Хозяйка заведения вскинула брови. На шее моего охранника красовалась черная метка подчинения. Женщина явно была удивлена: раб без разрешения открывает рот, да еще указывает госпоже, что делать.

Видя реакцию торговки на дерзость Эльдариона, я подумала, что мой телохранитель и правда слишком зарвался. Это из-за него мы целый день слоняемся по солнцепеку и не можем никого купить.

Я разозлилась на себя из-за того, что иду у него на поводу, и ткнула пальцем в красивого эльфа, чье мужское достоинство нам показали со всех сторон.

— Я решила. Возьму этого.

Бумаги были подписаны, деньги уплачены. Вместе с рабом я дополнительно получила двое мужских шаровар из льна и пару кожаных сандалий.

Как было принято, невольника увели, чтобы подготовить к продаже, — вымыть, подстричь, умаслить благовониями и вернуть новой владелице в лучшем виде.

Эльдарион решил подождать нас снаружи и, чернее тучи, отправился во двор, где паслись верблюды. Мы с Хатиль остались в просторном холле на первом этаже питомника — здесь вдоль стен стояли удобные низкие диванчики и царила благословенная прохлада. Как хорошо заметила моя подруга, пожариться на солнце мы успеем во время обратного пути, а пока лучше отдохнуть в теньке.

— Бедный Эль, — так я ласково называла своего охранника, когда он меня не слышал. — Как тяжело ему посещать подобные места. Верно, сердце его рвется на части, когда он наблюдает за унижением своего некогда гордого народа.

— Сдается мне, — ответила Хатиль с лукавой улыбкой, — что скрипел зубами он не по этой причине.

— Нет-нет, говорю тебе, ему неприятно видеть своих родичей на коленях. Сколько раз, став вдовой, я порывалась взять себе невольника для услады. Второй раз замуж-то мне не выйти, а тело просит любви. Но Эль… стоило завести речь о новом рабе, и его лицо… Видела бы ты его лицо!

Подруга хихикнула в кулак и посмотрела на меня со странным снисходительным выражением:

— Помнится, после смерти Назарина ты взяла к себе несколько молодых рабынь и выкупила пожилого эльфа, которого хозяева едва не забили до смерти. Против этих невольников твой Эль не возражал, ведь так? В твой дом он не желает пускать лишь молодых мужчин.

— Думаю, он просто видит в них себя и оттого сочувствует им особенно.

Хатиль вскинула брови и покачала головой, словно, по ее мнению, я сморозила глупость.

Некоторое время мы сидели молча, наслаждаясь тишиной и покоем, потом подруга снова заговорила:

— Довольно, Амани. Я же вижу, кого ты на самом деле желаешь уложить в свою постель. Твои взгляды красноречивее слов. Одного не понимаю: почему ты себе отказываешь? Эльдарион — твой раб. Да, не постельный, но все-таки раб! Его руки, язык и член в полном твоем распоряжении. Прикажи ему раздеться — и он сразу, без лишних слов скинет с себя покровы. Прикажи ему тебя вылизать — и он встанет на колени меж твоих раздвинутых ног и возьмется за дело.

— О, Хатиль!

Щеки пылали. Я хотела, чтобы подруга замолчала, прекратив меня смущать, но в то же время ее нескромные речи будоражили мою фантазию.

— Но ведь это правда, Амани. Одно твое слово — и он ляжет с тобой в кровать и сделает тебе приятно. Это наши супруги, свободные мужи, пекутся лишь о собственном удовольствии, а рабы из кожи вон лезут, чтобы ублажить хозяйку. Он будет брать тебя, как ты пожелаешь. Столько раз, сколько прикажешь. Не кончит, пока ты не забьешься под ним в экстазе. А может, не кончит вовсе, если ты запретишь ему кончать.

Лицо Хатиль расслабилось, взгляд стал задумчивым и мечтательным.

— Словом, — подруга тряхнула головой, возвращая себя из грез в реальность, — отказать тебе он не посмеет, упрямиться не станет. Что же тебя останавливает? Или боишься, что он плох в постели? Твой Эль ведь не из питомника? Искусству любви не обучен?

— Нет, он не из питомника, — вздохнула я, не в силах прогнать сладкую фантазию, рожденную словами подруги: я на кровати, а Эль передо мной на коленях, урчит, занятый делом, издает довольные горловые звуки. Длинные светлые волосы закрывают его лицо и щекочут нежную внутреннюю сторону моих бедер. Под золотистой кожей его широкой спины танцуют мышцы. Лопатки сдвигаются и раздвигаются. Задница, обтянутая шароварами, напряжена. Одна рука мужчины на моей промежности — помогает языку, другая — у него в штанах: ходит там, приподнимая ткань, качается в том же ритме, что и голова Эля над моим пахом.

О духи, зачем я себе это представляю?

— Он вырос в доме моего отца. Родился от связи кухонной рабыни и эльфийского лекаря, купленного на невольничьем рынке. Мой отец был добрым человеком и привязался к мальчику, относился к нему не как к рабу, а как к приемному сыну. Поэтому я не могу приказать Элю разделить со мной постель. Мы знаем друг друга с детства, росли вместе. Вечером, когда солнце уходило за горизонт, вдвоем играли во дворе, а в жару прятались в тени гостиной: он показывал мне магические трюки, а я учила его читать и писать.