Я еще раз взглянул, но ни единой мысли мне в голову не пришло. Что ему нужно? Если растение за нами наблюдало и нас раскусило, то, возможно, хочет что-то получить. И почему настолько масштабно? Если ему хотелось нас впечатлить, то оно этого добилось.

Орсон попросил меня вывести нескольких котов на прополку хлопкового поля, так что я этим и занялся. Я отправился к выводкам котов, сыграл мотивчик на свирели из радужного бамбука – полезная штука этот бамбук! – пока штук двадцать не решили обратить на меня внимание. Я повел их мимо шоу (где нам пришлось остановиться и в изумлении задрать головы), и мы вышли из города, пританцовывая, раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре и скользим! Я был настороже. Прошлой осенью в минуту вдохновенной командной работы они столкнули меня с нового моста – отличного широкого и крепкого бревенчатого моста, гордости строителей города. Однако до постройки моста перемещение фиппов было проблемой. Мне приходилось переправлять их на лодке, а они слишком быстро сообразили, как заставить лодку перевернуться.

На хлопковом поле пошел в рост лопух. Коты готовы грызть нежные побеги лопуха и не особо пакостить, если им весело, а веселье для них – это напрыгивание друг на друга, напрыгивание на меня, догонялки, погоня за мной, погоня за ящерицами, прятки и даже чехарда. Чехарде их научил я. Я даже обучил котов работе слухачами с Онорой, она у нас глухая. Их ограничивает их собственное отношение. Жизнь должна быть веселой.

Я думал про это, пока бегал с ними, перепрыгивая через еще не проснувшиеся стволы хлопка, напевая и танцуя. Солнце нагрело воздух, росистые кораллы пахли сладко (ну, на самом деле, пахли голодно, но это уже их проблема). Только что вылупившиеся гусеницы расползались, поедая почву и избегая кораллов. Я высматривал гигантских ястребиных летучих мышей, которые едят котов. Легкий ветер потрескивал в веревочных пальмах, окружавших поле. Стая оленьих крабов кралась за ними, избегая нас.

Группа радужных бамбуков стояла на краю поля в окружении чертополоховых кустов, которых он использует как охранников. За нами наблюдали глазки на стволах бамбука, крошечные, как пылинки. Он создал шоу, создал краски, так что должен видеть (еще одно Правило Октаво). За нами наблюдают. Нас обучают. Вознаграждают. Оценивают. Коты выше всего ставят веселье. А чего хотят миряне? Чего хочу я? Женщин, трюфель, музыку, детей, еду, надежную крышу над головой…

Какой-то кот подпрыгнул, вцепился в бахрому на моем воротнике и раскачался. Не успел я его поймать, как еще трое решили повторить этот трюк, а потом – все остальные, а я сдался и рухнул на землю, весь в фиппокотах. Я хохотал так, что встать не мог.

Да уж, у меня талант к межвидовой коммуникации. Чувство юмора у меня фиппокотовое.

Когда сорняковый пир закончился, мы протанцевали обратно в город, и кот по кличке Горох возглавил процессию, прыгая задом наперед, что никто из нас не особо хорошо умел – в чем и заключалось все веселье, – и я случайно ни на кого не наступил, так что мы благополучно добрались до дома.

Если бы я захотел обучать животное с нуля, то с чего бы я начал? Нет, вопрос неправильный. Если бы я был животным, готовым обучаться, что бы я сделал? Прежде всего я захотел бы реагировать быстро, чтобы обучающий понимал: я не безнадежен, даже если не ловлю все на лету. Это значит, что мне надо ответить бамбуку в этот же день… как-то. Даже если это не к добру, игнорировать это нельзя.

Я еще немного поизучал шоу, не усваивая урок, но, может, это и не страшно. А потом я разыскал Раджу в оранжерее: она делала отводки листьев тюльпанов для весенней посадки. Грязь и сок на ее руках делали их еще более привлекательными, но, будучи джентльменом, я рук не распускал.

– А корни бамбука могут ощущать свое окружение?

– Конечно. – Ну, хотя бы мой вопрос не вызвал у нее раздражения. – Они никогда не пробивают тротуар или фундамент, не перекрывают водопроводные трубы. Бамбук знает, где он находится и что у него вокруг корней.

– А если посадить у шоу чертополохи? Он заметит?

Ее губы медленно раздвинулись в улыбке. Я попал в интуитивную точку.

– Он знает чертополохи, – проговорила она. – Ему нравятся чертополохи.

Мы разыскали чертополохи в лесу, надели перчатки и пересадили их, по одному у каждого цветного ствола. Случайно или намеренно наши пальцы несколько раз соприкоснулись – приятное ощущение даже через перчатки. Романтика вырастает из мелочей, как когда летучие мыши чирикают «Здесь». Вот только я ее не интересовал. Муж у нее был фертильный, и она вроде была с ним счастлива.

– Растения действуют медленно, – сказала она. – Ответ мы можем получить через несколько дней или даже недель.

– Я умею ждать, – бросил я.

Может, она еще передумает.

Вечером я поставил у чертополохов надежные загородки и устроил игры для самых младших ребятишек. «Все бегут к оранжевому! Сьерра, найди фиолетовый! Какого цвета небо? Где этот цвет?» Я надеялся, что бамбук за этим наблюдает.

Когда дети отправились спать, я собрал ветки каждого цвета в пышный букет (надо надеяться, бамбук не обидится) и принес его Индире. Она тихо меня поблагодарила. Волосы ей надо было бы расчесать. В доме у них было как всегда чисто, но это, наверное, постарались друзья и соседи, заходившие помочь. Бек сидел рядом с ней, вырезая ложку. Он еще раньше пригласил меня заходить и веселиться – и по его приглашению я все понял, еще не войдя к ним.

– Как сегодня Снежка? – спросил я с улыбкой.

– Нормально. Наверное. Трудно сказать. Она не такая, как другие малыши.

– Все малыши разные, вот чем они мне нравятся. Как ты?

– Хорошо. Немного устала.

Ей было нехорошо, это было видно с первого взгляда.

– Бамбук видела?

Не видела, конечно. Бек сказал мне, что она отказалась выходить из дома, даже на ужин, так что я с охотой его описал, сообщив о своем новом задании и о детях и чертополохах. Мы с Беком шутили и каламбурили (ей каламбуры всегда нравились, и чем глупее, тем лучше). Она улыбнулась, но смеха мы от нее так и не добились. Снежка заплакала.