– Я тебя совсем не знаю. Как же я могу ночевать у тебя? Это было бы совершенно безрассудно.

– А ночевать одной в совершенно незнакомом доме – это как, «рассудно»?

– Это мой дом.

– Твой. Но пока совершенно для тебя чужой.

Я вспомнила о женщине, которая гуляла в окрестностях.

– Ты говорил о соседях. А ко мне уже заглядывала одна гостья.

Шимон проницательно посмотрел на меня. В его глазах отражалось пламя свечи.

– И кто же это был?

– Не знаю. Какая-то женщина. Похоже, она даже не захотела разговаривать.

– А чего она хотела?

– Не знаю.

Я вспомнила, что она угадала мои мысли о качелях на дереве, и подумала, что это простое совпадение.

– Может, это кто-то из домов на новых участках?

– Не знаю. Но выглядела она так… будто нездешняя. Я понимаю, что это странно, но это то, что я тогда почувствовала.

– Вполне возможно. – Шимон кивнул, разливая чай по чашкам. – Там живут разные люди. Здесь соприкасаются два мира. С одной стороны, у нас есть новые дома очень богатых лодзян, которые перебрались из центра, а еще есть отремонтированные старые дома, бывшие виллы, в которые были вложены невообразимые деньги, чтобы довести их до великолепия, а прямо за их забором развалюхи, хибары – даже без ванной. Уже никто не помнит, что в этих хибарах когда-то кипела жизнь. Например, недалеко отсюда стоит здание начала двадцатого века, бывший дом отдыха лодзинского фабриканта Теодора Штайгерта. А если быть совсем точным, то скажу «пока еще стоит», потому что стоять ему, думаю, осталось недолго. – Он протянул мне разрезанную пополам булочку. – После войны эта старая огромная вилла стала школой, потом в ней был детский дом. В шестидесятые годы там сделали коммунальные квартиры. И так до сегодняшнего дня. Люди всё еще живут там, в довольно неприглядных условиях. Насколько же превратной бывает судьба: сначала в этом доме жили те, у кого были деньги, а теперь живут те, у кого нет ни гроша. – Он на секунду задумался. – Достаточно взглянуть на старые фотографии, чтобы представить себе, как бурлила в этом доме жизнь во времена его расцвета.

– Надо же, мне так нравится стиль ретро, – подхватила я.

– О, в этом смысле тут для тебя широкое поле, есть где развернуться, – сказал Шимон, показывая рукой на полутемную комнату. – Огурчика?

– С удовольствием.

Он протянул мне банку с огурцами. На этикетке имелась надпись «Шим 2003».

– Только не говори, что мариновал сам…

– Сам.

– Ты меня удивляешь.

– Вот видишь. А ведь ты только что познакомилась со мной.

Действительно. Я только что познакомилась с ним, а мне казалось, что знаю его уже давно. И все же я испытывала страх. Страх снова кому-то довериться, а потом, как всегда, остаться одной.

– А что касается дома, – прервал он затянувшееся молчание, – то здесь нужен хороший архитектор, и тогда наверняка тут снова все оживет.

– Ты будешь смеяться, но вообще-то я архитектор, – сказала я.

– Я же сказал «хороший архитектор», – улыбнулся он.

– Пока не знаю, хороший или нет, посмотрим. – Я огляделась вокруг. – Но мне кажется, что здесь можно сделать очень красиво. Как ты считаешь?

– Я? А что я? Я не архитектор. В этой жизни я теперь водитель, таксист, винтик в системе «Убера». Пытаюсь быть хорошим человеком. И все, что было раньше, больше не считается.

Тогда я не придала особого значения его словам. Что в них такого – все люди меняются со временем, я тоже когда-то была совершенно другим человеком. Сначала вежливой девочкой, прилежной ученицей и послушным ребенком, а затем и девушкой, жаждущей тепла, а теперь надеялась наконец стать женщиной, способной обеспечить себя всем, что нужно. И теплом тоже.

Способной, но не той ночью. Мы не хотели разжигать печь, потому что понятия не имели, исправен ли дымоход, и не могли согреться ничем, кроме моего спального мешка и одеял с пледом, которые принес Шимон. Конечно, Луна тоже слегка согревала, однако этого не хватало. Около трех часов ночи я услышала шепот Шимона:

– Спишь?

Я не спала. Заснешь тут. Той ночью я не сомкнула глаз, хотя мне определенно нужен был сон: впечатления предыдущих дней были очень утомительными.

– Нет. – Я привстала, освободившись от спального мешка. – Сна ни в одном глазу.

Луна подошла ко мне, обрадованная, что наконец кто-то подал хоть какие-то признаки жизни.

– Ну что? Идем в более цивилизованные условия? – спросил Шимон. – Я не причинил тебе вреда здесь, и это шанс, что не причиню тебе его в другом месте. Не так ли?

– Так, – кивнула я.

Я чувствовала себя не очень комфортно. И даже подумала, что веду себя как распущенная оторва, которая убежала из дома, в первую же ночь замерзла и возвращается назад с поджатым хвостом. «Назло маме отморожу уши», – подумала я. Но я помнила, что теперь я должна особенно старательно заботиться о себе. А недосыпание в холодном доме, конечно, было слишком опасно для меня и для ребенка.

– Ну так как? – Шимон встал и начал складывать одеяло. – Идем?

Я кивнула. Должно быть, я выглядела, как живописная аллегория страданий и отчаяния, потому что он взял у меня одеяло, свернул его и засунул в большой мешок, после чего начал собирать еду.

– Возьми что-нибудь из одежды. Умоешься, переоденешься и в спокойной обстановке сообразишь, с чего начать.

– Просто я подумала, что это была не очень хорошая идея – переехать сюда. Так внезапно, – сказала я. – Я была уверена, что состояние дома получше. Может, летом, когда потеплее, было бы легче.

– Спокойно. Приберешься здесь, увидишь, что надо сделать, распланируешь, сколько времени на что потребуется.

– Наверное, у меня не так уж и много времени, – тихо сказала я.