— Предупреждать надо, — недовольно буркнули в ответ. — Заходит тут какой-то хлыщ, смотрит какгангстер или федерал, плащ расстегнут, наплечная кобура видна. Что я должен думать?

— Я же тебя предупреждал, в течение часа заеду, — укорил Адамян.

— Но сказал, что будешь со своим боссом, а не с парочкой мордоворотов, — проворчал Орловский.

Дверь снова приоткрылась. В проеме возникла улыбающаяся физиономия Майка.

— Проходите, всё нормально, — пригласил он.

Я зашёл и с любопытством огляделся. В углу рядом с дверью, находилось отодвинутое кожаное кресло и стол, заваленный документами. От другого пространства его оградили в отдельную зону двумя большими шкафами с папками, соединенными под углом в девяносто градусов.

Если не считать этого островка офиса, и идущего за ним журнального столика с парочкой кресел и диваном у стенки, огромное помещение больше походило на спортивный зал. В дальнем углу стояла скамейка со стойкой и штангой на ней, недалеко сложены гантели, диски и гири. Напротив железа, на толстой цепи висел боксерский мешок весом под сотню килограммов, чуть дальше на растяжках еле покачивалась пневматическая груша. На боковой стенке прибит уголок с турником, стойкой для брусьев и пресса.

— Нравится? — насмешливо пробасили сбоку.

Я перевел взгляд на хозяина кабинета — высокий, широкоплечий, подтянутый и сухой — каждая мышца выпукла и может претендовать на пособие в анатомическом атласе. Рукава красной клетчатой рубашки закатаны, мощные предплечья перевиты тугими канатами жил, на сбитых костяшках черные пятнышки синяков. Породистое лицо, перебитый нос, выдающийся вперед волевой подбородок, в льдистых светло-голубых глазах где-то глубоко прячется ирония. Из расстегнутой наплечной кобуры торчит рукоять револьвера «Кольт Детектив Спешиал».

— Нормально, — усмехнулся я. — Сам люблю бокс. Даже иногда немного занимаюсь.

— Да? — поднял брови Орловски. — Вы, Михаил Елизаров?

— Угадали, — иронично ответил я. — Причем с первого раза. Восхищен аналитическим складом вашего выдающегося ума.

Эндрю хмыкнул, шагнул вперед, протянул руку для рукопожатия. Я отметил мелькнувший в глазах здоровяка азартный блеск и насторожился. И когда он неожиданно обозначил короткий правый боковой, нырнул под руку и провел комбинацию правый прямой-левый крюк, притормозив кулаки у лица Орловски.

— Вот теперь верю, что он мог драться с профессионалом и победить, — довольно прогудел Эндрю.

Джек и Пол, судорожно схватившиеся за пистолеты, расслабились.

— Откуда вы знаете? — удивился я.

— Я рассказал, — признался Майк. — А мне — Анна и Александр расписали поединки в ярких красках, они вами сильно восхищались.

— Хочу предупредить, — пробасил Орловски, — Как телохранителю мне надо платить семь тысяч в месяц, моим ребятам — по пять. Гарантирую, работать будем на совесть.

— Договорились, — улыбнулся краешками губ я, и протянул руку.

Эндрю помедлил.

— Ещё один важный момент, — прогудел он. — Я ненавижу наркоторговцев, совратителей несовершеннолетних и людей, не держащих своё слово. Таким лучше меня не нанимать, пожалеют.

— Сработаемся, — ухмыльнулся я ещё шире.

Крепкая лапища атлета как клещами стиснула ладонь, скрепляя договор.

В офисе Эндрю мы провели час. Сначала, я, Майк и Эндрю уединились у уголке у стола, охранники прошли дальше, к спортивным снарядам и дисциплинировано ждали, пока мы закончим, в другом конце зала.

Сначала я кратко попросил рассказать Орловски о себе. Эндрю действительно происходил из семьи белоэмигрантов. Его дед был шабс-капитаном Первого гвардейского корпуса, дислоцированного в Санкт-Петербурге, бабушка — потомственной дворянкой. Отец Орловски — Виктор, самый младший среди пяти детей: трех сестер и двух братьев. Родился он уже в США.

Эндрю считал себя американцем, но и о своих корнях тоже не забывал. Дед к концу жизни многое переосмыслил и относился к нынешней советской власти нейтрально. Бабка предпочитала не вспоминать прошлое и не говорить на политические темы. Папаша вообще об этом не задумывался, но к коммунистам относился немного настороженно. Сам Эндрю перенял такое же нейтральное отношение к власти, интерес и смутную симпатию к землякам.

Попросил его поведать о конфликте с сержантом в «тюленях», внимательно отслеживая реакцию. Орловски нахмурился, посидел несколько секунд с каменным выражением лица и нехотя начал рассказывать. Сержант О’Нейл был известен своим скотским отношением к бойцам, распускал руки, любил устраивать спарринги и избивать новобранцев. Двоих товарищей Орловски отправил в больницу. Однажды Эндрю не выдержал и возмутился, когда сержант начал показательно калечить очередного молодого бойца. За что был издевательским тоном приглашен «показать, как надо работать в рукопашном бою». О’Нейл не знал, что папаша Орловски был фанатом боевых искусств и начал тренировать сына с четырех лет. К шестнадцати годам Эндрю получил коричневый пояс по «кекусинкай карате» и черный — по «джиу-джитсу», в семнадцать выиграл чемпионат штата среди юниоров по кикбоксингу. В колледже стал чемпионом по грепплингу и боксу, вовсю практиковал хитрые и подлые приемы для самозащиты, показанные дружками отца, тренировавшими антитеррористические и диверсионные подразделения. В результате спарринг закончился для сержанта показательным унижением. Вытерший лицом всю придорожную пыль, О’Нейл с переломанной челюстью слетел с катушек, схватился за пистолет и был скручен бойцами. По итогам разбирательства, сержанта признали виновным, но сочли, что Орловски его спровоцировал, и настоятельно рекомендовали парню покинуть подразделение. Спорить и доказывать свою правоту Эндрю не стал.