Четкий кадр идущего Карсона тут же затмил крупный план лица Тессы, выпучившей от изумления глаза и готовой расхохотаться. Кридмор коснулся, наконец, вожделенной груди, и Шеветта, повинуясь рефлексу, сняла с его шеи левую руку и дала ему под дых, как сумела, жестко и точно, вложив в удар всю силу, которая у нее была.

Кридмор открыл голубые, налитые кровью глаза, и Шеветта оттолкнула его, отпихнула свой стул и скатилась под столик, теперь уже действуя целиком на автопилоте. Ей показалось, что она слышит, как Кридмор ударился головой о столешницу, пытаясь поймать ее, но теперь, когда он больше не впивался ей в губы, она почувствовала вкус его губ, и в этом было что-то до боли знакомое, и, в то время как разум еще механически воспринимал происходящее, тело решило уберечь ее от опасности простым способом. А именно бегом, на четвереньках — под столиком; на открытом пространстве — все так же на четвереньках, но набирая скорость; на спринтерской скорости — низко нагнувшись и выбросив руки вверх, чтобы сбить с ног любого, кто решит ее остановить; наружу — в дверь.

Туда, где инстинкт, шестое чувство, какое-то смутное воспоминание заставили ее повернуть направо, в сторону Окленда.

Она не снижала скорости, пока не почувствовала себя в безопасности и к тому времени уже поняла, каков был вкус поцелуя у Кридмора: вкус «плясуна». Ей стало любопытно, сколько же этой дряни досталось ей. Не много, наверное, но она ощущала наркотик в грохоте своего сердца, видела его в призрачных ореолах каждого фонаря и узнавала в том факте, что ничто из произошедшего на самом деле ее не так уж сильно волнует.

Под «плясуном» беда могла казаться незначительной.

Беда — это Карсон, подумала она, и именно выражение его лица, взгляд, который она всегда ловила, но никак не могла увидеть по-настоящему, заставили ее сильно испугаться. Она боялась его с тех пор, как он ударил ее, но не понимала этого так отчетливо. Он не сильно покалечил ее тогда, по крайней мере, в физическом смысле. Она жила там, где люди калечили друг друга, ранили по-настоящему, а этот симпатяга, мальчик из мира медиа, который даже не знал, как правильно бить, — разве он был опасен?

Но теперь под действием остатков наркотика из слюны Кридмора она испугалась вовсе не того, что Карсон ее когда-то ударил или что он может сделать это опять, а того, что как-то инстинктивно догадалась: с ним что-то не то, что-то решительно не в порядке. Что Карсон — значит «плохие новости», и Карсон умело скрывает это — всегда, постоянно и более тщательно, чем выбирает свои чертовы шмотки.

Тесса, после знакомства с Шеветтой, в результате которого Шеветта переехала в Малибу, сказала ей, что завидует мужскому бессилию как сигналу бедствия. Даже если они сами не отдают себе отчета в этом, сказала Тесса, все равно от них ничего не дождешься. Но нам, женщинам, этого не дано: мы остаемся с ними, если даже помочь уже ничему нельзя, — но ты не можешь с ним оставаться, если он ударил тебя, потому что он сделает это снова.

Теперь Шеветта просто шла в сторону Острова Сокровищ; мост казался призрачным, однотонным, может быть и под действием «плясуна», но ей было все равно.

— Беспредел, — сказала она. Такова была ее реакция на события. Она остановилась. Может быть, всего лишь реакция на Карсона.

— Эй, Шеветта.

Обернувшись, она увидела знакомое лицо, вот только не помнила имени. Растрепанные бледные волосы, узкое жесткое лицо, по левой щеке змеится страшный шрам. Когда-то он был тоже курьером, в бытность ее службы в «Объединенной», — не из Шеветтиной бригады, а так, знакомый по вечеринкам.

— Цапля, — она вспомнила имя.

— Я думал, тебя здесь нет, — сказал Цапля, было заметно, что несколько зубов у него сломаны.

Может, у него и в голове что-то сломано, испугалась она. А может, просто случился какой-то выброс в атмосферу сегодня вечером.

— Меня не было, — сказала Шеветта.

— А где ты была?

— В Южной Калифорнии.

— Ты там гоняешь? Курьеришь?

— Нет, — отвечала она.

— Я теперь не могу гонять, — проговорил Цапля, переступая с ноги на ногу, левая нога не сгибалась: с его коленом было что-то не то. — Я врезался в «воронок».

— Точно, авария! — и Шеветта на миг задумалась, сколько воды утекло, раз она не помнит. — Страховку дали?

— Мать их так, не дали — тачка-то оказалась из городского ДЮ. — Ну да, Департамент юстиции! Напустил на них адвокатов… — калека пожал плечами. — Один из моих адвокатов, Ньембо… Знаешь этих трех типов? Беженцы из Африканского Союза, помнишь? Ньембо — он знает этого, как его, Фонтейна. Фонтейн, помнишь?

— Да, — сказала Шеветта и оглянулась на всякий случай. — Он все еще в Окленде, дети, жены и все такое?

— Нет, — сказал Цапля, — нет, у него магазин, прямо тут, наверху, — он махнул рукой. — Там и спит. Продает всякий хлам туристам. Ньембо сказал, что женушки решили с ним покончить. — Он искоса взглянул на нее, шрам на щеке стал заметнее. — Хорошо выглядишь. Прическу сменила.

Вид шрама вызвал новую реакцию «плясуна»; она содрогнулась: в голове возник прежний расклад карт — Карсон со злобным лицом, засунув руки в карманы кожаной куртки, идущий ей навстречу по мосту.

— Хорошо, что увиделись, Цапля.