Коротко говоря, куча вопросов, которые надо прояснять, но для этого нужен длинный разговор.

2. Нападать? Надо бы. Нападение — лучшая оборона. Только положение у меня не атакующее. Значит что? Приходим к моему любимому и самому эффективному варианту.

3. Финт. Уйду из-под удара и перегруппируюсь для атаки. Не в сторону хозяина дома, разумеется. В таком разе все присутствующие рефлекторно объединятся против меня.

— Простите, Владимир Владимирович, я полагал, если уж настолько важные и занятые люди здесь собрались, то тема разговора будет более масштабной. К тому же мои резкие высказывания всего лишь следствие целой цепочки событий. Вырывать моё интервью из их контекста неправильно. Отсюда делаю вывод: о чём-то важном вас не информировали. Но на вопрос «зачем я это сделал?» ответить тем не менее могу.

Делаю паузу. Надо дать время переварить ответ. Дожидаюсь отмашки:

— Ну, ответьте…

— Затем, чтобы эта встреча произошла. Ведь не будь того интервью, вы бы нас не собирали, не так ли?

Удаётся ввести экс-президента в недоумение. Собравшиеся переглядываются. В глазах читается изумление: «Этот парнишка нас всех развёл?» Ухмыляюсь про себя — финт удался. Высказанная претензия почти забыта.

— И какое же событие, по вашему мнению, мы должны обсудить? — мягкий тон по-прежнему сочетается с отстраняющим «вы».

— Как «какое»? — делаю удивлённый вид. — Заявление американского президента, разумеется. Оно намного более скандальное и громкое. Но не только. Фактически американцы нам прямо сказали, что не допустят нашего доминирования в космосе. Расценивать это можно, только как объявление войны в сфере космонавтики.

Путин делается задумчивым. Зампред СБ настораживается, он с определённого момента встал на позиции самого непримиримого ястреба. В первую очередь по отношению к США.

— Если, как ты говоришь, это объявление войны, тогда тем более нельзя показывать раздрай в наших рядах. Не согласен? — переходит на ты, случайно или истолковать в свою пользу?

— Согласен. С одной оговоркой, Владимир Владимирович: сначала надо определиться со своими рядами. У меня сильные сомнения, что Роскосмос на нашей стороне, — посмотрим, угадал или нет с моментом атаки.

Трофимов начинает ёрзать и показывать всем лицом: «Вот видите, видите, я вам говорил…» Костюшин смотрит на него задумчиво, лица остальных не читаемы.

— Откуда у вас такие сомнения, Виктор Александрович? — Чернышов тонко улавливает вопрос, который не успевает сорваться с языка Путина.

Сначала вознаграждаю его долгим взглядом. Затем резко сажаю на место. И только после этого понимаю, зачем он влез поперёк батьки в пекло. Чтобы отважно прикрыть экс-президента от возможной атаки с моей стороны.

— Валентин Денисович, мне странно подобный вопрос от вас слышать, — а вот теперь время для главного удара, быстрого и нокаутирующего: — Вы не в курсе диверсии со стороны Роскосмоса по отношению к Агентству? Думаете, наша ракета сразу после старта просто так взорвалась?

Эффект подобен взрыву светошумовой гранаты. Или после известия о том, что прибыл настоящий ревизор. Пока с разной степенью успеха народ выползает из прострации, внимательно наблюдаю за этим процессом. Хованский и Костюшин невозмутимы по понятной причине. Хованскому рассказывал не всё, но прозрачные намёки давал.

Экс-президент по виду быстро приходит в себя, размышляет. Ну, давно известно, что у него хорошая реакция. Трофимов делает осуждающее лицо, но молчит. Правильная тактика, шуметь ему не резон, прекрасно котик знает, чьё мясо съел.

Но отсидеться ему не дают:

— Юрий Владиславович, это правда? — мягко, очень мягко спрашивает хозяин дома.

— Колчин сгущает краски, Владимир Владимирович, — бурчит Трофимов, пряча глаза. — Пока ничего неясно, следствие идёт.

— А как так получилось, что два ваших человека из группы контроля полёта неожиданно исчезли? — удобный момент для переформатирования беседы в допрос.

— Я же говорю, следствие идёт… — его пока слышно, но громкость голоса заметно снижается.

— Что случилось по вашей версии, Виктор? — Путин переводит взгляд на меня.

Ответить мне нетрудно:

— У нас был свой аварийный канал связи с ракетой. Как только она начала опасный вертикальный разворот в обратную сторону, то есть нам на голову, я отдал команду на самоликвидацию. Ракета могла стартовый комплекс повредить, а если бы упала на жилой, то боюсь представить, сколько людей погибло бы.

— Виктор, это не может быть ошибкой? Доказательства у вас есть?

— Чёрный ящик у нас, — пожимаю плечами.

— Если вы его вскрывали, то это уже не доказательство, — вмешивается Чернышов. Трофимов бросает благодарный взгляд, но от следующих моих слов снова мрачнеет:

— Нет. Не вскрывали. Храним до приезда комиссии. Наши специалисты обязательно должны участвовать, но без независимых экспертов мы туда не лезем. Сразу предупреждаю: в Москву не повезу. А то мало ли что может случиться.