Стрела, уже практически поднявшаяся под действием противовеса, резко пошла вниз и «нагнала» упавшего обер-солдата как раз в тот момент, когда он попытался встать на ноги. Бум! Глухой, но громкий звук удара тяжелого бруса стрелы по непокрытой голове фрица услышали даже его подельники, расслабленно лежавшие в тени яблони.

Так и не поднявшийся на ноги Пауль рухнул мордой в придорожную пыль, скоропостижно потеряв сознание от удара. А из его разбитой ударом шлагбаума черепушки в придорожную пыль брызнула струйка алой крови.

«Ну, что, поделом утырку — нечего было над сослуживцем потешаться! — промелькнула в голове мысль. — Тьфу, ты! Ну какой он мне сослуживец? Это ж остатки эмоций убиенного Хайни прорвались поверх моих собственных, поскольку вошли с ними в настоящий резонанс. Но, действительно, поделом гаду! Это его карма настигла… Или не карма?»

Я скосил глаза на злыдня, сидевшего в мотоциклетной коляске. Если смотреть вот так искоса, мельком, не концентрируя взгляда на нечисти, её вполне можно было заметить даже без магического зрения. К тому же, я еще и знал о его местонахождении.

— Твоя работа, братишка? — мысленно поинтересовался я.

— Лих-хорук помнит, ш-што п-пратиш-шка Ш-шума говорил — нельс-ся утыркоф-ф-ф кош-шмарить, — мгновенно отозвался злыдень.

Я с улыбкой покачал головой — вот ведь, шельма, нахватался от меня словечек. А после следующей фразы я понял, что наша с ним «связь» куда глубже, чем я предполагал, ведь «Бриллиановую руку» он точно никогда не видел:

— Он с-сам х-хрох-хнулся — не ф-финоф-фатая я!

Ну-да, ну-да… Так мы и поверили. Нет, в словах Лихорука я ни капли не сомневался. Но у всех злыдней есть одна интересная особенность, даже если он ничего не будет предпринимать, всё равно его «энергетические эманации» в окружающее пространство, будут так искажать физическую реальность, что находящимся рядом людям всё равно не поздоровиться.

Физиология у него такая, если сказать научным языком. И от его желаний эти самые «вредоносные эманации» абсолютно не зависят. Таким уж его создали. И обычным простакам, не обладающим магическим даром, находиться рядом со злыднем без соответствующего оберега весьма чревато разными проблемами. Да такими, что и помереть внезапно можно.

Я «прислушался» к себе — но, нет, никакой силы мне не капнуло. Хотя, возможно этот приток настолько мал, что почувствовать его совершенно невозможно. Так что это не критично. А ублюдку поделом! Была б возможность — сам бы придушил! Я даже с мотоцикла не слез, чтобы посмотреть, что с этим уродом приключилось. Пусть его дружки разбираются.

Чем они занялись, подорвавшись с травки и метнувшись к своему приятелю:

— Пауль! Пауль! Что с тобой?

Но Пауль лежал тихо, не отсвечивал и дышал через раз, пуская облачка пыли. Приложило его здорово, я даже порадовался. Когда сослуживцы оттащили его в сторону, я крикнул:

— Мне дорогу кто-нибудь откроет? Нет? Я спешу!

— У тебя что, совсем сострадания к товарищу нет? — возмутился один из патрульных, пытаясь привести упавшего обер-солдата в чувство.

Сострадание? Да вы о чём, ребятки? Я бы вам всем глотки зубами перегрыз. Однако, где-то в глубине души завозился какой-то «червячок» сомнений, что надо бы помочь камраду Паулю, хоть до больнички его довезти. Откуда странные такие мысли? На доброхота я совсем не похож. Ага, это отклик скопированной личности Хайни голос подаёт.

А, кстати, неожиданно понял — это ж вполне рабочий вариант! Госпиталь необходимо посетить в первую очередь, если я хочу найти достойного кандидата на отправку в германский тыл. Кого, как не раненых в первую очередь туда отправляю? На побывку и восстановление. А некоторых еще в качестве поощрения за проявленное рвение на фронте. Пусть даже и не в столицу — всё равно! Там придумаю, как быть.

— Какое, к свиньям, сострадание? — воскликнул я. — Его надо срочно в госпиталь везти! Разве вы не видите? — Я указал пальцем на разбитую голову утырка. — Фриц, Гюнтер — давайте его ко мне в коляску! — Я сделал незаметный знак злыдню, и тот быстро растворился в воздухе, перейдя в нематериальную форму. — И один кто-нибудь со мной — придерживать будет…

Патрульные засуетились, схватив ушибленного на голову корефулю за ноги — за руки, засунули его в коляску. Один из них — Готлиб Рау, услужливо подсказала чужая память, запрыгнул в седло позади меня, придерживая расслабленное и бессознательное тело обер-солдата.

Его напарник, опасливо косясь на стрелу шлагбаума, поднял её вверх, и я, наконец-то, сумел проехать этот гребаный пост, окатив его напоследок вонючими клубами сгоревшего топлива. Выкрутив рукоятку газа на максимум, я, как полоумный помчался по деревенской грунтовке, раздолбанной в хлам тяжелой немецкой техникой.