— Так, так, милая девочка. Не пытайся спрятаться от меня. Позволь увидеть совершенство. Позволь мне увидеть то, что принадлежит мне.

О, Боже, я металась, барахталась и спускалась в темную дыру, а света не было. Нет, это было неправильно. Свет был, и это был Николай. Он светился ярко, словно солнце, и я смотрела прямо на него.

— Какие-нибудь тайные встречи с этими подростковыми ублюдками?

Я издала в горле звук, похожий на панику, когда он продолжил прикасаться ко мне.

— Хм, это «да»? «Нет»? — он невинно поглаживал меня, заставляя смотреть ему в глаза. — Какие-нибудь маленькие ублюдки прикасались к этой идеальной коже? — он провел кончиками пальцев по моему колену, затем согнул их и начал водить по внутренней стороне бедра. — Кого мне нужно убить за то, что он прикоснулся к тому, что принадлежит мне?

Я облизала губы, во рту вдруг стало так сухо, а язык был слишком толстым, чтобы я могла произнести хоть какие-то слова. Через секунду он издал еще один глубокий звук и шлепнул меня по внутренней стороне бедра. Не так сильно, чтобы было очень больно, но достаточно, чтобы я почувствовала кратковременное жжение от прикосновения.

— Ты была такой хорошей девочкой до сих пор. Не разочаровывай меня сейчас, не подчиняясь.

Я никогда раньше не была рядом с таким мужчиной, как он, его потребности были очень специфическими. Я не могла отрицать, что сама мысль о подчинении ему возбуждала все сильнее.

Я почувствовала, как его рука покинула мое бедро, и поняла, что он снова коснется моей нежной кожи. Я знала, что стану еще более влажной.

— Н-нет, — наконец ответила я на его вопросы.

— М-м-м. Значит, никто не трогал эту маленькую пизденку? Никто не проводил пальцем прямо по твоему центру?

Мое лицо пылало.

— А как насчет самой себя, красавица? Ты играла с этим маленьким клитором?

Он подчеркнул свой вопрос, совершив действие, обводя этот узелок, пока я не заскулила.

— Когда ты одна в своей комнате и темнота защищает твои секреты, просовываешь ли ты руку между ног и играешь с этой милой маленькой пиздой?

Я почувствовала, как мое смущение поднимается так остро, что я вспотела. Почему он это делает? Почему он так груб?

И все же я стала… еще более влажной.

— Я… я никогда не трогала себя.

Я не призналась, что думала об этом, представляла, как делаю это, думая о нем.

Я почувствовала, как напряглось его тело.

— Такая невинная, — пробормотал он. Его палец провел по моей щеке. — Посмотри на этот румянец. Посмотри, как ты намокла для меня? Думаю, моей красавице нравится, когда ее унижают, не так ли?

Я не могла говорить. Неужели он действительно ожидал от меня этого?

— Да, думаю, моей красавице — моей красавице — нравится, когда я делаю ей больно, потому что это чертовски приятно, не так ли? — последние два слова он прорычал. — Хм, — он продолжал поглаживать меня между ног, так близко к моему входу, что я одновременно предвкушала и боялась его действий. — Я владею этим, — его слова были ленивыми, такими же ленивыми, как и прикосновения к моей киске. Николай наклонился ближе, так что его рот оказался рядом с моим ухом. — Я буду делать с тобой все, что захочу, — он надавил еще сильнее, и я издала стон. — Буду делать с этой пиздой все, что захочу, когда захочу, и ты будешь просить еще.

Почему мне было так неприятно слышать, как он говорит мне такие непристойные вещи, видит во мне объект, то, что ему принадлежит? Почему это заставляет мое тело напрягаться, а разум — подавать сигнал тревоги?

Почему я хочу, чтобы он делал это снова, снова и снова?

Я сдвинулась на его коленях — совсем немного, но при этом почувствовала его твердость, огромную эрекцию, упиравшуюся мне в попу. Он наклонился ближе, так что его губы коснулись раковины моего уха, а его пальцы медленно поглаживали меня, скользя по моим складкам.

Он что-то сказал себе под нос, несомненно, чувствуя, какая я мокрая, как скользят его пальцы от моего возбуждения.

— Ты чувствуешь, какой я твердый? — в его словах не было ничего, кроме рыка, и я почувствовала вибрацию по всему телу, до самой глубины души, которая и составляла… меня.

Мои глаза закрылись сами собой, и я начала дышать глубже, не в силах ответить ему. Но я знала — ему и не нужен был ответ. Для него это был еще один способ вывести меня из равновесия, смутить из-за отсутствия опыта. Потому что это заводило нас обоих.

— Я никогда в жизни не был таким твердым, зная, что ни один мужчина не прикасался к тебе, что мои пальцы — первые и единственные, которые когда-либо чувствовали весь этот мед, — большим пальцем он обвел мою дырочку, не проникая внутрь, а лишь дразня по краю и заставляя меня еще больше постанывать. — Господи Иисусе, — прорычал он, а затем произнес несколько слов по-русски, которые звучали грубо и жестко. — Знать, что мой член будет первым… единственным, который когда-нибудь почувствует, какая ты тугая, какая мокрая…