— Что ты хочешь услышать?..

— Для начала расскажи мне о твоем народе, из какого ты племени, и почему стал проводником…

Мы проговорили до поздней ночи. Уж не знаю, что подействовало на него больше — та мягкость, с которой я с ним обращался, звуки родной речи, давно забытые им, или вино, кажется, способное развязать язык даже немому.

Пленник рассказал мне о том, какие скифские племена ныне набрали большую силу, кто окружает царя Ишпакая, чего ждать от его первых советников, кому перейдет трон и какие силы стоят за каждым из царских сыновей.

Все это говорило о том, что он умеет не только слушать, но также многое запоминать, взвешивать и оценивать различную информацию.

По его словам, золото было краденым. Осколки глиняной таблички и стилус — всего лишь дань его любопытству: он никогда не видел ни того, ни другого.

Ближе к нашему расставанию он стал умолять меня отправить толику серебра женщине, что растит его внебрачного сына, а также передать ей, что он жив и скоро вернется.

Я обещал обо всем позаботиться, при условии, что он подскажет, как мне беспрепятственно, а главное — безопасно достичь царского стойбища и самому встретиться с Ишпакаем.

Моя догадка, что скиф знает, как это лучше устроить, оказалась верной.

Немного поразмыслив, он вспомнил скифского купца, что раз в три месяца проезжает через Эребуни.

«Он будет здесь в начале осени. Может, чуть позже. Зовут его Радассар. За хорошую плату он возьмет тебя с собой, а если посулишь еще — подведет к царю. Этот купец всегда желанный гость в шатре Ишпакая».

Когда я вышел из сарая, ни Ашшуррисау, ни Касия уже не было, зато у дверей сидел киммериец.

— Завтра, как рассветет, пойдешь за город. Рядом с развилкой на Аргиштихинили найдешь покосившуюся глиняную постройку, во дворе должен расти большой орех, он там один. Спросишь женщину по имени Тайша. Передашь ей это серебро и скажешь, что ее муж жив, здоров и скоро вернется.

На следующий день, когда солнце стояло в зените, мы с Ашшуррисау и Касием отправились на рынок. Затесались среди зевак, собравшихся на представление, которое давал жонглер вместе с дрессированной медведицей, танцующей на задних лапах, и принялись следить за лавкой обувщика Арана, поджидая Тадевоса и незнакомца.

Тадевос появился в назначенный час, был без охраны и лица своего не скрывал. Он сразу подошел к прилавку, окликнул обувщика. К нему вышел горбатый подслеповатый старик, закивал, заулыбался, стал объяснять, что надо бы немного подождать.

«Кто это? — спросил я. — Аран?»

«Да», — кивнул Ашшуррисау. — Но как-то он не очень рад видеть нашего общего друга».

«Он сказал, что тот, кто нам нужен, подойдет позже».

Мой лазутчик посмотрел на меня с вполне понятным скепсисом:

«Откуда тебе знать, что он сказал?»

Я не ответил, но Ашшуррисау догадался и так:

«Неужели читаешь по губам? Ловко… Тогда вот что: если все так, как ты говоришь, то ждать уже некого. Я еще вчера послал Трасия к дому обувщика. Ни Аран, ни кто другой со двора не выходил. И если его нет и не было в доме, то что-то мне подсказывает — и не будет».

Теперь уже усомнился я:

«И все-таки подождем. Он мог, допустим, предупредить обувщика, когда уходил отсюда в последний раз, мол, буду завтра, ближе к полудню».

У нас было время посмотреть представление. Вокруг слышались смех и радостные возгласы. Жонглер подбрасывал выше головы пять кинжалов, стремительно вращавшихся в воздухе. Медведица хлопала в ладоши.

«А он хорош, — одобрительно сказал Ашшуррисау. — И ловок, и занятие у него выгодное для нас. Повсюду бывает, много видит. Знать бы еще, что голова не пустая».

Я присмотрелся к жонглеру: высокий, худой, безбородый иноземец лет тридцати пяти с крупным носом и сильно выдающейся вперед нижней челюстью, глаза пустые, улыбка натянутая — уставший от жизни человек.

«Он не подойдет, тебе, — сказал я. — Все, что ему надо, — это серебро, которое ему бросят».

Впрочем, он знал свое дело и умел потешить толпу. Добавил к пяти кинжалам еще три, после чего подхватил с земли два небольших топорика и стал садиться задом наперед на медведицу, покорно подставившую ему для этого спину. Жонглируя, проехал по кругу, чем окончательно завоевал признание зрителей.

Ашшуррисау все это время не спускал глаз с Тадевоса. У начальника стражи, по-видимому, закончилось терпение. Он вышел от обувщика рассерженным и, оглянувшись по сторонам, пошел прямо к нам.

«Не стоило ему этого делать», — скривился Ашшуррисау, когда понял, что встречи со стражником никак не избежать.

Тадевос зашел к нему за спину, негромко заговорил:

— Этот горбач вывел меня из себя. То сказал, что его господин опаздывает, то вдруг опомнился и признался, что, может, его вообще нет в городе.