Этот ряд можно продолжить. В природе в окружающем мире (умвельте) бихевиориста тело формирует дух, а в мире психолога дух созидает тело.

Таким образом, роль, которую играет природа как объект в разных окружающих мирах естествоиспытателей, глубоко противоречива. Если мы попытаемся охарактеризовать ее объективные свойства, получится хаос. И всё же общей опорой всех этих многочисленных окружающих миров служит нечто, вечно сокрытое от каждого из них. За всеми этими мирами, порожденными им, скрывается один и тот же вечно сущий субъект — природа.

Созерцание легкого полета таких насекомых, как пчелы, шмели и стрекозы, роящихся над цветущей поляной, всегда порождает впечатление, будто для этих благословенных созданий нет никаких преград.

Может показаться, что и такие привязанные к земле существа, как лягушки, мыши, улитки и черви, не стеснены в своих передвижениях в природе.

Но это впечатление обманчиво. В действительности всякое свободно перемещающееся животное прикреплено к определенному миру обитания, изучение границ которого относится к задачам эколога.

У нас не может быть никаких сомнений в существовании простирающегося перед нашим взором обширного мира, в котором каждое животное выделяет свой мир обитания. Мы можем наблюдать, как каждое животное сталкивается в пределах своего мира обитания с некоторым количеством предметов, поддерживая с ними более или менее тесные связи. Такое положение дел само собой должно подтолкнуть биолога, занимающегося экспериментами, к тому, чтобы рассмотреть, как разные животные будут вести себя вблизи одного и того же предмета, и исследовать связи между ним и животным, взяв конкретный предмет за точку отсчета в опытах со всеми животными.

Так американские ученые провели тысячи экспериментов, неутомимо предпринимая попытки исследовать поведение в лабиринте самых разных животных, начиная с белых крыс.

Неудовлетворительные результаты этих работ, проводившихся с использованием самых точных методов измерения и кропотливых расчетов, могли быть предсказаны любым, кто осознал ошибочность принимаемого за данность представления, будто бы предмет всегда остается для взаимодействующего с ним животного одним и тем же.

Доказательство этого на первый взгляд неожиданного утверждения можно легко привести, опираясь на простой пример. Допустим, что на меня на улице залаяла разъяренная собака. Чтобы избавиться от нее, я поднимаю камень с дороги и прогоняю нападающую собаку, ловко бросив в нее камень, — и тот, кто наблюдал происходящее, а затем поднял этот камень с земли, никогда не усомнится, что предмет, который вначале лежал на дороге, а потом был брошен в собаку, — один и тот же.

Ни форма, ни вес, ни какие-либо иные физические или химические свойства камня не поменялись. Остались прежними его цвет, твердость, его кристаллическая структура — и всё же он подвергся принципиальному изменению: он поменял свое значение.

До тех пор, пока камень был частью улицы, он служил опорой идущему по ней путнику. Его значение определялось его принадлежностью к дороге и ее функцией. Он обладал, если так можно выразиться, дорожной тональностью.

Но всё коренным образом поменялось, когда я поднял камень, чтобы бросить его в собаку. Он превратился в метательный снаряд — ему было присвоено новое значение. Он приобрел метательную тональность.

Камень, лежащий как отстраненный предмет на ладони наблюдателя, становится носителем значения в тот момент, когда он вступает во взаимодействие с субъектом. Поскольку животное никогда не выступает в роли наблюдателя, мы вправе утверждать, что оно никогда не выстраивает никаких связей с «предметом». Лишь посредством самих связей предмет превращается в носитель значения, которым его наделяет субъект.

Два следующих примера дают ясное представление о влиянии, которое изменение значения оказывает на свойства предмета. Я беру в руку полусферическую стеклянную плошку, которая может восприниматься как обычный предмет, поскольку на данный момент она не служит никаким задачам, связанным с человеческой деятельностью. Но вот я вставляю эту плошку в стену своего дома, и благодаря этому она превращается в окошко, которое пропускает солнечный свет, но ослепляет играющими на ней бликами прохожих. Я также могу поставить плошку на стол, наполнить ее водой и использовать как вазу для цветов.

Свойства предмета при этом не меняются. Но после того как он превратился в носитель значения «окно» или «ваза», становится заметным различие свойств в соответствии с их статусом. «Ведущим» свойством окна является прозрачность, в то время как сферичность представляет собой сопроводительное свойство. У вазы, напротив, сферичность является ведущим свойством, а прозрачность — сопроводительным.

Этот пример позволяет нам понять, почему схоластики подразделяли свойства объектов на essentia и accidentia. При этом они всегда имели в виду лишь носитель значения, в то время как свойства ни с чем не связанных предметов никак не классифицировались. Лишь более или менее крепкая связь носителя значения с субъектом позволяет подразделить свойства на ведущие (существенные = essentia) и сопроводительные (несущественные = accidentia).

В качестве третьего примера мы возьмем предмет, который состоит из двух длинных жердей и множества коротких, скрепляющих обе длинные жерди и приколоченных на одинаковом расстоянии друг от друга. Я могу придать этому предмету тональность лазанья, типичную для лестницы, если прислоню под наклоном длинные жерди к стене. Однако я также могу придать ему целевую тональность изгороди, если горизонтально укреплю одну из длинных жердей на земле.

Вскоре станет очевидно, что для забора расстояние между поперечными жердями играет второстепенную роль, у лестницы же оно должно соответствовать ширине шага. Таким образом, в носителе значения «лестница» можно различить примитивную схему пространственного построения, благодаря которой можно осуществить восхождение или нисхождение.