Общий враг сплотил людей, оставшихся без крова, они стали обмениваться репликами, осуждать людей с синдромом вахтера. Вскоре вернулись Вера Ивановна и Каретниковы с двумя чайниками: заварочным и большим, черным от нагара. Тетя Лора высыпала пирожки на огромный поднос:

— Угощайтесь!

— Готовьте чашки или стаканы, — распорядился Леонид Эдуардович. — Будем угощать! Через час поужинаете пловом с тушенкой.

Чашки нашлись у всех. Запахло мятой и выпечкой, тетя Лора поставила баночку с сахаром, зазвенели бьющиеся о нее ложки.

Вскоре вернулись милиционеры в сопровождении протокольных товарищей, принесли матрасы и старые одеяла, угостились пирожками. За ними вошла Шапокляк, остановилась у стены с видом побитой собаки. Мама что-то шепнула мальчику, он сперва помотал головой, но потом отнес ей пирожок. Атмосфера перестала быть тягостной. Участковый рассказал, что выделены колоссальные средства, и пострадавшим компенсируют ущерб. Попросил не выходить на улицу, потому что ветер усилился.

В подвал стали заходить жители этого дома. Кто соленья принесет, кто конфеты. Пострадавшие оживились. Шапокляк робко пристроилась на краю дивана и зыркала на всех настороженно, ее такса Лариска обнюхивала помещение в сопровождении мальчика.

Местные принесли ей старенькое раскладное кресло.

Сплоченные общим горем, люди разговорились друг с другом и с гостями, приносящими гостинцы. Гаечка отвела меня в сторону и шепнула:

— Пойдем домой. Уже темно. Родители волнуются.

Убедившись, что все в порядке, я пожал руки милиционерам, а когда двинулся к выходу, меня окликнула Вера Ивановна. Я обернулся.

— Спасибо тебе огромное, — прошептала она, вскочила и обняла меня.

Бросило в жар, и сердце зачастило.

Мы разошлись по домам с чувством выполненного долга.

Переступив порог, я ощутил запах валерьянки и насторожился.

— Сова, открывай, медведь пришел! — крикнул я, стягивая обувь.

В прихожей было глаз выколи, я, конечно, помнил, куда идти, но лучше бы приоткрыли дверь на кухню, где есть источник света.

Никто не отреагировал, и я направился к узкой полоске света, что просачивалась в щель под дверью. Потянул за ручку и оказался в тепле. В свете керосиновой лампы, подчеркнутые тенями, лица мамы, Наташки и Бори казались потусторонними.

— Что случилось? — спросил я с замирающим сердцем, бросил взгляд на щенка — он возился в коробке, все с ним было в порядке.

— Что?! — повторил я и похолодел от догадки. — Бабушка?

Мама шмыгнула носом и покачала головой, от слез ее глаза отекли и превратились в щелки.

— Дед Стрельцов,— холодно произнесла Наташка. — Бабка Стрельцова знает, что мама медсестра, и прибежала к нам: спасайте, с дедом плохо— сердце. Ну, мама — к ним.

Сестра посмотрела на маму, та сделала брови домиком и пролепетала:

— По всем признакам — инфаркт, а ничего нет! Никаких лекарств, чтобы уколоть. И скорую не вызвать, потому что телефон сломан, и не доедет она. Дед хрипит, мечется, свитер на себе рвет, а из всего у них только физраствор и корвалол. Ну, я дала выпить корвалол, там кодеин. Помочь не поможет, но может облегчить страдания.

Мама скривилась, закрыла лицо руками, потрясла головой. Сестра отвернулась, Боря встал возле окна и уставился на улицу.

— Бабка плачет, в ноги к нему бросается. Дед хрипит, что умирает. Бабка — на меня, помоги, мол, ты же медик! А чем я помогу, я же не Бог! — Мама развела руками, обняла себя. — Его в больницу бы. Но как? Бабка кидается… ну, я уколола физраствор, сказала, теперь точно полегчает. И что ты думаешь? Побледнел, бабку матом кроет за «запорожец»… Потом тише, тише, губы посинели, затих… И все.

Мама повесила голову и замолчала, потом скомкала свитер на груди.

— Так тяжело смотреть, как человек умирает, и не знать, чем помочь! Ужасно. Просто ужасно. Он так и лежит там, а бабка над трупом воет.

Я обнял маму, она прижалась щекой к животу, часто и глубоко дыша.

— Ужасно,— кивнула Наташка.

— Понимаю тебя,— поддержал ее я. — Но ты правда не могла ничем помочь. Обычно у сердечников есть запас лекарств— на случай, если у врачей их не будет.

— Стрельцовы не болели, на учете состояли со стенокардией и гипертонией, но по врачам не ходили… Все равно чувствую себя виноватой!

Что тут скажешь? Чем поможешь? Можно только отвлечь, что я и попытался сделать.

— Давайте в домино сыграем? — предложил я, раздал костяшки и завел рассказ про свою школьную жизнь, про влюбленную Желткову, что особенно позабавило Наташку, и мама заулыбалась, тучи, сгустившиеся над нашей квартирой, немного разошлись.

Керосиновая лампа осталась на кухне, и мыться пришлось при свечке. Облился горячей водой — и бегом назад, чтобы не мерзнуть. И так все.

И снова разговоры за домино, теперь мама рассказывала про отца, как он красиво ухаживал, любил ее и берег, бабушка думала, нет идеальнее зятя. А с появлением Наташки все изменилось. Он стал злым, начал задерживаться на работе. Мама подозревала, что он изменяет, но ничего выяснять не пыталась.