Однако сад было принято представлять таким, каким он видится нашему человеческому глазу, не задаваясь вопросом о том, как выглядит сад, если смотреть на него глазами субъекта, обитающего в доме.

И этот вид поражает воображение. Сад дома не отгорожен, как может нам показаться, от обширного мира, малой частью которого он является, но ограничен окружностью горизонта, в центре которой размещается дом. Над каждым домом простирается свой небесный свод, по которому ходят солнце, луна и звезды, относящиеся непосредственно к дому.

У каждого дома несколько окон, обращенных в сад: световое, звуковое, обонятельное, вкусовое и множество осязательных.

Сад, который виден из дома, меняет свой облик в зависимости от устройства его окон. Его ни в коем случае нельзя понимать как часть некоего более обширного мира, он суть единственный мир, относящийся к дому, — его окружающий мир.

Сад, открывающийся нашему взору, в корне отличен от того сада, который видят обитатели дома, особенно это касается тех вещей, что его наполняют.

В то время как мы обнаруживаем в саду тысячи разных камней, растений и животных, взгляд обитателя дома воспринимает в своем саду лишь весьма ограниченное количество вещей, а именно только те, что имеют значение для живущего в доме субъекта. Количество таких вещей может быть сведено к минимуму, как в окружающем мире клеща, где всегда фигурирует одно и то же млекопитающее с весьма ограниченным количеством свойств. В окружающий мир клеща не попадает ни один из всех тех предметов — душистых и ярких цветов, шумящей листвы, поющих птиц, — которые может обнаружить в его окружении человек.

Мной было продемонстрировано, как один и тот же предмет, перенесенный в четыре разных окружающих мира, обретает четыре разных значения и всякий раз в корне меняет свои свойства.

Это можно объяснить лишь тем, что некоторые свойства предметов, в сущности, являются не чем иным, как воспринимаемыми признаками, которыми их наделяет субъект, вступающий в связь с этими предметами.

Чтобы это понять, необходимо вспомнить, что тело каждого живого существа состоит из живых клеток, образующих вместе игру живых колоколов. Живая клетка обладает специфической энергией, благодаря которой в ответ на любое коснувшееся ее внешнее воздействие клетка издает свой «индивидуальный звук». Индивидуальные звуки могут соединяться между собой при помощи мелодий и не нуждаются для воздействия друг на друга в механических связях между телами их клеток.

В целом тела большинства животных схожи тем, что их основой являются органы, служащие для обмена веществ и использующие энергию, полученную из пищи, для обеспечения жизнедеятельности. Жизнедеятельность животного субъекта как реципиента значения состоит в восприятии и действии.

Восприятие происходит посредством органов чувств, служащих для того, чтобы сортировать приходящие отовсюду раздражители, отклонять ненужные и преобразовывать те, что требуются телу, в нервное возбуждение, которое, достигнув центра, заставляет звучать живой колокольный звон мозговых клеток. Раздающиеся при этом индивидуальные звуки служат перцептивными признаками внешних событий. В зависимости от того, что это за признаки — слуховые, зрительные, обонятельные и т. д., — они оформляются в соответствующие свойства наличествующего источника раздражения.

В то же время клеточные колокола, звучащие в органе восприятия, приводят в действие колокола в центральном эффекторном органе, посылающие вовне в качестве импульсов свои индивидуальные звуки, чтобы запустить движения мускулов эффекторов и управлять ими. Таким образом, это своего рода музыкальный процесс, который, отталкиваясь от свойств носителя значения, вновь возвращается к нему. Поэтому допустимо рассматривать как рецепторные, так и эффекторные органы реципиента значения, с одной стороны, и соответствующие свойства носителя значения, с другой, в качестве контрапунктов.

Мы вновь и вновь убеждаемся в том, что у большинства животных сложное строение тела является условием, которое обеспечивает беспрепятственную связь субъекта с его носителем значения.

Строение тела никогда не является изначальной данностью, напротив, образование каждого тела начинается с одной-единственной клетки-колокола, которая делится и присоединяется к звучащему колокольному звону в согласии с определенной мелодией развития.

Как объяснить, что два столь разных по своему происхождению объекта, как, например, шмель и цветок львиного зева, устроены таким образом, что они идеально подходят друг другу? Причина, очевидно, в том, что их мелодии развития обоюдно влияют друг на друга — мелодия львиного зева вторгается в качестве мотива в мелодию шмеля и наоборот. То, что было сказано о пчеле, относится и к шмелю: «Если б тело его не было цветочным, ему б никак развитье не далось».

Признание этого важнейшего положения техники природы означает, что мы уже отрицательно ответили на вопрос о существовании прогресса от менее к более совершенному. Ибо если в формирование строения животных со всех сторон вторгаются чуждые мотивы значения, то трудно себе представить, что смогла бы здесь изменить череда поколений, какой бы длинной она ни была.

Если мы отрешимся от спекуляций вокруг предков, мы вступим на твердую почву техники природы. Однако здесь нас ждет большое разочарование. Успехи техники природы предстают перед нами со всей очевидностью, но образование ее мелодий совершенно недоступно для нашего исследования.