— Убьешь меня — и погибнешь страшной смертью.

— Убить тебя? О нет. Я позабочусь о том, чтобы этого не случилось. Я так долго тебя искал не для того, чтобы запытать до смерти. Когда мы вернемся в Ассирию, тебя бросят в яму с нечистотами, но каждый раз, когда ты будешь возвращаться туда после допроса, эта яма будет казаться тебе самым чудесным местом на земле, родным домом.

Старуха только усмехнулась.

— Вот тебе мой ответ! — зашипела она и плюнула Набу в лицо. — Проклинаю тебя! Весь твой род проклинаю! Твоих детей! Твою жену! Ты похоронил их в тот момент, когда поднял на меня руку! Всех вас проклинаю! Всех!!!

— Заткните ей рот! — побледнев, приказал Набу.

Приказ взялся исполнить Эрик, который был, кажется, напуган больше других. Но заталкивая старухе в рот кляп, киммериец незаметно сунул ей в руку нож.

Вернулся Ахаз. Убитого спрятали неподалеку в заброшенном бараке и после этого тронулись в путь. Поехали через рынок, все еще людный несмотря на то, что день катился к закату. Набу-шур-уцур сел за спиной у Ахаза. Остальные шли за повозкой.

— Помогите! Это ассирийцы! Это лазутчики! — неожиданно закричала Кара, избавившись от кляпа.

Люди стали останавливаться, оглядываться, не понимая, откуда доносятся призывы о помощи.

Один из ассирийцев вынужден был приподнять хворост, чтобы заставить Кару молчать.

И тут же отпрянул от повозки и завертелся волчком: старуха, освободившись от пут, ударила его ножом в глаз.

Набу ударил Кару по голове сапогом, свернул нос, выбил из рук оружие.

Но она продолжала вопить:

— Это ассирийцы! Ассирийские лазутчики!

Толпа к этому времени уже обступила повозку, стала напирать. Лошади остановились. Ахаз кричал, чтобы его пропустили, дали дорогу, но в ответ полетели камни. Один из них попал в раненого ассирийца, разбил ему голову, поставил на колени.

Второго подручного Набу кто-то ударил палкой. Он выхватил меч и с замаха рассек кому-то лицо. Однако люди, увидев кровь одного из своих, разозлились еще больше.

Меньше всего опасаться за свою жизнь стоило Эрику: по его одежде было видно, что он киммериец, и никто не посмел бы причинить ему вред.

— Гони! Гони же! — призывал Набу, с трудом отбиваясь от наседавшей толпы.

Ахаз бросил вожжи и пошел сам прокладывать дорогу.

Несколько самых проворных горожан вытащили из повозки окровавленную старуху.

— Это Кара! — прокатилось по толпе. — Они хотели похитить нашу Кару! Они вырезали ее семью! Убийцы! Звери! Это ассирийцы! Смерть ассирийцам! Смерть!

— Какой я ассириец?! — пытался перекричать народ Ахаз. — Вы же меня знаете! Я Ахаз! У меня здесь постоялый двор неподалеку!

Как будто кто-то его слушал…

— Смерть! Смерть ассирийцам!

В толпе засверкали ножи. Однако большинство дало волю чувствам: ассирийцев били камнями, руками, ногами — казалось, только так ярость может найти выход.

Подручных Набу повалили на землю, затоптали, стали колоть мечами уже мертвые тела.

Ахазу разбили лицо, несколько раз прошлись палкой по голове, потянули за рукав, оттаскивая от лошадей. Он обнажил меч, ударил им ближайшего к нему горожанина в шею и, видимо, повредил сонную артерию, отчего кровь брызнула на всех, кто стоял рядом; второго ткнул в грудину, третьего — в бок. Но кто-то уже повис у него на руках, а кто-то бросился в ноги. Его прижали к земле, почти распяли и топором здесь же четвертовали.

Увлекшись Ахазом, толпа упустила из виду Набу. Он был ранен, истекал кровью и лежал в повозке. Эрик набросил ему на плечи чужой плащ, чтобы скрыть одежду бедуина, помог вылезти из повозки и увел с рынка.

7

История, рассказанная писцом Мар-Зайей.

Двадцать первый — двадцать второй годы правления Син-аххе-риба

Анкар исчез из дома в день моего похищения. И хотя Ашшуррисау немедленно отправился на поиски писца, результатов они не дали: следы вели на север, но затем терялись. Хуже всего было то, что вместе с писцом пропали и все таблички, свидетельствующие о причастности Саси к заговору против Арад-бел-ита.

За год я окончательно сблизился с царевной Ануш — поистине удивлен, насколько тесная связь может возникнуть между учителем и благодарным учеником. Будучи по своей природе женщиной умной, однажды она спросила меня напрямую о целях, что я преследовал в Урарту.

— С каких пор Син-аххе-рибу нужна помощь Урарту? Или он уже не доверяет своим наместникам?

Я понял, что где-то выдал себя и мое поведение, по-видимому, насторожило царевну. Пришлось уйти от ответа, чтобы скрыть свои истинные намерения. Я посчитал, что для откровенного разговора принцесса еще не созрела. И пусть лучше думает, что причина кроется в другом, например в стремлении понять, насколько сильной армией располагает Урарту. Провести Ануш оказалось не так-то просто.