— Здрасть, тёть Нюр! — салютую лопатой. — Что вы такое говорите? Да разве это работа? Очешуительный отдых! Вы тут вообще как в санатории живёте! Чистый воздух, натуральные продукты, плёвая работа, с которой даже ребёнок справится. Не жизнь у вас тут, а полная лафа!

Тётка натурально обалдевает. Настолько кардинально сельских ещё никто не опускал. Кроме меня. Несколько лет назад был один случай, но в узких кругах. Надо заметить, что это типичное мнение деревенских жителей о себе — охренительных тружениках и о горожанах — никчёмных бездельниках. Пока я в результате многолетних поездок в Березняки не научился ловко косить, на меня свысока глядели самые последние сельские обсосы. Не, ничо не говорю, навык не такой простой, как кажется, но всё-таки работа токаря, фрезеровщика или электрика на порядок сложнее. А уж пытаться что-то говорить о сложности работы преподавателю высшей математики в МГУ — да кому? Селянину, с трудом закончившему на тройки девять классов и с огромным облегчением поступившему в ПТУ? Я вас умоляю! Давайте без этого!

Случился этот эпизод в гостях у Егора. Сидим, болтаем, пьём чай перед телевизором. Там родная до боли в горячем сердце селянина картина. Едет трактор с тележкой, за ним толпа народа прочёсывает картофельное поле, собирает урожай. Бойкий тележурналист выдаёт:

— Сбор картофеля — тяжёлая работа, поэтому каждые полчаса надо отдыхать…

На экране разнокалиберный народ этим и занимается. Люди отдыхают, сидя на перевёрнутых вёдрах, переговариваются между собой, смеются. Затем встают и снова принимаются наполнять вёдра.

Начинаю ржать, тыча пальцем в глупого журналюгу:

— Тяжёлая работа, гы-гы-гы!

Отец Егора напрягается, косится на меня недовольно:

— Вить, а разве нет? Ты сам когда-нибудь картошку руками на поле собирал? Хоть раз в жизни?

— Нет, дядь Коль, — поначалу безмятежно отвечал я, — это не тяжёлая работа. Нудная и скучная, но не тяжёлая…

— Сам когда-нибудь собирал!? — голос мужик слегка грозовеет, Егор смотрит чуть опасливо.

— Да, собирал, что тут такого?

— И что? Нисколько не устал?

— Нет. Если только чуть-чуть. Позже, помню, с пацанами на рыбалку рванули.

Мужик смотрит тяжёлым взглядом, только через минуту придумывает, что сказать:

— Небось полчаса этим делом занимался на полсотке в огороде…

— В огороде бабушка Серафима между делом выкапывает. Ну, Алиска помогает. Мне только мешки стаскать. Не, это мы помогали разок. Витальке вроде…

Смотрю на Егора, тот кивает — точно, Виталику. Они тогда много сажали.

— Дядь Коль, — следующим аргументом добиваю мужчину в ноль: — Да вы сами посмотрите! Кто там на поле? Подростки и бабки, женщины есть. Хоть одного здорового мужика видите? Какая же это тяжёлая работа, если ей дети и старухи занимаются?

Мужик тяжело задумывается, сдаваться ему не хочется, а возразить нечем. Егор отворачивает лицо в сторону.

— Вот отбойным молотком или киркой в шахте на глубине в километр уголь рубить — это да, тяжёлая работа, и детей там не найдёшь. Даже здоровые мужики там больше шести часов в смену не работают.

Дядя Коля мрачно молчит.

— Вы в селе по-настоящему пашете только во время уборочной. Пару месяцев. Ещё месяц хвосты убираете. Всё остальное время особо не напрягаетесь.

— А давай, Вить, поменяемся, — вдруг предлагает он. — Ты станешь жить в селе и особо не напрягаться, а я поеду в твою благоустроенную городскую квартиру и буду иметь два законных выходных в неделю и восьмичасовой рабочий день.

— У меня нет благоустроенной квартиры и выходной у меня только один, — начинаю веселиться. — И ваш дом намного просторнее квартиры моего отца. Сам-то я в общежитии живу. Поменяться со мной хотите? Не получится. Меня-то пред на работу возьмёт, хоть пастухом, а там, глядишь, и на механизатора выучусь. А вот вас на моё место преподавателя теории функций комплексного переменного даже близко не подпустят. Высшего-то образования у вас нет…

Досадливо машет рукой, замолкает, но явно признавать поражение не хочет. Делаю контрольный выстрел:

— Я здесь часто бываю и прекрасно вижу, как вы живёте. Поэтому имею право сравнивать. А вот вы на моём месте не были и сравнивать не можете, — о том, что никогда и не будет, не упоминаю, только намекаю: — По моим наблюдениям, самый тяжкий труд — это учёба на естественнонаучных университетских факультетах, медицинское образование ещё труднее получить. По сравнению с этим даже труд шахтёра не выглядит запредельным. Там опасно, да, но не тяжелее. И что, вы думаете, зря балерины уходят на пенсию в тридцать пять лет? Вроде даже сталевары так рано не могут пенсию получить.

— Любой труд тяжёлый, — выносит лукавый вердикт мужчина, — и хватит об этом.

Вот и сейчас обалдевшая от моих слов тётка Нюра молча отваливает от забора. И то, полагаю, со стороны хорошо видна вся лёгкость моих движений. Никакой натуги. Развлекаюсь я так.

На исходе дня становится прохладно, но промокшую от пота рубашку не снимаю. Хоть я и закалённый, но простудиться в это коварное время года — пара пустяков. Оглядываюсь на призыв Алиски.

— Хватит, пошли в баню!