Шрифт:
Корни фамилии Кайсаров убегали во времена Золотой Орды. С восемнадцатого века — обрусевшие дворяне. Потому и фамилию считали русской с тюркскими корнями.
Хоть и выглядел сам Валех нифига не русским. Особенно за глаза его черные и смуглость кожи. Но замашки, если не дворянские, то и простому брату не чета.
И тут я такая, наглая: Матильда. Явилась пред очи его пронзительные. Только что на колени перед ним не падаю. Но ничего, поставит еще. Ради оплаты.
Судорожно сглатываю. Понимаю, в чем именно оплата заключаться будет. Правда, поздно понимание пришло.
— Половину спора осилила. Дальше то что, Матильда?
Глава 3 Поздно отступать
Закусываю губу. Набираю в легкие воздух и на выдохе произношу:
— Поцелуй меня!
Валех явно не ожидал такого поворота. Лицо озаряется. В глазах блеск, а на губах не просто улыбка. Хохочет, зараза! Отходит на шаг. Голову склоняет и смотрит так, словно статую невиданную слепил.
— Вы это слышали, парни?
— Во дает, девчонка! — восклицают, в ладоши хлопают. Овации громким эхом разносятся по улице.
А я едва дышу. Мне не до смеха. Теперь я жду: что будет дальше.
Валех складывает ладони в молитвенном жесте, подносит к губам. Замирает. Пристально смотрит на меня.
А я не свожу глаз с четок, что повисли на его запястье. Боюсь напрямую на него смотреть. Стыдно до безобразия!
Банда заткнулась. Тихо так стало. А у меня в ушах стук сердца отдается. Давление подскочило от невиданной собственной наглости.
— Ты хоть на долю секунды отдаешь себе отчет, что сотворила? Ты поспорила с подругами, что подойдешь и попросишь о поцелуе. Я правильно понимаю?
Киваю. А на глаза слезы наворачиваются. Боюсь его до чертиков!
Смелость давно улетучилась. Лихая бравада прошла. Остался страх перед неизвестностью. Валех не позволит развернуться и уйти.
— Ты спорила на меня, девочка. Это недопустимо.
Говорит тихо, но строго. Припечатывает каждым словом. Лучше бы кричал. А от этого приглушенного голоса мурашки по коже.
Не смотрю на него, но чувствую, как взгляд его прожигает. Судорожно вздыхаю. Ртом воздух ловлю.
— Глаза подними! — рявкает.
— А у вас разве так принято, чтобы женщина на мужчину смотрела? — бормочу, а сама вскидываю глаза, не поднимая головы.
Снова приближается. Быстро за подбородок поднимает, а стальные пальцы шею сжимают. Чуть надавит и придушит за секунду. Пикнуть не успею.
Шепчет прямо в губы. Но не касается их.
— Я решаю, что принято, а что нет. Поняла?
— Да.
— Громче!
— Поняла, — выдыхаю и дрожу всем телом.
Невольно глаза опять закрываю. Встряхивает. Заставляет смотреть на него. Красивый, зараза, но злой! А губы какие чувственные…
По своим кончиком язычка провожу. А он повторяет движение, только большим пальцем поглаживает. Глаз с них не сводит.
Да целуй уже! Мысленно ору, теряя последние крохи сознания.
— Так почему спорила?
Спрашивает, но не отпускает. В глаза заглядывает. Свободной рукой за талию к себе прижимает.
В спине прогибаюсь, руками в плечи его упираясь. Так близко как-то и не планировала. Едва ли не растворяюсь в нем. Внизу живота ощущаю что-то твердое. Явно не пряжка на ремне. Она значительно выше.
Кровь к лицу приливает. Жарко становится. С трудом сглатываю.
Валех чуть хватку ослабляет. Рукой сзади за шею держит. Пальцами в волосы зарывается.
— Надоело насмешки терпеть, — я честно признаюсь. — За имя. За то, что не как все. На слабо взяли: что не смогу подойти, испугаюсь. А я доказать решила.
— Но про цену смелости не подумала, — снова усмехается.
— Неужели все покупается?
— Как и продается, Матильда. Я тебе поцелуй, а ты мне неделю своего времени. Как тебе сделка, девочка?
Замираю. Мысленно повторяю предложение, рисуя в воображении возможные последствия.
— А если откажусь?
— Останешься без поцелуя, но отрабатывать провинность придется.
— Только потому что спорила?
— А как ты хотела, сладкая? Перед пацанами меня кем выставляешь? Так каждый себе позволит: грохну я на слабо Кайсарова или нет.
— Ну, ты сравнил конечно, — фыркаю, отчего тиски сжимаются сильнее, а воздуха опять не хватает.
Краем глаза на улицу смотрю. Вдруг кто знакомый пройдет. Спасет мою душу невинную. Но дураков нет. Одна я такая!