Сегодня я чувствую искушение. Я могу стать настолько большим и разумным, насколько позволит окружающая среда, – и смогу менять окружающую среду. Я могу приманивать больше животных, чтобы чужаки их убивали – или были ими убиты, но, когда все животные будут выбиты, включая чужаков, я снова буду голодать. Животные и тупые растения повторяют прошлое. Они не меняются и не растут. Я – буду.

Орлов закопали у моего шоу. Чужаки поняли мое предостережение и вознаградили меня. Я насчитал двадцать шесть мертвых орлов, а мертвых чужаков не было, и я доволен – но и встревожен, потому что они оказались хитроумными бойцами. Я насчитал двух мертвых фиппольвов – и, как это ни странно, их похоронили на участке, который чужаки отвели себе подобным.

Мне надо снова общаться. В основе реальности лежит дуализм. Даже примитивные растения понимают: свет и темнота, сухость и влага, верх и низ, плюс и минус. А есть еще сложные понятия, такие как добро и зло, бытие и небытие, жизнь и смерть. Я представлю их чужакам.

Обучать разумных существ трудно, потому что разум дает им непредсказуемо широкий диапазон реакций на один и тот же стимул, но их явно когда-то уже обучали. Мне хотелось бы узнать, как чужаки мыслят, какое растение на каком шаре их обучало. Было бы проще общаться с этими растениями напрямую, корень к корню, семя к семени, пыльца к пыльце. Почему пыльца не перелетает от шара к шару? Мотыльки могут преодолеть ветер. Чужаки преодолели небо. В небе солнце светит всегда, а железо имеется в таком же изобилии, как и кальций.

Меня радует, что никто из моих животных не погиб в том бою. Они еще будут мне очень полезны.

Мы собрались ночью в дальней северо-западной части города, рядом с общей прачечной, в доме, который еще требовал ремонта. Крыша одного из эркеров давно провалилась, создав некое подобие очага, на котором мы жарили орлиное мясо, чтобы отпраздновать вчерашнюю победу. Пригласили всех, кто убил орла. Я уже начал жалеть, что пришел.

Мы пили трюфель при свете углей, горящих под вертелом. На него нанизали куски мяса печеночного цвета. Время от времени вниз срывалась капля жира, и тогда огонь вспыхивал, словно светлячок. Я выбрал грубую и крепкую партию трюфеля, решив, что чем меньше мы будем замечать вкус этого мяса, тем лучше. Аромат (если его можно так назвать), шедший от очага, доказывал мою правоту.

Но я не потому жалел, что пришел. Одиннадцать лиц сияли красным от огня и наблюдали за мной, словно они – дети в классной комнате, а я – учитель. Вот только лица принадлежали не милым детишкам. Они все были убийцами, а я оказался альфа-убийцей.

– Сомневаюсь, что хоть одна моя стрела попала в цель, – сказал я, прекрасно зная, что меня не выгонят, даже если мне поверят – а они не поверят. – Я всегда отвратительно стрелял – а вчера я даже не целился.

Том засмеялся:

– Я видел, как один раз ты попал.

– И Фидо одного прикончил, так ведь? – подхватил Хакон. Ему было всего четырнадцать, и он мной восхищался (мне казалось, что он склонен задирать других ребят). – Твой лев – твое и убийство.

– Речь не об этом. – У Ивана уже язык заплетался. – Ты был великолепен. Зои тоже видела, верно? Орлы уже должны были на тебя налететь – а ты продолжал стрелять. Ты знал, что львы успеют вовремя разрушить мост.

– Я надеялся, что успеют. То есть – они не такие уж сообразительные.

– Ты не был уверен, что они это сделают?

– Ну…

– Орлы чуть тебя не убили! – Зои сказала это обвиняющим тоном.

Я пожал плечами, уставившись в свою чашку трюфеля. При свете очага он казался красновато-черным. Я особо не думал о той части боя, но, если вспомнить, перспектива погибнуть меня в тот момент не пугала.

– Ты всегда был такой, – заявил Алеша, муж Сильвии, оставшийся мальчишкой даже в старости. – Когда мы шли в город, то у нижнего водопада несли всех остальных детей, оберегая их от слизней, но ты не позволил никому себя нести. Ты схватил копье и сам о себе позаботился.

Он поджал губы, сощурился и поднял воображаемое копье в готовности пронзать все, что движется. Все засмеялись.

– Ты был крепкий, – сказал мой отец.

И это – от рыбака, который каждый день имеет дело с ядовитыми ракообразными и сохранил только восемь с половиной пальцев, потому что ошибок не избежать.

Бек рассказал историю обо мне примерно в десять лет: я организовал первую помощь Орсону, когда тот упал, сломал ногу и перепугался. Я это толком не помнил – только то, что мы ремонтировали городскую стену.

– Ты был молодцом при родах, – добавил он.

– И до этого, – сказала Зои.

– Мясо готово? – спросил я.

Что угодно, лишь бы они перестали говорить обо мне. Не стану спорить, быть героем здорово, но мне хотелось быть не героем… А вот кем мне хотелось быть? Если задуматься, то я и не знаю.

– Мясо готово?

Понять трудно – и у каждого тут свое мнение.

Но чуть позже мой отец спросил:

– Как ты думаешь, бамбуку еще есть что сказать?

Я над этим уже немало думал.