И тогда я пообещала себе, что мое платье будет самым красивым в мире. Я поклялась, что оно устроит всех. Маму, пани Стефанию, всех моих подруг и, наконец, – меня саму. Так оно и случилось. Мама очень удивилась, когда увидела его, – так удивилась, что даже лишилась дара речи и не похвалила меня. Но потом этот дар к ней вернулся, и я много раз слышала, как она хвасталась по телефону своим подругам:

– Ты представляешь, Ася, Зося сама сшила себе платье. Красивое – закачаешься! Верх такой кружевной, приталенное, а низ – шифон. Выглядит как из лучшего ателье, – смеялась она. – Нет, ни швеею, ни даже дизайнером она не будет! Куда будет поступать? Ну, об этом еще рано говорить, ей еще четыре года учиться…

А впрочем, куда может поступать девочка, если папа врач, мама врач? Придет время, и, если не поглупеет, – на медицинский. Хотя что-то там бормочет об архитектуре, ходит на занятия по рисунку, но это, думаю, несерьезно. Подождем. Думаю, ей там скоро надоест.

А когда пришло время поступать, мама никак не могла смириться с моим первым самостоятельным решением – архитектурным факультетом гданьской Политехники. Папе было, наверное, все равно, но мама надеялась, что я продолжу семейную врачебную традицию.

Долгие разговоры с пани Стефанией о том, чем я хотела бы заниматься в будущем, привели к тому, что я подала документы в политехнический институт… И в медицинский тоже. Ради душевного спокойствия. Чтобы иметь возможность как можно дольше откладывать разговор на тему учебы. А идти на экзамен я вообще не собиралась. Я не любила оставаться в проигрыше.

Пани Стефания организовала мне репетитора по рисованию, по истории искусства, а сама стала исключительным подспорьем для подготовки по теме «Портрет».

– Ладно, портрет у нас уже есть. В чем еще надо попрактиковаться?

– Еще натюрморт.

– Натюрморт? В переводе с французского «мертвая натура»? Для этого вряд ли сгожусь, дорогая, я пока еще слишком живая.

Я расхохоталась:

– И слава богу, чем дольше – тем лучше!

– Согласна!

Мне казалось, что пани Стефания всегда будет присутствовать в моем мире. Так оно и вышло. От нее осталось много портретов, рисованных карандашом, углем, написанных акварелью и маслом. Некоторые были оправлены в рамочку и висели на стене, а другие спрятаны в толстую темно-синюю папку.

В итоге – поступила на архитектуру с очень приличными баллами. Маме было трудно смириться с крушением ее мечты, но она нашла и в этом положительную сторону, о чем я узнала из ее телефонного разговора со своей подругой:

– Представляешь, Ася, она и здесь была лучшей, как всегда, как во всем… такой вот всесторонне развитый ребенок… Да, да, и на медицину ее тоже наверняка взяли бы, но не стану же я ей указывать, что ей делать. Она сама выбрала.

Я улыбнулась. «Всесторонне развитый ребенок». Я не сдавала на медицинский, даже не готовилась к сдаче. Мама, однако, должна была реализовать свои собственные мечты и планы. Все время она жила в слегка воображаемом мире. Она хотела меня видеть такой, какой себе представляла, а не такой, какой я была на самом деле.

В тот день, когда узнала, что поступила в Политехнический, я впервые в жизни пила настоящее шампанское.

– Я держала его для особых случаев, – сказала пани Стефания.

– Не жалко его сегодня пускать в ход?

– Деточка миленькая, а разве такого повода недостаточно? – спросила она. – Хорошая работа. Принимай поздравления! Открывай.

Громкий хлопок пробки. Мы рассмеялись. Вместо нашего еженедельного кофе мы пили шампанское из хрустальных бокалов.

– И как, нравится тебе? – спросила пани Стефания.

Я не знала, что ответить. По правде говоря, я не чувствовала разницы между ним и обычным игристым вином, которое мне довелось пить на Новый год.

– Очень нравится, – вежливо сказала я.

Пани Стефания взяла бокал.

– Больше всего радует ожидание. Самый прекрасный момент – непосредственно перед тем, как ты поднесешь бокал с этим драгоценным напитком ко рту. – Она взглянула на меня. – Вот точно так же и со всем остальным. Самое прекрасное – это момент ожидания чего-то замечательного. Это вовсе не значит, что его следует откладывать, но иногда так хочется растянуть время чудесного предвкушения. – Она задумалась. – Лишь бы не слишком долго!

Я не раз в жизни убеждалась, что слова пани Стефании имеют большое значение. Часто ожидание приносит больше эмоций, чем само событие, которое может даже оказаться разочарованием.

С пани Стефанией я пережила все важные для меня моменты. Всегда вместе. Конечно, сначала я шла к родителям, лаконично отчитывалась им в своих успехах, иногда потом слушала, как мама говорила по телефону, какая у нее замечательная дочь (почему она не могла сказать это мне?), я видела улыбку на лице моего постоянно молчаливого отца, а затем как можно скорее бежала к пани Стефании – рассказать ей все в подробностях.