— Пожалуй, пойду с тобой, — сказал я.

Сперва мы заскочили в пункт продажи акций; люди еще не отошли от урагана, и он пустовал. Разноцветные билеты сотрудники прилепили к стеклу. Они напоминали советские рубли, которые мы еще не забыли, только вместо Ленина был светлый лик Мавроди. Тут имелись билеты номиналом 1, 10, 20 и 50 и висело разъяснение, что билет — это 1/100 акции, прибавлять в цене они будут пропорционально.

Продавщица меня узнала, распахнула глаза:

— О, новый русский пришел! Сколько тебе акций? Десять, двадцать, сто?

— Спасибо, — вернул улыбку я. — Я пас.

Илья протянул две тысячи пятьсот.

— Мне билет, пожалуйста. Ну, двадцать то есть.

Продавщица взяла деньги и выдала серо-оранжевую бумажку. Илья покрутил ее в руках и сказал:

— Совсем больной этот Мавроди, свою рожу — на купюры.

— Затеял игру, равную своим амбициям, — сказал я, направляясь к выходу. — Ну а что, талантливый мужик, вон, целую империю построил!

— А что с ним будет дальше? — прошептал Илья одними губами.

Собравшись ответить, я испытал смутное беспокойство, словно делал что-то противозаконное.

— Его посадят, деньги отнимут, и умрет он довольно рано… — Я остановился и попросил Илью: — Давай тему «Что будет дальше» поднимать только в крайнем случае? Не знаю почему… просто чувствую, что мне нельзя этого говорить.

— Понял, — кивнул Илья, и мы направились дальше.

Город восстанавливался. Дворы уже расчистили от деревьев, только зияли воронки, где были их корни, да в некоторых картирах вместо стекол желтела фанера. Света, льющегося из окон, хватало, чтобы различить детали.

А вот на набережной было глаз выколи, но мы увидели и ощутили подошвами, что лед сошел, а с памятников осы осыпался неопрятными кучами и дотаивал. Перевернутый корабль, прибитый штормом к берегу, куда-то отбуксировали. Волны лениво качали доски, ветви, мусор и трупики птиц: поганок, бакланов, чаек. Еще немного, и от ледяного апокалипсиса не останется следов, только память и немногочисленные фотографии.

Кстати, надо отправить деду копии фотографий и статью, которую мы сочиняли всей семьей — пусть предложит московским журналистам.

На остановке нас ждала бурлящая толпа, где мы разглядели односельчан. Забирать эту массу народа приедет несчастный ЛиАЗ, он один на маршруте. Нас же там расплющит, и станем мы плоскими, как камбалы! Да и прощупать карманы в такой давке проще простого, а у меня там деньги, много денег.

— Едем на такси, — сказал я Илье.

Он кого-то увидел за моей спиной, встал на цыпочки и, побледнев, поднял руку, поколебался немного и робко помахал. Оборачиваясь, я уже знал, кто позади меня.

Так и есть, к нам шла Инна, задумчиво глядящая себе под ноги. Заметила нас она, только когда между нами осталось метров семь, дернулась так, словно ее в спину ударили, и меня окатило ее ненавистью, аж жарко стало.

— Привет! Иди к нам! — прокричал Илья чужим голосом. — Мы едем на такси! И тебя подбросим!

Скулы на лице девушки проступили четче, нос заострился, губы сжались. Инна сделала вид, что никого не заметила, резко взяла вправо и затерялась в толпе.

Илья опустил взгляд, ссутулился и потух. Я взял его за руку и повел на площадку возле администрации, днем ее занимают торговцы, а вечером тут стоят такси с шашечками. С водителем «Волги» я договорился за тысячу, и мы разместились на заднем сиденье.

Для большинства граждан сейчас такси — что-то за гранью роскоши. Люди так бедны, что предпочитают семь километров идти пешком, лишь бы сэкономить эту несчастную тысячу. Некоторым есть нечего, а мясо и даже курицу они видят разве что во сне. Что можно сделать, чтобы изменить их бедственное положение?

Ожила память прошлого, вспомнилось, как ошалелые от блеска бриллиантов и безнаказанности олигархи снимали полнометражные фильмы с собственным участием, приглашали звезд, нанимали сценаристов и режиссеров с именем, в то время как старики еле сводили концы с концами.

Стало ли проще жить в будущем? Безусловно. Большинство закрыло базовые потребности и влилось в общество потребления. Но изменилось ли что-то глобально? Нет. Система как была, так и осталась гнилой. Изменится ли это когда-нибудь? Смогу ли что-то для этого сделать лично я?

Вопрос без ответа.

Расстроенный Илья вышел из машины первым, я поехал дальше и вспомнил полный ненависти взгляд Инны. Некоторые люди воспринимают отказ, как личное оскорбление, и несут эту обиду всю жизнь. Похоже, Инна из таких, и она никогда меня не простит за причиненную боль.