Я сглатываю, осознавая, что так давно не чувствовал, что у меня есть мама. Горло сжимается, когда эмоции переполняют грудь.

Выражение ее лица становится мягким, когда она говорит:

— Я сомневаюсь, что ты мне поверишь, но я горжусь тобой во многих отношениях. Ты выбрался в этот мир один, и это привело меня в ужас.

Эти слова не доходят до меня так, как я думал.

— Как ты можешь гордиться мной, когда я не сделал того же выбора, что Логан?

— Вы разные люди. Я горжусь им за то, что он взялся за семейный бизнес и наладил связи так, как я не была готова учить его после смерти отца.

— Он просто делает то, что, по его мнению, хотел бы от него папа.

Уголки ее рта подергиваются в улыбке.

— Он внизу. Думаю, он нас слышит.

— Прелестно. Тогда я пойду и наговорю дерьма ему в лицо, — ворчу я, заставляя себя встать. Ночь становится темнее, и я должен вспомнить, зачем я вообще сюда пришел.

Ее руки сжимаются на коленях, когда она смотрит на меня, ее брови озабоченно хмурятся.

— Ты выглядишь неважно. Что-то случилось?

На мгновение я подумываю о том, чтобы рассказать ей все. Я думаю обо всех тех случаях, когда я хотел, чтобы она была рядом со мной, обнимала меня и говорила, что все будет хорошо. Все время я слишком боялся разочаровать ее, чтобы признаться в своих недостатках.

Я слегка качаю головой.

— Нет.

Каменные ступени, ведущие в подвал пивоварни, кажутся мне слишком знакомыми, когда я спускаюсь и обнаруживаю, что там уже горит тусклый свет.

Мы пользовались подвалом только в ночи полнолуния, когда наше проклятие проявлялось сильнее всего. Комнаты расположены далеко друг от друга, в каждой есть тяжелая раздвижная дверь с замком, для открытия которого требуются противопоставленные большие пальцы.

Это было необходимо в старших классах, когда моего волка было особенно трудно контролировать. Когда я поступил в колледж в другом штате, возникла необходимость придумать что-то еще — напитки с добавлением аконита.

В конце концов, я освоился с этим, хотя и ненадолго. Я мог быть уверен, что мой волк будет бегать по холмам в безлюдных лесах, может быть, выслеживать оленя. Я обнаружил, что инстинктивно буду держаться подальше от людей. Когда я вернулся, то больше не мог смириться с мыслью провести ночь здесь. Это была первая из многих ссор с моей семьей.

Что-то в подвалах слишком сильно напоминает мне церковь. Может быть, каменные стены и полы, напоминающие собор. Не своим великолепием, а холодом, дискомфортом. Довольно сложно хранить мебель в подвальных комнатах, учитывая, что каждое полнолуние она разбивается вдребезги.

Внизу, в подвале пивоварни, есть невзрачная дверь, ключи от которой есть только у моей семьи — место многих бессонных ночей.

Весь подвал выглядит старым, но есть что-то в этом пыльном, пустом пространстве, от чего все кажется немного хуже. Интересно, приводили ли его в соответствие с санитарными нормами. Может быть, здесь есть радон.

Может быть, все дело в следах когтей на стенах.

Дальняя стена разделена на четыре части, каждая отделена толстыми каменными перегородками. В кладке есть зазоры, через которые проходят железные прутья, позволяющие нам видеть друг друга. Высоко на задней стене — тончайшая полоска неба сквозь матовое стекло, исповеди Луне.

Это выглядит ужасно и средневеково, но неважно. Это необходимо. Мне нужно быть уверенным, что я не смогу пойти за Элизой.

Боже, просто вспоминать о ней больно.

Я не знаю, что и думать. То, что моя мама рассказывала о Даниэль и о том, как ее разлучили с парой, не имело смысла. У меня другие обстоятельства, как я могу быть разлучен с парой, если я никогда ее не встречал?

Но что, если я позволю тешить себя мыслью, что даже, если я никогда раньше выпускал узел с Элизой, она все равно могла бы быть моей парой? Если я просто проигнорирую все причины, почему раньше ничего не срабатывало?

Эта мысль вызывает своего рода беспокойство, и оно наполняет мои нервы энергией, которую трудно вместить в человеческое тело. Мне нужно двигаться, выплеснуть, но это такое головокружение, требующее повилять хвостом, от которого невозможно избавиться, помахав руками.

Моя следующая мысль заставляет все мгновенно рассеяться. Она ушла. Она выбрала уйти. И даже если я соглашусь с идеей, что наши души каким-то космическим образом переплетены, насколько жестоко это будет по отношению к ней? Как я могу сказать ей, что я думаю, что я чувствую, без опасения, что загоняю ее в угол, чтобы она была со мной? Что я просто манипулирую фактами, чтобы получить то, что я хочу?

И даже если она чувствует то же самое, принимает все это всем сердцем, как я могу быть уверен, что все не закончится так же, как в первый раз?

Тогда это не имеет значения.

Я захожу и сажусь спиной к стене. Вижу, что Логан уже заперт на ночь.

— Это самый жалкий мальчишник, который я когда-либо видел, — говорю я ему, но даже произнося это, я думаю, как сильно бы я хотел, чтобы рядом со мной в ночь перед моей свадьбой был он, а не бутылка пива.

Даже в такую ночь полнолуния, как эта, просто лежать на земле и ничего не делать, кроме ожидания, что все закончится. У меня так много воспоминаний: вот мы сидим максимально близко к дверям друг друга, протягивали руку в щель, чтобы передвинуть маленькие пластиковые фигурки по старой доске для морского боя, часами бесцельно болтая обо всем и ни о чем.