– Что?
– заинтересованный, я быстро приподнялся на локте. О, как закололо в боку!

– Осторожнее! Лежи спокойно. Он не борется с тем, что презирает. Ты заметил, плохое в жизни всегда почему-то и неумное. А Евгений Михайлович очень умен и не борется он по принципу: дуракам не закажешь. То, что я ненавижу всем существом, с чем буду бороться, пока жив, он лишь презирает. Думаешь, он не встречал в науке таких людей?

– Подожди, Марк, я еще смутно, но начинаю понимать. Но где факты?

– Факты на поверхности. Они не скрыты - вот, гляди! Казаков будет защищать докторскую. Кроме снисходительной иронии, эта тема в нем ничего не вызывает, но он защитит ее блестяще (вот увидишь!) и получит звание доктора наук. Я ведь не ученый, а всего лишь пилот. Видимо, эта тема апробирована. Выигрышна. А лучшие работы свои он делает негласно, для души, вроде это у него хобби. Почему же он не пошлет к чертовой матери то, к чему снисходит, и не отдаст себя целиком тому, чем захвачена его душа**

– Ты ему это говорил?

– Еще нет.

– И не советую. Наживешь врага. Он будет тем сильнее тебя ненавидеть, чем больше правды в твоих словах.

– Еще рано. Я не совсем разобрался в нем. Он ведь сложнее, чем кажется. А я так мало знаю... Коля, я хочу снова учиться!

Я уставился на него во все глаза:

– Да ну! На каком факультете?

Марк поморгал ресницами... До чего я любил этого парня! Как я радовался, что он мне друг.

– Видишь ли, меня не удовлетворяет моя работа.

– Почему? Неужели ошибся в выборе?

– Может, и ошибся. Вообще-то, каждому не мешает уметь управлять вертолетом, это всегда пригодится. Человек может уметь водить машину, но это не значит ведь, что всю жизнь надо только и делать, что водить автомобиль. Я бы хотел быть... астрономом. Почему тебя это так удивляет?

– Не то что удивляет...

Я был поражен и восхищен!

– Марк! Ведь это же замечательно! Я всегда увлекался астрономией, но мне и в голову не приходило самому быть астрономом. А разве есть заочный астрономический?

Марк грустно покачал головой.

– В том-то и дело, что нет. В Московском университете на Ленинских горах есть физический факультет. Я узнавал. Там пять отделений: физики, геофизики, астрономии и другие. Это на дневном факультете. На вечернем и на заочном отделениях физического факультета нет. Я писал ректору университета, спрашивал, нельзя ли сдать экстерном сразу за два курса. Я бы подготовился и сдал.

– Ну и что?

– Он пишет, что это не разрешается. Показать письмо? Марк полез в чемодан и достал довольно потрепанное письмо.

Видно, часто его перечитывал. Отвечал сам ректор (не поручил ответить секретарше!). Очень доброе, хорошее письмо. Приглашал Марка приезжать и держать экзамены.

– Хороший человек, должно быть, этот ректор, не поленился прочесть мое письмо.

– А разве такое длинное?

– Целая ученическая тетрадка.

– Ох!

Мы оба стали хохотать.

– Чего же ты там писал?

– Объяснял, почему хочу сдавать экстерном. Хочется поработать в обсерватории. Учиться пока и здесь можно. Люди вокруг ученые, помогли бы.

В тот вечер мы, как всегда, проговорили долго. С Марком не соскучишься! Перед сном Марк достал магнитофон и поставил голоса птиц. Я лежал весь в поту, преодолевая удушье - как мне не хватало воздуха!
– и слушал щебетанье птиц.

Потом Марк спросил, понизив голос:

– У вас с Лизой плохо?

– Хуже некуда, Марк.

– Лиза очень страдает. Она думает, что все ее презирают за то, что она бросила тебя в беде.

– Какая ерунда! Чем бы она мне помогла?

– Она не может себе простить, что даже не попыталась. Обрадовалась, что ее отпустили.

– Она испугалась. Это так понятно.

– Конечно! Но это противно всем ее убеждениям. Я ее разубеждал, но никакого толка.

– Самолюбие ее ущемлено. Она была о себе другого мнения.

– Как у вас все неладно получается... с самого начала. За столом сегодня сели далеко друг от друга... Что же будет?

В последующие дни мне вроде стало легче, но все равно угнетали слабость и постоянное удушье.

Все работали, а я бродил по обсерватории. Несколько раз я вызывался кому-нибудь помочь, но меня мягко, но решительно отстраняли.