Я не отказываюсь здесь работать. Одна из моих пациенток — одиннадцатилетняя девочка-сиротка. Покрасневшие от лихорадки глаза, пересохшие губы, на личике застыла страдальческая гримаса. Мы обе знаем, что ее дни сочтены, и что я ничем не могу ей помочь. Тем не менее, она все время в приподнятом настроении, и даже способна шутить. Ее любят другие больные, а я люблю ее больше всех. Я приношу ей воды и с особой нежностью умываю ей лицо: я это делаю каждому.

Буквально перед самой смертью она смотрит на меня и говорит: ‘Ты пришла в мою жизнь и принесла мне покой. Ты сделала меня счастливой’. Счастливой! Представляете? Эта бедняжка, мечущаяся в агонии, говорит, что она счастлива благодаря мне. Не знаю, по какой причине, но я удвоила свои усилия, ухаживая за другими больными, в надежде на то, что смогу и им принести то же счастье или хотя бы тот же покой. И у меня получилось! Я знаю, что мое присутствие утешает их, и между нами образовались узы — духовные узы, хотя не такие крепкие, как с той сироткой».

Он говорил, и лицо его отражало его собственный внутренний покой. Голос был мягким, трепетным, словно свидетельствовал о чудесах.

«В конце концов, и меня сразила болезнь. Боль была невыносимой, но, несмотря на то, что мое тело страдало, ум и душа пребывали в блаженстве. Я знала, что прожила свою жизнь не зря, принося ЛЮДЯМ пользу, И ЧТО ЭТОТ путь был назначен мне Богом.

Я умираю, и моя душа возносится к Богу, который дал мне жизнь. Я ощущаю благодать окутывающего меня золотого света. Тут появляются ангельские существа и приветствуют меня хвалебной песнью. На Земле я не щадила своей жизни, бескорыстно помогая другим. И вот моя награда* которая намного ценнее любого королевского сокровища, намного драгоценнее изумрудов.

Они дают мне знания, а я им взамен — безграничную любовь. Через них я понимаю, что помощь другим — это великое благо, и можете представить мою радость, когда они говорят мне, что я этого достигла. Неважно, сколько ты прожил, говорят они. Число дней и лет, прожитых на Земле, не имеет значения. Важно качество этих дней и лет, мерилом которого служат благие дела и достигнутая мудрость. ‘Одни всего за один день делают больше добра, чем другие за сто лет, — говорили мне они. — Каждая душа, каждый человек обладает ценностью. Каждый человек, получивший помощь, каждая спасенная жизнь, неизмеримо ценны’.

Все души, о которых я заботилась в больнице, когда прямо на моих глазах гибли их тела, теперь посылают мне свои благословения и свою любовь, от чего мне становится еще радостнее».

Тут Дэвид сделал паузу. «В этом ангельском хоре особо выделяется существо невероятной красоты, — продолжал он. — Кажется, что оно состоит из света, хотя имеет отчетливый человеческий облик и облачено в пурпурные одежды и золотые туфли. В его голосе, о котором трудно сказать, женский он или мужской, слышится авторитет и великая мудрость».

Когда я вернул Дэвида в настоящее, он все еще оставался во власти этого видения, благоговеющий и просветленный. «Давайте будем называть это существо Истоком, — сказал мне он. — Очевидно, это оно преподало ангелам те уроки, которые они затем преподали мне. ‘Когда тебе понадобится помощь, ты можешь в любом своем воплощении призывать меня посредством медитации и молитвы, — наставлял меня Исток. — Открытое и любящее сердце, которое ищет высшего блага, не руководствуясь своекорыстными побуждениями, без малейшей тени негативности или зла, способно призывать для достижения своих целей мощную проявляющуюся энергию. Это и есть сущность нашей духовности — призывание благодати’.

Дэвид тряс головой, дивясь всему тому, что увидел.

— Ни разу в жизни меня не посещали такие мысли, — сказал он. — Я — не религиозный человек. Я не верую в Бога и даже не имею ни малейшего представления о том, какая часть меня пришла из этого Истока. Сама идея того, что я когда-то был монахиней, выглядит абсурдной.

— Это была жизнь, которую вы прожили, — сказал я. — Одна из самых важных жизней, поскольку вы так быстро попали в нее и так явно все переживали.

— Это не могло быть фантазией, — согласился Дэвид. — Это слишком далеко от всего того, что я мог себе вообразить.

— Значит, вы думаете, что все это — правда?

Он поднял руку.

— Неужели я стал бы распространяться об этом! Но вам я об этом говорю, доктор Вайс, потому что ничего более потрясающего мне не доводилось испытывать.

— Может быть, в вас до сих пор живет Сестра Евгения? — предположил я. — Может быть, она есть тот Дэвид, которого вы ищете в себе?

Он на минуту задумался.

— А почему бы это не проверить? — сказал он, встав в конце сеанса и хлопнув в ладоши. — Посмотрим, что будет дальше.

Вернувшись через два дня, Дэвид сказал, что эта прошлая жизнь сильно запечатлелась в его уме, словно он тогда пережил момент прозрения. Ему было очень интересно, что последует дальше, и он поспешно уселся в кресло.

За считанные минуты он перенесся на 140 лет назад, во времена Гражданской войны в Америке. В этот раз он видел происходившие события как бы со стороны, но, в то же время, видел все весьма отчетливо. Он был молодым солдатом, воевавшим на стороне Союза, которому приходилось все свои дни проводить в маршах и битвах. «Битва за битвой, — говорил он. — Каждый новый бой ожесточеннее всех предыдущих. Я боюсь заводить друзей, поскольку уверен, что они будут убиты или ранены. Тебя убьют или ранят: так происходит с каждым. Люди, с которыми мы сражались — не наши враги: они — наши братья. Единственная причина, заставляющая нас стрелять в них — это не дать им возможности начать стрелять в нас первыми. Я делаю все, чтобы спасти своих товарищей — помогаю им найти укрытие, приношу им еду и воду. То же самое я, по возможности, делаю для наших врагов». Он опустил глаза, словно пытаясь не видеть. «Все это так бессмысленно и печально. Невозможно сказать, что здесь победа, а что — поражение. Брат убивает брата, и этому нет конца. И за что? За акр земли? Или за идею?