределы видимости эсэсовца. — Я приду за вами! За всеми! — Бешено вращая глазами проревел Том. От его могучего голоса у меня даже внутренности завибрировали. — Такие твари, как ты, не имеют права на жизнь… Всё, не хочу больше видеть твою ненавистную рожу! — Сдохни, ублюдок! — заорал Хорст, поднимая руку с зажатым в ней пистолетом. Бах! Бах! Бах! — Хлестко прозвучали выстрелы в замкнутом помещении. Промазать с такого расстояния, да еще и по такой внушительной фигуре в два метра ростом, Хорст попросту не мог, хоть и управлялся он с пистолетом довольно неумело. Но пули, соприкасаясь с долговязым телом рыжего ведьмака, только вспыхивали маленькими огоньками, не причиняя ему никакого существенного вреда. Разве что заставляли его слегка покачиваться, гася инерцию разогнавшихся до больших скоростей кусочков свинца. А мне в магическом зрении было прекрасно видно, как при каждом ударе вокруг его фигуры проявлялась защитная магическая «пленка» с сиреневым оттенком — так называемая «броня». Я бы тоже был не прочь навесить на себя подобную энергетическую защиту, но в моей веде не нашлось подобного заклинания. Так что буду уповать на универсальную целительскую печать, которую мы разработали совместно с Глашей. Испытания этой новейшей и еще не известной в магическом мире формулы показали, что убить меня сейчас весьма непросто, если не сказать больше — практически невозможно. Только если запихать в расплавленный метал, как железного Арни в роли Терминатора Т-800, чтобы от меня и золы не осталось. А то вдруг и из неё восстановиться смогу? Но, это уже шутка. От таких испытаний лучше держаться подальше! И еще я понял одну вещь, что печати, активированные заранее, в зачарованной палате лечебницы спокойно продолжают работать. Так что блокировка дара накладывает запрет только на создание новых заклятий. Колдун не может воспользоваться силой из резерва, но всё, что он намагичил заранее — вполне себе функционирует. Вот только как этим «внутрь» воспользоваться, чтобы вырваться из этого замкнутого печатями пространства? Ведь я сейчас даже подаренной Королевой Маб портал не могу активировать — его ведь надо силой напитать. А никто из нас этого провернуть не сможет. Вот такая неприятная ситуация. Мы обменялись быстрыми взглядами с рыжим ведьмаком, и я, словно бы услышал его мысли, подобные моим, переполнявшие его голову. Черт побери, неужели я их могу слышать? И это не очередной глюк? Я неожиданно разволновался, и все ощущения от прикосновения к чужому разуму мгновенно исчезли. Ладно, с этой новой возможностью я буду позже разбираться. Так сказать, в спокойной обстановке. Пока же нужно было срочно что-то придумывать, как нам отсюда выбираться. Но дельных мыслей — хоть шаром кати. Нужно было использовать в свою пользу тот факт, что магия, направленная вовнутрь себя, продолжала работать без всяких сбоев. Вот только как это использовать? Бах! Бах! Бах! — Волли Хорст продолжал в исступлении всаживать пулю за пулей в фигуру Бомбадила до тех пор, пока магазин его пистолета не опустел. Но даже после этого он продолжал давить на спусковой крючок побелевшим от напряжения пальцем, не замечая, что выстрелов больше не слышно. Похоже, зациклился нацистский утырок. Словил натуральный сдвиг «по фазе». Но таких уродов мне совершенно не жаль. Нацистов, подобных профессору Хорсту, надо зачищать со всем нашим прилежанием. Выжигать огнём, чтобы от них даже духу на земле не осталось! Иначе, если не уничтожить её полностью, эта зараза вновь расползётся и заразит всё вокруг. Там, в будущем, я уже был свидетелем подобного рецидива старой болезни, и не хочу, чтобы это повторилось опять. Но до Хорста я, к сожалению, сейчас дотянуться не могу — самим бы уйти… — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — хрипел эсэсовец, брызгая слюной и безостановочно нажимая на курок пистолета. Наконец, осознав бесполезность своих попыток причинить хоть какой-нибудь вред своему противнику, Хорст бессильно уронил руку с «Вальтером», а сам плюхнулся задницей на стул. Закрыв свободной рукой глаза, он неподвижно завис, лишь мелко-мелко вздрагивая плечами. Поначалу я подумал, что его прошибло на слезу. А что? Такое часто бывает с отчаявшимися людьми, со дня на день пребывающими под чудовищным прессом проблем. И нацисты-эсэсовцы в этом плане тоже не исключение. Психика — штука тонкая… Однако, повнимательнее «приглядевшись» к его ауре, которая была мне отлично видна в магическом зрении даже через стену, я понял — он не плачет. Даже наоборот — он смеется. Похоже, что словил утырок приступ нервного истерического смеха, и остановиться никак не может. Не только я с брезгливым интересом следил за его действиями, но и Бомбадил, и узники этой чёртовой лечебницы, которых нам, несмотря на все старания, так и не удалось освободить. Хорст бросил на пол пистолет, отнял руку от лица и, поднявшись на ноги, обратил свой взор «к небесам». Раскинув руки в стороны, он заорал «на разрыв аорты», словно действительно сошёл с ума: — Ну почему ты так со мной?! Скажи, в чем я провинился, что ты так меня не любишь? Раз за разом ты макаешь меня в дерьмо… Это проверка на прочность?! Или… — У-у-у! — протянул рыжий ведьмак, сложив губы трубочкой. — Как всё запущено… — Он даже поковырялся в ухе пальцем, мотнув головой — орал Хорст действительно так, что в ушах звенело. — Как бы ему рот закрыть? — Братишка, ты здесь? — мысленно окликнул я злыдня, продолжающего мутить воду в главном корпусе института. Пока ему успешно удавалось это провернуть — ни один фриц к нам не прорвался. Да и жертв особых не было — поскольку слабенькая струйка силы, продолжающая вливаться в мой резерв, пока не росла. — С-сдесс-с Лих-хорук, п-пратиш-шка Ш-шума, — мгновенно отозвалась одноглазая нечисть. — Ш-што с-сделать надо? — Да достал уже своими криками вот этот деятель? — Я послал по нашей магической связи «картинку» беснующегося Хорста в комнате охраны. — Чтобы, сука, он об стену убился! — в сердцах бросил я. — Только нежно, а то у меня сил постепенно прибывает… Как бы не было беды! — Лих-хорук п-понял, Лих-хорук с-сделает, — отозвался злыдень, — неш-шно-неш-шно… И в тот же момент профессор Хорст сорвался со своего места и реально вхреначился башкой прямо в кирпичную стену. Твою медь! Лихорук принял мои фигуральные обороты речи за чистую монету — и выполнил это задание в точности. Разве что Хорст себе башку не до смерти раскроил, а «неш-шно-неш-шно», как и пообещал мне злыдень. Я заглянул в дверной проем, стараясь не пересекать границу запирающих проход печатей. Как-то не хотелось получить разряд молнии — не смертельно, но я не забыл, как чувствовал себя Том, после электрической экзекуции, устроенной вражеским колдуном. Кстати, если уж Хорст поднял панику, когда расставленные заклинания сработали при попытке их пересечения, то и чертов Вилигут тоже должен был получить сигнал тревоги. А это значило, что он может появиться здесь в любое время, да хоть прямо сейчас. А справиться с ним, не имея возможности сплести даже самую простенькую печать, будет невозможно! И он нас всех размажет… И надеяться можно в этом случае только на помощь злыдня. Но силы будут явно несопоставимы, если вспомнить лесное нападение Вилигута на нас с лешим. Боюсь, что при всей своей нынешней силе, до уровня лесного владыки моему одноглазому братишке еще качаться и качаться. Хоть злыдень и реально могуч, и сейчас нисколько не напоминает того заморыша, проживающего за печкой, но один на один с вражеским колдуном ему не выстоять. Пусть у Вилигута и нет опыта, как утверждал Том, но тот океан силы, который ему подвластен, легко компенсирует любые проблемы. А вот наши проблемы пока компенсировать было нечем… — О как? — Среагировал на пикирование в стену Хорста дедуля, тоже подойдя к проему. — Ваша работа, парни? — заинтересовался он, наблюдая за разбитым в кровь, но умиротворенным лицом эсэсовца. — Можно сказать и так, — кивнул я. — У меня на воле еще помощник остался, только вытащить нас отсюда он тоже не может. — Это не тот ли помощник, которого мы у фрицев в Тарасовке отбивали? — поинтересовался дедуля. Он высунул язык и медленно протолкнул мизинец левой руки в дверной проём. За что тут же поплатился, получив болезненный электро-разряд. Не знаю, сколько там Вольт, или Ватт, но действие «молнии» на мизинец деда было подобно удару электрического шокера. Похоже, что чем больше площадь соприкосновения с зачарованной поверхность, тем сильнее эффект отдачи для одарённого ведьмака от запирающего проход заклиная. Дед лишь передернул плечами и замахал в воздухе обожжённой рукой, тогда как Бобадила нахлобучило так, что он даже по воздуху пролетел. А потом еще и дымился, распространяя в воздухе запах паленой шерсти. — А если мы пойдем другим путём?.. — задумчиво произнес дед, не преставая трясти в воздухе поврежденной рукой, а его глаза неожиданно сверкнули какими-то озорными и бесшабашными искрами. Блин, мне этот взгляд был хорошо знаком — именно с таким взглядом мой боевой старикан не боялся выступать даже против бандюков в весёлые девяностые. И, что характерно, всегда выходил победителем из этих весьма опасных заморочек. Так что пожилого ветерана старались не задевать, прекрасно зная, что бывший разведчик-диверсант сумеет постоять за себя и за семью даже в столь преклонном возрасте… Неожиданно я почувствовал какое-то колебание магического фона в нашей палате, словно кто-то пытался оперировать силой. Бросив взгляд на Бомбадила, я заметил, что шотладский жердяй шумно втягивает носом воздух, активно шевеля широкими «крыльями» ноздрей. Значит, он тоже это почувствовал, и мне не показалось. Переключившись на магическое зрение, я разглядел, как от лежащего без сознания профессора Хорста протянулся к деду тонкий ручеек силы. Это чего такое? И как он это делает? Он что, действительно превратился под действием препарата в настоящего энергетического вампира? В упыря, подобного Вилигуту? Но, нет, мне бы тогда об этом сразу же сообщил Том. Он со своим феноменальным нюхом этих тварей вычисляет на раз. Но, тогда что делает дед? Но ведь он явно поглощает жизненную энергию — прану этого эсэсовца. Или не прану? И тут я вспомнил, как мой старик «описывал» (а, вернее, я это все видел собственными глазами, когда мне удалось погрузиться в его память) самые первые опыты, которые проводил с ним профессор Трефилов для доказательства своей «Теории длинного времени». А основной постулат его многолетней работы гласил: «при определенных условиях, в основном стрессовых, биологические организмы способны самостоятельно заимствовать индивидуальное время друг у друга, без каких-либо приспособлений извне»! А некоторые индивидуумы, подобные моему старику, могут научиться делать это осмысленно. Слишком много времени профессор Трефилов искал подобного индивидуума для доказательства своей теории, пока, наконец, не нашел моего старика. И, вуаля, я сейчас наблюдаю этот самый процесс, можно сказать, воочию и в реальном времени! На моих глазах дед наполнял свой резерв энергией, поглощая личное время Хорста, которое, по сути, являлось той самой пресловутой праной! А почему это работает, спросите вы? А потому, что это процесс поглощения энергии, а не его выплескивания. Такого поворота событий чертов фашистский колдун предусмотреть не смог. Только вот что задумал мой старикан? И ровно в этот момент Ваня Чумаков исчез из закрытой комнаты, просто растворившись в воздухе… [1] Часть цитаты из к/ф «Джентльмены удачи» — Ну а как же, он кто? Инженеришка рядовой и всё! Ну, что у него за жизнь? Утром на работу, вечером с работы… Дома жена, дети… Сопливые… Ну, в театрик сходит, ну, летом в санаторий съездит… Эпилог СССР Москва Ставка Главковерха Вот уже которую ночь подряд Иосиф Виссарионович практически не спал — после двух месяцев тяжелейших и упорных боёв на подступах к Сталинграду немецко-фашистским войскам удалось прорвать ближний рубеж Сталинградской обороны и 13 сентября пойти на штурм города. Сталин несомненно понимал, что после поражения советских войск под Харьковом, немцы считали Сталинград лишь вспомогательным рубежом, считая главной целью наступления захват Баку с его нефтяными месторождениями. Однако, в ходе этих сражений наступление на Сталинград неожиданно обрело значение главного приложения усилий немецких войск. Гитлер взятием Сталинграда намеревался облегчить выполнение задачи по захвату нефтяных богатств СССР. Поэтому с Кавказского направления даже перебрасывал войска на Сталинградское направление. Глубокое вклинивание гитлеровцев в нашу территорию вплоть до Волги создавало угрозу разрезать страну и фронт на две изолированные части. Да, битва за город была неминуема, ведь еще в конце августа Адольф Гитлер, выступая по Берлинскому радио, сделал на весь мир хвастливое заявление: «Судьбе было угодно, чтобы я одержал решающую победу в городе, носящем имя самого Сталина». И вот этот миг настал — орды ненавистных захватчиков пытаются захватить Сталинград. Как раз сейчас товарищ Сталин внимательно изучал сводки о втором дне боёв, и сухие строчки докладов военачальников, командующих обороной, ничем хорошим его пока порадовать не могли: в течение дня советские войска отбивали атаки пехоты и танков противника, поддерживаемых авиацией численностью до 60-ти самолетов. Весь день немецкие самолеты беспрерывно штурмовали боевые порядки войск фронта на участке Авиагородок, северной части Сталинграда. В 12 часов гитлеровские войска обрушили на боевые порядки 62-й армии удар с применением большого числа танков и пехоты. Гитлеровцы старались расчленить советскую оборону, изолировать один обороняющийся участок от другого. Во второй половине дня противник прорвался к Сталинграду одновременно в нескольких местах: в районе посёлка Купоросного, на Дар-Горе, по оврагу реки Царица и через территорию Авиагородка. В ходе ожесточённых уличных боёв гитлеровцы прорывались по реке Царице к Волге, отрезая от центра города Ворошиловский район, где сражались подразделения 4-й отдельной стрелковой бригады. Особенно упорные бои велись в районе элеватора и вокзала Сталинград-II. К 17 часам вражеская пехота завязала бои у Центрального вокзала. В течение дня вокзал 5 раз переходил из рук в руки. Ценой больших потерь противник овладел господствующей над Сталинградом высотой 102,0 — Мамаевым курганом… Сталин оторвался от сводки и потер пальцами уставшие глаза. Да, ситуация складывалась неутешительная, но решимости отстоять свою землю она нисколько не умаляла. Враг всего лишь год назад уже стоял под Москвой, но взять столицу СССР так и не сумел. И со Сталинградом у него ничего не выйдет — вождь был в этом глубоко убеждён. Еще немного помассировав уставшие глаза пальцами, Иосиф Виссарионович вновь погрузился в изучение сводки из Сталинграда. Овладев Центральным вокзалом города и заняв дома специалистов-железнодорожников, немцы стали простреливать берег и Волгу на участке главной переправы, стремясь сорвать переброску подкреплений к 62-й армии на правый берег. По левому же берегу ставились дымовые завесы, закрывая его от врага. Катера и паромы, прикрываемые зенитной артиллерией, продолжали ходить по реке. Гитлеровцы находились в 800 метрах от командного пункта 62-й армии, но самым опасным было то, что они прорывались к центральной переправе. Чтобы отстоять переправу, пришлось бросить на усиление оборонявших её воинов несколько танков из состава тяжёлой танковой бригады, последнего своего резерва. Немецкие пехотинцы, прорвавшиеся к пристани, были оттеснены от переправы обратно к Центральному вокзалу Сталинград-I. В этот день противник прорвал оборону на 5-километровом участке фронта — стыке 62-й и 64-й армий. Отбросив левый фланг 62-й армии — 35-ю Гвардейскую стрелковую дивизию и правый фланг 64-й армии — 36-ю Гвардейскую стрелковую дивизию, противник овладел Купоросным ремонтным заводом и вышел к Волге, продолжая теснить части 64-й армии на юг, к Старой Отраде и Бекетовке, а левый фланг 62-й армии — к Ельшанке и зацарицынской части города. Прорыв гитлеровцев к Волге в районе Купоросное изолировал 62-ю армию от остальных сил фронта. Попытки восстановить здесь положение, цели не достигли. На этом сводка со Сталинградского направления заканчивалась. Глава государства откинулся на спинку рабочего кресла и закрыл глаза, в которые из-за постоянного недосыпа словно песка насыпали. Найдя на ощупь набитую заранее трубку, он засунул в рот мундштук, на котором можно было увидеть следы от зубов, оставленные в особо нервные минуты, и неторопливо её раскурил Сталин давно понимал, что для защиты города наличных сил недостаточно, нужны более решительные меры для того, чтобы выйти из критической ситуации под Сталинградом. На совещании, которое Сталин устроил в узком кругу два дня назад, срочно выдернув с фронта Жукова[1] и Василевского[2], Верховный, предварительно выслушав доклады своих военачальников, задал прямой вопрос — Что нужно Сталинградскому фронту, чтобы ликвидировать коридор противника и соединиться с Юго-Восточным фронтом? — Минимум еще одну полнокровную общевойсковую армию, танковый корпус, три танковые бригады и не менее четырехсот орудий гаубичной артиллерии, — не дёрнув ни единым мускулом, выдал Георгий Константинович. Он предчувствовал, что Сталин спросит именно об этом, и хорошо подготовился. — Кроме того, на время операции необходимо дополнительно сосредоточить не менее одной воздушной армии. Василевский полностью поддержал мнение и расчеты Жукова. Тогда Сталин достал свою карту. На ней, кроме положения на фронтах, были нанесены места сосредоточения резервов Ставки. После чего все трое склонились над картой. Сил, как показали расчеты, было еще маловато для более решительного и мощного удара по врагу. А предлагаемое Жуковым и Василевским решение Иосиф Виссарионович признал всего лишь полумерой, способной временно сдержать противника, но никак его не опрокинуть. Необходимо было иное решение, кардинально меняющее сложившееся положение, но его пока не было… Сталин бросил взгляд на окно, за которым только-только пробуждался новый день, и глубоко затянулся. Очередное совещание «тройки» он назначил на вечер сегодняшнего дня, дав задание сделать предварительные расчеты по срокам и созданию новой группировки войск, способной переломить хребет вероломным захватчикам. Но вот где изыскать резервы? Неожиданно ему на память пришла недавняя необычная история, когда один единственный человек, называющий себя странным псевдонимом «товарищ Чума», сумел уничтожить целую танковую дивизию фашистов. Этот случай можно было бы считать солдатской байкой, выдумкой или курьёзом, если бы всесторонне проведенная проверка не показала, что в реальности всё обстоит именно так, как докладывали Иосифу Виссарионовичу. Каким чудо-оружием, или какими силами обладал этот неуловимый мститель товарищ Чума, не смог сказать ничего вразумительного ни один учёный или военный. В докладах партизан, да и в последней шифрованной радиограмме разведчика Ивана Чумакова, в срочном порядке внедрённого (и весьма успешно) в состав той самой уничтоженной танковой дивизии, звучал термин «биологическое оружие», но о таких разработках в Советском Союзе ничего известно не было. Уж сам Иосиф Виссарионович непременно бы об этом знал, да еще в такое тяжёлое время… Конечно, ликвидация одной танковой дивизии врага коренного перелома в военных действиях не вызвала бы, но… Её неожиданный перевод с Кавказского направления, существенно ослабил группировку немцев в том районе. Разведка докладывала Сталину, как бесновался Гитлер, распекая своего рейхсфюрера СС Гиммлера, отдавшего этот губительный для дивизии приказ. Но ушлый проныра Хайни, скользкий как угорь, и в этот раз удержался на своём посту, хоть и подрастерял немало сторонников. Но, согласно коротким шифровкам агентов, рейхсфюрер СС вел себя так, словно держал какой-то неизвестный козырь в рукаве. И этим «козырем», как уверяли всё те же специалисты разведки, являлся некий пожилой бригадный генерал СС — Карл-Мария Вилигут, с которым Гиммлер в последнее время встречался чуть ли не ежедневно. Этот старый пройдоха, называющий себя не иначе, как потомком великих древних германских королей, был хорошо известен товарищу Сталину из-за своего непомерного влияния на Гиммлера и его клику. Ведь именно с его подачи прижились в СС рунная символика и древняя ритуалистика, в которые сумасшедший Вилигут словно бы вдохнул новую жизнь. Поначалу, еще до войны с Германией, Иосиф Виссарионович считал такое маниакальное увлечение рейсхфюрера СС германской мифологией не иначе, чем очередной блажью зажравшегося бюргера. Сам Сталин, являясь ярым атеистом, во всю эту оккультную муть не верил. Хотя, иногда в голову бывшего отличника православной Тифлисской духовной семинарию лезли мысли о том, что, возможно, существует еще что-то, так до сих пор никем окончательно и непознанное… Может быть, Владимир Ильич ошибался, утверждая, что в мире нет ничего, кроме движущейся материи, которая движется не иначе как во времени и пространстве? Может быть все-таки Он существует? Как существуют и силы Ему противостоящие? И религия на самом деле не опиум для народа, а реальная защита от происков извечного врага человеческого и его падших духов? И когда пальцы правой руки вождя неосознанно складывались в троеперстие[3], а в голове возникали знакомые, но слегка подзабытые слова «Отче наш», Иосиф Виссарионович с ужасом гнал подобные мысли от себя. Ведь это — шаг в никуда, предательство собственных убеждений, идей и побед коммунизма, давшихся молодому государству рабочих и крестьян немалой кровью… — Иосиф Виссарионович! — оторвал Сталина от странных размышлений голос Поскрёбышева — его бессменного секретаря на протяжении длительного времени. — Александр Николаевич, вы так и не уходили сегодня? — спросил первым делом вождь. — Отдыхать иногда нужно! — Да что там — на том свете отдохнем! — Привычно отмахнулся Поскрёбышев. — А вот кому-кому кому, а вам точно надо поспать… — На том свет отдохнём, Александр Николаевич! — Вернул незатейливую шутку своему секретарь Иосиф Виссарионович. — Что у вас случилось? — уже по-деловому осведомился он. — Да тут к вам Судоплатов без записи рвётся с каким-то неизвестным капитаном госбезопасности, — пояснил Поскрёбышев. — Говорит дело, не терпящее отлагательств… Сказал, что это связано с товарищем Чумой — открылась еще какая-то важная и неизвестная ранее информация. — Зовите, Александр Николаевич… И чаю, пожалуйста, покрепче — взбодриться не помешает… — Сделаю, товарищ Сталин, — коротко произнес секретарь, вновь скрываясь за дверью. КОНЕЦ ПЯТОЙ КНИГИ Друзья! Спасибо всем огромное за неугасающий интерес к истории товарища Чумы, комментарии, лайки, награды и покупки! С продолжением долго тянуть не буду — следующая книга уже выкладывается — https://author.today/reader/418970/3879423 Всех Благ и приятного чтения! [1] Георгий Константинович Жуков — советский полководец и государственный деятель. Маршал Советского Союза (1943), четырежды Герой Советского Союза (1939, 1944, 1945, 1956), кавалер двух орденов «Победа» (1944, 1945), Член Президиума ЦК КПСС (1957). Министр обороны СССР (1955—1957). В послевоенные годы Жукова в народе называли «Маршал Победы». [2] Александр Михайлович Василевский — советский полководец, Маршал Советского Союза (1943), начальник Генерального штаба, член Ставки Верховного Главнокомандования, главнокомандующий Главным командованием советских войск на Дальнем Востоке, министр Вооружённых сил СССР и военный министр СССР. Член ЦК КПСС (1952—1961). В годы Великой Отечественной войны в должности начальника Генерального штаба (1942—1945) принимал деятельное участие в разработке и осуществлении практически всех крупных операций на советско-германском фронте. [3] Троеперстие — для совершения крестного знамения складывают три первые пальца правой руки (большой, указательный и средний), а два других пальца пригибают к ладони; после чего последовательно касаются лба, верхней части живота, правого плеча, затем левого. Крестное знамение совершается во время и вне общественного богослужения, после произнесения молитвы. * * * От автора Серия про попаданца в СССР, которую читает и слушает шестнадцать тысяч человек прямо сейчас https://author.today/work/267068