– …если все будут отказываться от работы, то что тогда будет? – звучала Людмила Константиновна.

«Скажи что-нибудь! – внушал себе обеспокоенный Сергей Петрович. – Извинись, объясни, что у тебя есть работа – зеленый патруль и школьная радиоточка. Неприлично же! Как не надо, так он выступает, а тут язык проглотил».

– У меня есть работа, – сказал наконец Сергей Петрович. – Зеленый патруль и школьная радиоточка. А следопытом притворяться все равно не стану.

– Зеленым патрулем занимаются пятые классы, – отрезала Людмила Константиновна, – а радио – восьмые и десятые. К тому же какой из тебя диктор, с твоим-то произношением…

«Не так, болван! – обругал себя Сергей Петрович. – Сначала извинись, а потом вежливо расскажи, что пятиклассники ночью не дежурили, из-за этого под Новый год в сквере все елки чуть не повырубали. А лучше – согласись на это собрание сходить. Убудет тебя, что ли?»

– Через год, – продолжала Людмила Константиновна, – мы будем принимать в комсомол лучших пионеров. Разумеется, только тех, кто занимался общественной работой. Если ты будешь вести себя подобным образом, то вряд ли мы сможем тебя принять.

«Говори!» – скомандовал себе Сергей Петрович. Каждой клеткой он чувствовал, что Лена стоит рядом и смотрит на него. Он набрал в грудь воздуха и произнес:

– И не надо.

Это был конец. Людмила Константиновна ушла в школу, хлопнув тяжелой дверью.

«Неприятностей не оберешься», – обреченно подумал Сергей Петрович. Ему было очень неловко, хотя во всем виноват Сережка, да и неприятности грозят тоже ему. «Но нельзя же так!» – вот что мучило Сергея Петровича.

– Идем скорее, – сказала Лена.

Они пошли рядом.

– Что ты с ней сцепился? – спросила Лена.

– Да ну ее, – буркнул Сергей Петрович. – Далось ей мое произношение! Же фем, же фем! Я, может, в Париже вовсе никогда не буду, тем более голодный. И диктором не буду. А в радиоточке я работаю. Мы с Юркой всю проводку на третьем этаже сделали, от десятиклассников допросишься, как же!..

Он говорил торопливо, объясняя свое поведение, потому что Ленка стояла здесь, и он не хотел, чтобы она ушла так сразу. Но именно эта минута задержки и погубила его.

Из парадной напротив вышел Колюня.

Колюня учился с ними в одном классе. В каждом классе обязательно есть такой тип: закоренелый двоечник и хулиган по призванию. Он был сантиметров на пятнадцать выше Сергея Петровича, а ширину плеч сравнивать просто не хотелось. Колюня ловким движением ухватился за край вязаной шапочки-петушка и натянул ее Сергею Петровичу до самого подбородка. Потом повернулся к Лене, сказал:

– Надо поговорить.

Лена развернулась и пошла прочь.

Сергей Петрович поправил шапку. Он задыхался от обиды и возмущения. Уже двадцать лет никто не смел так вести себя с ним.

– Безобразие! – воскликнул он. – Хулиганство!

– Так, – нехорошо процедил Колюня. – Давай поговорим с тобой. Побеседуем.

И тогда Сергей Петрович бежал. Бежал жалко и позорно. А остаток дня просидел дома, не смея выйти на улицу.

Сергей Петрович проснулся рано и сразу понял, что ничего не изменилось. Он по-прежнему был тринадцатилетним Сережей. Это не очень удивило его, хотя с вечера он уговаривал себя, что утром все станет на место и он потом сам посмеется над нелепым сном и даже расскажет знакомым, опуская, разумеется, некоторые нелестные для себя подробности.

Часы на этажерке показывали полседьмого. В квартире было тихо. Вера Федоровна, вероятно, еще спала. Сергей Петрович помахал руками. Тело его слушалось. Надо воспользоваться свободой. Но как?

Он прошел на кухню. Здесь царил порядок, на плите стояла кастрюля с начищенной с вечера картошкой. Ему же на завтрак обещана жареная картошка! Но что за манера – оставлять чищенную картошку на ночь? Она же вымокает, никакого вкуса не останется! Сергей Петрович вспомнил кашу, которой пичкали его вчера… Нет уж, дудки! Так вести хозяйство… И Сережка тоже хорош, капризничать может, а нет чтобы самому ручки приложить. И вчерашнее его упрямство по поводу следопытов тоже, конечно, пустое выкобенивание.

Сергей Петрович залез в холодильник, достал молоко, масло, отыскал в шкафчике пакет с манкой. Большой кусок масла, шипя, поплыл по горячей сковородке. Молоко скоро закипит, а пока надо слегка обжарить крупу на сливочном масле. Так… Соль, сахар, а теперь прямо в кипящее молоко выложить золотистую, скворчащую в масле манку. Комков нет и быть не может, но все равно необходимо помешивать все пятнадцать минут, пока каша доходит. Вот это будет каша, такую не стыдно на стол поставить. То-то мама удивится! Сергей Петрович мельком заметил, что назвал Веру Федоровну мамой, значит, Сережка уже продрал глаза, но не вмешивается: верно, не может понять, что происходит. Ничего, это тебе не с учителем ругаться, поучись-ка кашу варить…