— Знаю, Джонни, знаю, — кивнул Брукс. — Сам все видел.

— В них не осталось больше ни бунтарства, ни злобы. — Николлс говорил с каким-то изумлением, пытаясь сложить в стройное целое расплывчатые, рассеянные впечатления. — Для мятежа они просто выдохлись. Но дело не в этом. Когда мы расчищали пост наведения истребителей, то и дело слышались от них такие вот фразы: «Счастливчик», «Умер легкой смертью» и все в таком вот духе. А еще говорили: «Старый Джайлс совсем из ума выжил». Вы бы видели, каким жестом сопровождалась эта фраза. Причем говорили без всякого юмора, даже мрачного юмора висельников… — Николлс снова покачал головой. — Не знаю, что это с ними, сэр. Апатия, безразличие, безнадежность, называйте как хотите. Словом, люди они пропащие!

Брукс пристально поглядел на него, потом негромко спросил:

— Пропащие, говорите? — После некоторого раздумья он прибавил: — Знаете, Джонни, пожалуй, вы правы… Но, как бы то ни было, поднимайтесь наверх. Командир намерен сделать обход корабля.

— Что? — Николлс был поражен. — Во время боевой тревоги? Покинуть мостик?

— Вот именно.

— Ну это невозможно, сэр. Это… это беспрецедентно!

— Таков уж каперанг Вэллери. Об этом-то я и твержу вам весь вечер.

— Но этим он убьет себя! — негодующе воскликнул Николлс.

— Именно так и я сказал ему, — согласился Брукс. — С клинической точки зрения он уже умирает. Он давно должен быть мертв. В чем у него душа держится, одному Богу известно. Во всяком случае, жив он не переливанием плазмы и не лекарствами… Иногда, Джонни, нам полезно вспоминать, сколь ограничены возможности медицины. Кстати, это я уговорил его взять вас с собой… Не нужно заставлять ждать себя…

То, что увидел лейтенант Николлс в следующие два часа, напоминало чистилище. Во время продолжавшегося целых два часа обхода корабля им с Вэллери пришлось перешагивать через высокие комингсы дверей, втискиваться в невероятно узкие люки и горловины, пробираться между изуродованными стальными конструкциями, взбираться и спускаться по сотне трапов, стынуть на холоде, от которого заходится сердце. Но воспоминание об этом обходе на всю жизнь останется в его памяти, всякий раз согревая душу удивительно теплым и светлым чувством признательности к Вэллери.

Вэллери, Николлс и главный старшина Хартли начали обход корабля с юта. Вэллери и слышать не хотел, чтобы его, как прежде, сопровождал полицейский сержант Гастингс. Грузная фигура Хартли дышала какой-то спокойной уверенностью. В тот вечер Хартли работал точно вол, открывая и закрывая десятки водонепроницаемых дверей, поднимая и опуская бесчисленное количество тяжелых люков, поворачивая тысячи задраек, закрывавших эти двери и люки, и уже через десять минут после начала обхода, несмотря на протесты Вэллери, стал его поддерживать своей могучей рукой.

По крутому бесконечному трапу все трое спустились в орудийный погреб четвертой башни — темный, мрачный каземат, тускло освещенный крохотными, как спичечные головки, лампочками. Здесь работали бывшие мясники, булочники, ремесленники, то есть те, кто до мобилизации занимался мирным ремеслом. Почти сплошь это были вояки, годные для службы лишь в военное время. Распоряжался ими опытный кадровый артиллерист. Работа, которую они выполняли, была грязной, тяжелой и неблагодарной. Как ни странно, до этих людей никому не было никакого дела. Странно потому, что работа эта была чрезвычайно опасна. В случае попадания в каземат бронебойного снаряда соответствующего калибра или торпеды, сто миллиметровая броня оказалась бы не более надежной защитой, чем лист газетной бумаги…

Уставленные снарядами и гильзами стены погреба были мокрыми, с них постоянно капал ледяной конденсат. Часть матросов сидели или стояли, прислонясь к стеллажам. Лица у людей посинели, осунулись; все дрожали от стужи. В холодном воздухе тяжелым облаком повис пар от их дыхания. Несколько человек топтались вокруг элеватора по лужам ледяной воды. Засунув руки в карманы, понурив голову, сгорбленные, изнемогающие от усталости, бедняги то и дело спотыкались. Ходячие привидения, думал Николлс, привидения, да и только. И чего они бродят? Стояли бы уж лучше.

Наконец все заметили присутствие командира корабля. Один за другим моряки останавливались или поднимались со своих мест, прилагая мучительные усилия. Зрение у них настолько ослабло, ум притупился до такой степени, что никто не поразился, не удивился приходу командира.

— Вольно, вольно, — поспешно сказал Вэллери. — Кто здесь старший?

— Я, сэр. — Облаченная в робу грузная фигура медленно вышла вперед и остановилась перед командиром.

— Ах, это вы, Гардинер, не правда ли? — Командир показал на людей, ходящих вереницей вокруг элеватора. — Ради Бога, объясните, Гардинер, что тут происходит?

— Лед, — лаконично ответил унтер-офицер. — Приходится месить воду ногами. А не то она сразу же замерзнет. Замерзнет сию же минуту. А если основание подъемника покроется льдом — пиши пропало.

— Разумеется, разумеется! Но почему не пустите в ход помпы, осушительную систему?

— Все замерзло!

— Но не все же время вы ходите?

— В штилевую погоду — все время, сэр.

— Боже правый! — Вэллери покачал головой. Он был потрясен. Прямо по воде он направился к группе, находившейся в центре помещения. Прикрыв рот огромным зеленым в белую клетку шарфом, худенький, невзрачный паренек надрывно кашлял.