— А я бы без вас и не понял! — фыркнул я, сканируя Печать Даром. — Сейчас, дайте пару секунд!

Сработал я на чистых инстинктах.

Взмахнув руками, набросил на доску одну из своих блокирующих Ловушек. Она идеально легла на Печать, полностью перекрыв выход энергии.

Баринов за моей спиной облегчённо выдохнул. Кажется, он уже представил, что с ним будет, если с Академией что-то случится.

Коротко говоря, ничего хорошего!

Расслабляться было рано.

По Ловушке побежали трещины. Далеко не слабая энергетическая конструкция не смогла выдержать напора Печати и таяла на глазах.

Я накинул сверху ещё три блокирующие Ловушки и укрепил их двумя защитными.

Конструкция получилась мощнейшая. Даже взрослый дракон, и тот бы замучился из неё выбираться.

Поступающая из Печати энергия оказалась опаснее драконов. Ловушки держались, но счёт шёл на секунды.

Нужная Печать возникла в голове сама собой.

Не думая о том, что за мной наблюдает целая аудитория, я быстро начертил на доске Печать Отмены.

Её я помнил по дневнику Ланцова и по урокам с Волковым. Печать была проверенная и полностью отменяла действие всех остальных Печатей.

Она не подвела.

Нанесённая на доску Печать ещё раз мигнула и погасла. Вместе с ней исчезла и успевшая проникнуть в аудиторию энергия.

Фух… А это было опасно!

Я повернулся к застывшему в паре метров от меня Одинцовскому. Тот таращился на доску с таким видом, как будто сам не понимал, что только что произошло.

Значит, не понимает? Ну так сейчас объясню!

Я в два шага оказался рядом с ним. В руках сверкнули кинжалы. Ещё немного — и я прижал бы их к шее Одинцовского.

Меня опередили.

Оглушительно взревев, на Одинцовского бросился Баринов. Высокий и широкоплечий ректор налетел на него и прижал Императорского инспектора к стене с такой силой, что по ней пошли трещины.

— ТЫ!!! — прорычал он в лицо застывшему от удивления и страха Одинцовского. — Ты посмел использовать эту проклятую формулу в моей Академии! Угрожал моим студентам! Да я тебя за это…

Дослушивать, что именно впавший в праведный гнев Баринов собирается с ним сделать, Одинцовский не стал.

По залу прокатилась волна энергии. Резким ударом Баринова отбросило в дальний угол зала.

Удар был настолько сильным, что расколол ещё несколько случайно подвернувшихся парт и обрушил с потолка люстру.

Странно было бы ожидать другого! Всё-таки Одинцовский — не рядовой Одарённый, а полноценный Маг вне категорий.

Баринов справился с его ударом достойно.

Его исполинская туша возвышалась над преподавателями и студентами, а сам он, кажется, даже не вспотел. Энергетическая атака разбилась о его Щит, не нанеся ректору ни малейшего вреда.

Более того, он быстрее остальных сориентировался в ситуации и успел применить левитационную технику. Сорвавшаяся с потолка люстра застыла в полуметре от пола и плавно, никому не нанеся вреда, отлетела в сторону.

Я против воли почувствовал к нему что-то вроде уважения. Ну прямо скала, а не человек!

Как истинный ректор, он был готов защищать вверенное ему заведение и его учеников до последнего.

Тем не менее, Одинцовский добился своей главной цели, — он сумел отвлечь внимание.

Пользуясь тем, что на него не смотрят, князь бросился к выходу. Он был от него всего в нескольких шагах, когда вдруг упёрся в созданную мной Ловушку и замер на месте.

А в следующее мгновение я уже стоял рядом с ним, прижимая к его шее кинжал.

— Князь, со всем уважением, но предлагаю вам прямо здесь и сейчас объяснить, что вы хотели сделать при помощи этой формулы. — Ровным тоном со стальными нотками произнёс я.

Формально, Одинцовский намного превосходил меня в иерархии Благородных. Кричать на него, да ещё и угрожать кинжалом в обычной ситуации означало бы верный вызов на дуэль.

Но ситуация была далеко не обычная.

Из-за него я только что использовал запрещённые Печати Ланцова. Да ещё и на глазах у всей аудитории, включая журналистов!

Этот день был наполнен различными подставами. Но Одинцовский умудрился побить все рекорды!

Я обернулся и понял, что ситуация лучше, чем показалось сначала.

Ростоцкий успел вовремя среагировать и накрыл нас маскировочным куполом. Сидящие в аудитории студенты и журналисты вглядывались в него, но ничего не могли разглядеть и расслышать.