Беспамятного ребенка унесли в фургон, а Хокан бросился за своими медицинскими инструментами. Только рядом с ослом он осознал, что прихватил руку с собой. Он помчался назад и, вернув отцу конечность его сына, попытался залезть в фургон.

— Уходи, — сказал мужчина. — Нам тут ни к чему сторожевой пес мистера Пикетта.

— Я могу помочь, — ответил Хокан.

Мужчина задернул брезент у него перед носом.

— Я могу помочь, — повторил он.

Нет ответа. Вокруг стали собираться зеваки. Хокан отдернул клапан и наткнулся на отчаянный и разъяренный взгляд отца. По фургону в бестолковом исступлении металась девушка — слишком молодая, чтобы приходиться мальчику матерью.

— Я могу помочь.

Хокан раскрыл свой жестяной ящик и показал инструменты. В грязной неразберихе они поблескивали, обещая чистоту и порядок. Даже Хокану они мнились талисманами из будущего. Отец впустил его.

— Огонь, — сказал Хокан, накладывая шину на остаток руки мальчика. — Живо!

— Что? Дождь. Как?

— Огонь, живо! Здесь. Огонь. Кипяток.

Решительность и точность, с которыми Хокан обрабатывал увечье, должно быть, произвели на мужчину впечатление, потому что он не усомнился в странном приказе, а тут же бросился его выполнять. Он расколотил кувалдой стул для дойки и ящик, побросал щепки в большой котел. Древесина отсырела. В поисках растопки, руками он неистово шарил по карманам, а глазами — по фургону. Все слишком большое или мокрое. Хокан вскинул тревожный взгляд, оторвавшись на миг от мальчика. Мужчина, запыхавшись, переворачивал фургон, пока вдруг не замер в озарении. Он достал шкатулку из шкатулки. Девушка вскрикнула и зажала рот обеими руками. Из внутренней шкатулки он извлек сверток, где в тепле и сухости хранилась семейная Библия. Отец без колебаний вырвал несколько таких тонких страниц, что они затрещали в руках еще до того, как вспыхнуть. Бумага горела с призрачно-синим сиянием под щепками в котле, и скоро древесина занялась.

— Кипятите дождевую воду. Немного, — сказал Хокан.

Мужчина принес одно из ведер, висящих позади фургона, влил воды на два-три пальца в котелок поменьше и поставил его на решетку, прежде уложенную поверх котла с костром. Скоро вода закипела, и Хокан погрузил в нее инструменты, тихо напевая про себя.

— Спирт? — наконец попросил он, не отрываясь от кипящей воды.

Мужчина уставился на него.

— Спирт, — повторил Хокан, подняв глаза и изобразив, как отпивает из воображаемого стакана.

Мужчина достал из корзины бутылку, и Хокан растер ладони прозрачной жидкостью: она крепко пахла почти полностью спиртом, за исключением слабой примеси воска и плесени. Отец с дочерью наблюдали с лицами, перекошенными потрясением от случившегося и недоумением от приказов и действий Хокана. Тот достал из кипящей воды инструменты, дал им остыть и приступил к делу.

Он помогал с ампутациями Лоримеру и коротковолосому индейцу, но ни разу не видел такого тяжелого случая. В паре дюймов над местом, где раньше был локоть, колесо фургона смяло мясо в темный фарш и вдребезги раздавило кость. Он с чрезвычайной бережностью промыл рану алкоголем и подрезал бахрому плоти и нервов на культе. Затем нашел главные вену и артерию и перетянул швом, после чего сделал четыре вертикальных надреза на здоровой части руки — через мышцы до самой кости — и получил два лоскута кожи. Надавил на бицепсы — и с ними приподнялась плоть, позволив пропилить кость над самым переломом. Девушка всхлипнула от этого звука. Подровняв и подшлифовав плечевую кость, Хокан сдвинул мясо назад, пришил мышцы поверх кости и лоскуты — поверх мышц, промокнул культю одной из мазей коротковолосого.

Дождь барабанил в брезент и звенел в ведрах. То и дело — раскат грома. Ласково, чистой тряпицей, девушка протерла бледное чело мальчика и затем принялась смывать грязь с его тела. На миг Хокан забылся при виде этой сцены. Его никогда так не касались, о нем никогда так не заботились. Он вернул самообладание и сосредоточился на том, чтобы очистить и убрать инструменты. Огонь в котле угас. Отец дрожащей рукой взял бутылку со спиртным, хлебнул и протянул Хокану, но тот отказался. Затем он погладил девушку по волосам, поцеловал мальчика в лоб и обхватил Хокана за плечи.

— Благослови тебя Бог, — сказал он, глядя ему прямо в глаза.

— Не знаю, — ответил Хокан, посмотрев на мальчика и тут же вперив глаза в пол.

— Я понимаю. Но вдруг. Благодаря тебе.

Они сели.

— Зря я назвал тебя псом.

Хокан мягко отмахнулся, удивленно заметив, что перенял жест от Джарвиса. Тут же устыдился и отвернулся.

Девушка нежно укладывала брата поудобнее. Хокан подумал, что сам руку бы отдал, лишь бы она утерла ему лоб, поправила подушку, поцеловала в губы. Девушка оглянулась, и он тут же спрятал глаза. Мужчина без конца извинялся за свою грубость. Он как разума лишился, увидев своего мальчика. К тому же положение с Джарвисом и правда дошло до предела. Хокан поднял недоуменный взгляд. А зачем еще, спросил отец, Джарвису понадобился большой детина с большой пушкой? Хокан не сразу понял, что речь о нем.

— Сперва мы боролись промеж собой. Но увидев, что он задумал недоброе, многие стали бороться с ним.

У Хокана задрожали губы в попытке задать вопрос, но он не знал, с чего начать.

— Так ты ничего не знаешь, — сказал мужчина.

Вскоре после отправки много месяцев назад разошелся слух, что кто-то уже побывал на западе и теперь раздает там земли. Сперва Джарвис Пикетт со смехом отнекивался, говорил, что это все сплетни. Затем через несколько дней кое-кому признался, что есть, мол, у него клочок земли, но там только песок да камни, кому это надо. Потом он доверил всего паре человек, что это плодородная долина, с какой может потягаться только Эдемский сад, и что он намерен создать там колонию вместе с немногими избранными. Затем извлек карты и купчие и начал раздавать участки самым преданным. Он никогда не брал с них деньги, заявляя, что все они равные партнеры — братья-колонисты, говорил он. Его выбрали капитаном. Если кто переходил ему дорогу, Джарвис вычеркивал имя из купчей. И тогда расходились слухи о вакансии, и полные надежд просители задабривали Джарвиса подарками. Он стравливал людей между собой, вынуждал состязаться гостинцами и одолжениями за самые лакомые участки. Спустя несколько недель друзей в партии уже не осталось. Но у некоторых зародились подозрения насчет карт и купчих. Джарвис неизменно отвечал, что если бы хотел их обокрасть, то просто брал бы деньги за купчие — но до сих пор он не просил ни гроша. И все же их конвой как будто бы двигался медленней других. Они дольше стояли у рек, делали неоправданные остановки и не могли догнать тех, кто их то и дело обходил. Многие уверились, что капитан ставит палки в колеса и затягивает путешествие, чтобы подольше снимать сливки. На это Джарвис отвечал, что ни у кого ничего не просил. Но к тому времени большинство в его кругу уже отдали ему слишком много — добровольно, вопреки всем своим подозрениям. Им почти не с чем было завести новую жизнь по прибытии, и единственной надеждой стал обещанный участок земли. Ближайшие соратники, пожертвовавшие ему больше всего, и доверяли ему меньше всех — как раз потому, что их зависимость стала безусловной. Перед самой бурей страсти накалились до предела, в воздухе запахло мятежом. Джарвис перестал доверять людям. Некоторые бедолаги еще пытались задобрить его новыми подарками, оттесняя самых разочарованных и нескрываемо враждебных соперников. Тут-то и появился Хокан.

На следующий день солнце вновь заняло свое законное место в небе и скоро прожарило тропу под ногами до корки. Через два-три дня после происшествия с мальчиком, когда их партия готовилась после остановки вернуться на тропу, Джарвис залез на пару ящиков и призвал к вниманию. Он дождался, когда все утихнут; затем его оживленные усы издали шутку. Кое-кто посмеялся. Джарвис посуровел — при этом каким-то чудом не теряя веселого выражения — и сообщил партии, что у него есть важное объявление.