Образ Добрыни придает мне уверенности. После того, как Добрыня на него наехал, Толик ни слова не написал в переписку.

– Девочки на выходные едут ко мне отмечать день рождения Алины.

– Ма-а-ам!
– хором вопят мои девочки, глядя на меня жалостливыми глазами.
– Мам....

– Ммм.... Они не могут. Нет.

– А я тебя не спрашивал - могут ли они. Я ещё пока родительских прав не лишён.

– Они не хотят Анатолий. У них на выходные планы.

– Какие ещё планы?
– пренебрежительно.
– Я решу сам какие у моих дочерей планы.

– Папа... У наш праждник дома жавтра. Мы будем делать горку шнежную, а потом пойдем в баню. И будем есть шашлыки и каштаны...

Игнорируя объяснения Иринки, давяще смотрит мне в глаза.

А я опускаю свои на загоревшийся экран.

"Откуда вас забрать?"

Отвечаю: "Мы в торговом центре, на столиках "Кухни мира".

Он: "Купи мне кофе, пожалуйста, покрепче на вынос. Скоро буду."

– А потом мы поедем на охоту!
– выстреливает важно Мирон.

– Что за бред, Вера? Не хочешь объяснить?

Вздыхаю устало.

– Не хочу....

– Алина, Ирина, одевайтесь мы уезжаем, - в приказном тоне распоряжается Анатолий.

– Мам!!!

– Нет, мы остаёмся. Ждём Добрыню, - начинаю нервничать я.

Включает демонстративно камеру на телефоне наставляя на меня.

– Запись для суда. Восемнадцатое декабря, Богомолова Вера Павловна, в очередной раз не дает мне моих дочерей, хотя выходные мое законное время с детьми.

Наводит телефон на девочек.

– Пап, хватит!
– закрывает его рукой Алина.
– Не хотим мы к тебе ехать.

– Ну-ка руки убрала! Смотри в камеру!

Алинка демонстративно отворачивается.

Он за шкирку рывком разворачивает ее обратно.

Подскакиваю со стула в шоке.

Она отбивает его руку. Из глаз обиженно текут градом слезы. Поправляет смущённо одежду.

– Не трогай меня больше!

– Алина!
– оттягиваю ее себе за спину, вставая между ними.

Иринка тоже прячется мне за спину, выглядывая оттуда.

Мирон, сидя за столом, снимает это на свой телефон и комментирует.

– Батя какой-то у вас дугатский. Наш лучше.

Анатолий бросает на него высокомерный презрительный взгляд.

– Убери телефон.

– Не буду!

Делает шаг в его сторону.

– Добрыня тебе руки сломает, - предупреждаю его гневно.

– И сядет.

– А я за него штраф заплачу за ущерб здоровью.

– Много денег стало?!

– Хватает.

– Чего ж от алиментов не откажешься???

– Ещё чего. Это девочек деньги. Я к ним не прикасаюсь.

– Откуда деньги-то, на камеру что ли раздеваешься?
– ядовито.

– Ты чего при детях несёшь?

– Убери телефон, я сказал. Я разрешение на съёмку не даю!

– Как там? Запись для суда.... Да, Вег?
– продолжает снимать Мирон.

– Мам, пойдем! Пойдем, - тянут меня девочки.
– Давай уйдем. Мирон, пойдем....

– Я напишу жалобу. Что ты не отдаешь мне детей.

– Они не хотят к тебе. Им с тобой плохо. Мы будем просить психолога!

– И настраиваешь детей против отца.

– Это вшё враньё, - высовывается Иринка.

– Иди сюда, - ласково манит он ее, присаживаясь.
– Я купил тебе подарки. Мы поедем в океанариум...

– Только попгобуй....
– пинает ей по сапогу слегка Мирон.
– Нельзя бгать подагки от чужих. И к ним идти. Папка так сказал.

Иринка снова прячется за меня.

– Одевайтесь, - распоряжаюсь я, стоя между детьми и Анатолием.

Дети хватают свои вещи со стульев.

Внутри опять всё трясется от тревоги и обиды. Обиды за дочерей.

Раньше он себе такого не позволял!

– В таком случае, никаких больше карманных денег, - смотрит он в глаза Алинке.

– Мне мама даст!

– И разрешения на выезд за границу не будет.

Это мечта Алинки. И я им обещала, что мы поедем. И он обещал, что отпустит.

И она, кусая губы, обиженно рыдает.

Я растерянно мечусь, не знаю как поступить правильно.

Сдаться и спасти её маленькую мечту или наоборот, послать его нахрен и сберечь ее гордость.

– Сволочь!
– выдыхаю я, чувствуя, что тоже сейчас разревусь от беспомощности.
– Она же твой ребёнок! Ты же говорил ей, что любишь её!

– Помимо любви должно быть ещё воспитание, Вера. И уважение к отцу. И такая бесхарактерная мать как ты этого дать не в состоянии.