— Если б я не был согласен, — с циничной ухмылкой ответил наемник, — черта с два я бы дал себя заманить в эту нору.

— Тогда слушай, — приняв решение, сказал Прохоров.

Он полез в нижний ящик письменного стола, вынул оттуда старомодную картонную папку с тесемками из ботиночных шнурков, не без торжественности водрузил ее на середину стола, развязал тесемки и откинул клапан.

— С вами приятно работать, джентльмены, — сказал полковник ВМС США Джон Смит, поднимая на уровень груди оловянный стаканчик, который с виду был точь-в-точь как серебряный.

В стаканчике было виски — без обмана, а вот полковник Смит, хоть и являлся, скорее всего, самым настоящим полковником, вряд ли звался Смитом или хотя бы Джоном. Так он представился сам, но табличка с фамилией у него на груди отсутствовала, да и характер выполняемой им миссии прозрачно намекал на то, что этот «Джон Смит» вряд ли на самом деле служит в морской пехоте. Для морпеха он слишком хорошо говорил по-русски и слишком уж лихо, стаканчик за стаканчиком, хлестал виски, ничуть при этом не пьянея.

— Кстати, джентльмены, — продолжал Джон Смит, по-гусарски держа стаканчик на весу, — вы заметили, что мы, все трое, — полковники? Я думаю, это о многом говорит.

— О чем, дорогой? — вслед за сочным куском жареной на углях баранины отправляя под усы пучок свежей хрустящей зелени, поинтересовался полковник Габуния.

Полковник Смит усмехнулся, сверкнув зубами, казавшимися неестественно белыми на дочерна загорелом лице.

— Это говорит о том, коллега, что все действительно стоящие дела в этом мире делают именно полковники, — сказал он. — Генералы отдают приказы, более или менее глупые, но именно полковники нажимают пружины и поворачивают рычаги, приводящие мир в движение. И если из приказов, которые отдаются наверху, получается хоть что-нибудь дельное, в этом заслуга полковников. Полковники правят миром, господа!

— За это надо выпить! — сверкая черными, как переспелые вишни, глазами с энтузиазмом воскликнул Габуния и подхватил свой стаканчик. На губах у него блестел бараний жир, в усах застряли крошки лаваша, он широко улыбался и выглядел помолодевшим лет на двадцать. — Давайте выпьем за полковников, которые…

…Полковник Скориков вздрогнул, открыл глаза и первым делом посмотрел на часы. С того момента, как он делал это в последний раз, прошло около семи минут. Следовательно, задремал он минуты на две, от силы на три, но и это было непростительной оплошностью. Мотор «уазика» монотонно гудел, от печки тянуло ровным сухим теплом, навстречу бежала черная лента мокрого асфальта, по сторонам дороги неторопливо проплывали, сменяя друг друга, однообразные черно-белые картинки — заснеженные камни, облепленные сырым снегом деревья и кусты и снова камни, кусты, деревья, снег… Впереди маячила залепленная грязно-коричневым снегом широкая корма бронетранспортера, в забрызганном боковом зеркале поблескивали включенные фары идущего следом «Урала», а когда дорога заложила очередную плавную петлю, стала видна вся колонна — тусклые огоньки фар, исписанные иностранными словами борта, еще один «Урал» с мокрым брезентовым тентом и замыкающий БТР, на башенке которого кто-то сидел, поставив торчком воротник бушлата и, кажется, куря сигарету.

Все было в полном порядке. «Приснится же такая ерунда!» — подумал Скориков и опять посмотрел на часы. Граница была уже недалеко.

На самом деле никакого совместного распития спиртных напитков, задушевных бесед, рукопожатий и прочего братания с потенциальным противником на аэродроме не было и в помине. Действуя в строгом соответствии с инструкцией, Скориков назвал американцу полученный час назад по засекреченной телефонной линии прямиком из Москвы пароль, после чего американец коротко кивнул головой, козырнул на свой американский манер, повернулся на каблуках и удалился в сторону самолета. Он так и не проронил ни слова; знаков различия на нем не было никаких, и Скориков понятия не имел, откуда у него взялась уверенность, что этот тип — тоже полковник. Наверное, вид у него был такой — недостаточно начальственный и самодовольный для генерала и чересчур уверенный и независимый для майора… полковничий, одним словом, у него был вид. А приснившиеся Скорикову рассуждения по поводу роли полковников в истории явились, надо полагать, плодом его собственных размышлений на эту тему. Не то чтобы он много и всерьез об этом думал, но что-то во всем этом, несомненно, было…

Головной бронетранспортер вдруг замедлил ход. Сидевший за рулем непривычно молчаливый Габуния переключился на нейтральную передачу и начал аккуратно притормаживать. Вытянув шею и почти прижавшись щекой к оконному стеклу, Скориков посмотрел вперед и увидел на правой обочине какое-то частично заслоненное кормой бронетранспортера сооружение из бетонных блоков, шифера, брезента и мешков с песком. Эта, с позволения сказать, архитектура была ему знакома до боли, и он понял, что видит, даже раньше, чем Габуния с досадой произнес:

— Блокпост. Откуда они тут взялись, слушай? Этот блокпост уже полгода как закрыли! С ума они, что ли, посходили, э?..

Колонна остановилась. Скориков увидел человека в камуфляже, бронежилете и каске, который шагал к ним от блокпоста, придерживая локтем висящий на плече автомат и решительно разбрызгивая ботинками талую снежную кашицу. Полковнику показалось, что он различает на нарукавной эмблеме знакомые цвета российского триколора, но он не был в этом уверен.

Габуния длинно и прочувствованно выругался по-грузински и открыл дверь со своей стороны кабины.

— Пойдем, дорогой, — сказал он. — Надо выяснить, что это за чертовщина.

Спорить было бесполезно, да и не о чем. Налицо была непредвиденная, не предусмотренная планом ситуация, на случай которой все они — и Скориков, и Габуния, и два бронетранспортера, и вся прочая вооруженная братия — тут и находились. Им был твердо обещан зеленый коридор, по которому колонна пойдет без единой остановки. В свете этого обещания данный инцидент мог означать что угодно: от кардинального изменения начальственных замыслов, о котором никто не потрудился проинформировать Скорикова, до банальной засады.