— Почему ты решил первым войти в город? Ты оставался под Рязанью, но последовал за мной. Ты хочешь забрать мою добычу? — Дуболга, подчинившись вождю, не мог не высказать свое негодование.

Если он, Дуболга, сын главы сильного рода, считай, что и племени, промолчит, то свои же воины перестанут подчиняться. Может, даже потребуют от старейшины дать им командиром другого сына главы рода, который не спустит с рук то, что вождь забирает добычу, когда она вот — рукой подать.

Между тем, Нуянзя понимал, что ситуация сложная и Дуболга мог бы вызвать на поединок самого вождя. Пусть Нуянзя мог и отказаться, руководствуясь правилом, что во время войны командира вызывать на поединок нельзя. Но как после этого будут смотреть на своего вождя воины? Поэтому нужно найти компромисс.

— Ты войдешь вместе со мной, возьми сотню и будь в числе первых, кто станет грабить город и пробовать их хваленных толстых баб. Мне уже сообщили, что добыча будет, несмотря на то, что один русич вырвался и предупредил город, ему не все поверили, — сказал Нуянзя, сдерживая желание заколоть Дуболгу.

— Это мудро. Теперь я понимаю, почему именно ты вождь, — сказал сын главы рода.

Вождь не сразу определился, что именно означали слова воина.

'Ты, волчий выкормыш, обвиняешь меня в трусости и считаешь хитрость причиной того, что я вождь? — подумал Нуянзя, но не стал акцентировать внимание на словах Дуболги, тем более, что внешне они вполне благонадежные.

Не спеша, с гордо поднятым подбородком, Нуянзявъезжал в город первым. Казалось, что в Воеводино никого и нет, что все спрятались за мощными стенами детинца. Но это было не так. За свои четыре десятка с лишним лет вождь столько раз разорял села Руси, что определял почти по запаху наличие и людей, и богатств в домах. Конечно, не по запаху, это, скорее, мозг вождя эрзя, заточенный на грабеж, по ряду косвенных признаков улавливал присутствие людей.

— Туда идем! Вижу богатую мастерскую. Чую, что там есть кто-то. Ты первый, — вождь указал на своего ближнего телохранителя. — Нужно оставаться остарожными. За такую жизнь люди должны биться. Неужели все способные держать топор в руках спрятались за стенами?

Нуянзя смотрел по сторонам и ловил себя на мысли, что хотел бы управлять не теми селищами и немногочисленными слабоукрепленными городищами, что были у эрзя, а такими городами, с красивыми двускатными крышами, с улицами, устланными досками, с такими большими мастерскими, которых в его племени и в помине нет. Вождю было жаль, что он не может забрать с собой все это. Он вообще много забрать не может, так как принцип набега в том, чтобы не отягощать себя обозами, ну, может, только рабов-масторовых прихватить и то, если под Рязанью все складывается правильно.

Эрзя, как и другие племена мордвы, не брали крепостей, да оно им и не нужно. Тактика была простой: быстрый, очень быстрый набег, чтобы часть жителей любого русского города не успела спрятаться в детинец, и не смогла унести свое имущество. После наступал этап веселья, когда воины насиловали баб, убивали мужиков. Но нередко брали людей и в рабство. Не много людей, если на них не было особого заказа. За многими рабами нужно еще уследить, да и накормить, но приглянувшуюся девку или особо грамотного мастера забрать могли.

А после воины Нуянзи уходили с награбленным. Хватало и того, чтобы городской ремесленный посад разграбить, да окольный град. Правда, и русские в последнее время начали огораживать весь город стенами. Тут приходилось довольствоваться только лишь разграблением окольных деревень. Чем больше город, тембольше вокруг него селений, призванных этот город прокормить. Так что у большого города, который мог позволить себе построить большую стену, порой, не малочего пограбить было и вне городских стен.

Сын купца Мирослава не без ужаса смотрел на, казалось, обезумевших мужиков, отца и соседа. Они что, собрались воевать со всем войском мордвы? Сколько тут пришло? Две-три тысячи? Но сын не станет перечить отцу, это не позволительно. Вот и выходило, что оставалось учащенно моргать, менять цвет кожи на лице, да подсчитывать дробь, которую выдавали трясущиеся коленки.

— Сын… — Мирослав пустил скупую слезу. — Уходи! Не иди к семье и мамке, мы закидали погреб землей и сеном. После придешь и откроешь их, дышать там есть чем, трубы же выходят в огород. Ты знаешь, как выйти из города. Будь достойным человеком и сильным. Все… ступай!

— Отец! — чуть ли не в полный голос воскликнул Макарий.

— А, ну… ступай! Да чтобы моим допомогал. Воеводе опосля скажешь, что отцы за Братство постояли, так он серебра еще подкинет какого, — сказал Авед сыну соседа и Макарий стал сползать с крыши.

Два мужика переглянулись. Они могли бы задать себе вопрос, почему сами не бегут, ведь их сопротивление грабителям бесполезное. Но… не стали спрашивать. Двое, казалось, мудрых мужчин, глав семейства подставили под удар себя и свои семьи. Они не поверили, что после десятка учений наступило время и для реальной атаки врага.