Я уже поднял руку, чтобы хлопнуть по столу, но опустил ее, сжав кулак, и проговорил спокойно:

— Мама, послушай меня, пожалуйста, внимательно, потом будешь говорить, хорошо?

Она кивнула, и я продолжил, опираясь на знания взрослого:

— Директор тебя просто запугивает. И тебя, и всех сотрудников. Типа я начальник, ты дурак. Что такое приватизация?

Мама пожала плечами и приготовилась внимать. Я начал рассказ:

— В Советском Союзе не было частной собственности, мы строили страну, и все в ней было народное. То есть каждый человек что-то строил, а значит, имеет право на кусочек этой страны. Если бы приватизация проходила честно, то ее задумка очень неплоха. Ваучер — тот самый кусочек страны, понимаешь? Я имею право, ты имеешь право. Хочешь — владей этим кусочком. Хочешь — продай его. Мало тебе — купи еще. Причем купить акции может кто угодно за деньги. Кто угодно, слышишь? В том числе — человек со стороны. Но, как говорил Черномырдин, хотели, как лучше, получилось, как всегда. В итоге группа воров старается обмануть народ, скупить у него акции, чтобы править единолично. То есть нас попросту обворовывают. Нагло и беспардонно, как твой директор. Разводят, как Буратино, шантажируют. Понимаешь? Ты не делаешь ничего плохого, покупая акции.

Мама кивнула, а я продолжил:

— Думаешь, вам просто так зарплату не выплачивают? Как началась приватизация, сразу деньги пропали. Думаешь, почему? Чтобы нуждающиеся продали акции за бесценок. Ты позволишь себя обокрасть?

— Мне страшно! — Мама сложила руки на груди.

— Ничего он тебе не сделает! Калибр не тот. Пока. А вот если отожмет у всех акции и воцарится, тогда и правда ничего нельзя будет сделать, он станет хозяином. Не позволяй ему себя обворовать! То, что происходит с тобой — это же вымогательство! Тебя пытаются развести и нагнуть, причем по беспределу.

— Я боюсь потерять работу, — пролепетала мама, закрывая лицо руками.

Ясно, она не за работу держится, а за возлюбленного, которого не сможет видеть так частно. Я встал и положил руки на ее плечи.

— Ма, поверь, эти акции золотые. Директор пока не понимает, какова их истинная стоимость, ему просто нужен контрольный пакет, чтобы стать хозяином завода. Он ничего тебе не сделает, не пришлет братков. Знаешь, где его место в криминальной иерархии? — Мама мотнула головой, и я ответил на свой вопрос: — Нигде. Пожалуйста, помоги мне получить эти акции! Они бесценны, мама! Это раз. Два, нельзя позволять, чтобы нас обворовала кучка ушлых рвачей.

Но она меня будто не слышала, бормотала:

— Уволят меня с работы — и что? Куда я пойду?

— Да куда угодно! — всплеснул руками я. — Хочешь — в поликлинику. Хочешь — в свой бизнес, а стартовый капитал я найду. Придумай только, что тебе близко. Хочешь?

Мама посмотрела испуганно, но решимости отдать акции директору винзавода у нее поубавилось. Как же хотелось просто внушить ей, чтобы она сделала, как правильно, но хотелось, чтобы сама поняла и осознала.

— А Василия твоего, — сказал я, — если он тебя любит, смена места твоей работы не остановит, только коллеги меньше будут языки чесать.

— Как же я туда пойду? Ну, на работу заявление писать? Страшно.

— Пойди в отдел кадров, напиши заявление по собственному желанию. Купи больничный, в конце концов, связи-то остались. С директором видеться необязательно.

Упершись в стол локтями, мама спрятала лицо в ладонях: я в домике, не трогайте меня, пожалуйста! Я не хочу ничего решать, решите и сделайте за меня!

Бесполезно требовать от нее взрослых поступков. Неспособная на это, она всегда найдет тех, кто готов взять ответственность за нее на себя, вот только сделают это не в ее пользу.

Видя, что мама колеблется, я сказал:

— С тобой же вином расплатились? Я его выкуплю в течение недели — зарплата за месяц у тебя в кармане. Потом, пока ты придумаешь, чем хочешь заниматься, заплачу столько же… Да пойми же, что ты не одна! Если я попросил купить акции, значит, компенсирую все неудобства.

Она вздохнула так тяжко, что аж настроение испортилось.

— Ма. — Я взял ее руки в свои. — Пожалуйста, не отменяй сделку. Если заполучу акции, считай, что ты обеспечила будущее и мое, и Борино, и Наташино, и свое. Дай мне телефон этих людей.

— У них его нет.

Она смотрела в мои глаза и молчала, утекали драгоценные минуты, ведь мне надо было ехать на рынок к валютчику, потом — на участок, я не мог быть рядом и контролировать ее действия. Может, ее перемкнет, и она побежит к желающим продать акции, скажет, что отбой тревога…

— Пообещай мне, что не отменишь сделку! — попросил я. — Если выгорит, с меня акция «МММ» и огромное человеческое спасибо! Обещаешь?

Мама молчала, боясь шелохнуться. Как же ее убедить?

— Я обещаю, что тебе найдется не только интересное, но и денежное занятие. Ну? Это важно!

Иногда кажется, что метания другого человека — блажь, высосанная из пальца. Потому что в моем мире это проходная ситуация. Но в его мире под воду уходят континенты и исчезают цивилизации, гибнет старое и зарождается новое.

— О… обещаю, — уронила она и съежилась, ссутулилась.

Второй раз в жизни, пусть под давлением, но мама сделала не то, что хочется или проще сделать, а сложное — для других, в частности, для меня.

— Спасибо! — Я обнял ее. — Ты не пожалеешь о своем решении.