…В столицу США я прибыл из Москвы на восьмой день. У наших отцов и дедов такое путешествие занимало недели. Чкаловский экипаж долетел в Соединенные Штаты за двое с половиной суток. Пройдет еще десяток лет, и воздушная дорога между двумя материками — над Атлантикой — будет измеряться часами. Какие скорости узнает новое поколение?!

«Слава мировым героям!», «Победителям магнитных джунглей Арктики привет!», «Да здравствуют советские летчики — победители Северного полюса!» — с такими плакатами американский народ встречал чкаловский экипаж на пути от Тихого океана к Вашингтону.

Нетерпеливо ждал я в советском посольстве возвращения летчиков — они были на приеме у президента Франклина Рузвельта. Казалось, месяцы миновали с тех пор, как я простился с ними на Щелковском аэродроме… Вдруг послышались мягкие шаги, донесся знакомый голос:

— Где же наш москвич?

Я бросился навстречу Валерию Павловичу.

— Прямо скажу, не рано прикатил, не рано!.. Ну, только без обиды, я же шутя, — сказал он, улыбаясь лучистыми глазами. — А мы только что из Белого дома…

Чкалов находился под впечатлением встречи с Рузвельтом. Президент принял летчиков у себя в кабинете, расспрашивал о трудностях воздушного пути, самочувствии, планах пребывания в США.

— Большой деятель, большой человек, — сказал Валерий Павлович.

Пять лет прошло, как Рузвельта избрали президентом Соединенных Штатов Америки. По его инициативе между Советским Союзом и США были установлены дипломатические отношения. Когда истек четырехлетний срок президентских полномочий, американский народ снова доверил ему высший государственный пост. Никто в то время, разумеется, не думал, что, вопреки историческим традициям США, Франклин Делано Рузвельт еще дважды будет избран президентом…

— А вот и наш писатель! — воскликнул Валерий Павлович, увидев входящего в комнату Байдукова. — Мы и не догадывались, что Егор такой мастак…

Георгий Филиппович успел уже написать небольшую книгу о полете через полюс, начав ее в купе поезда Сан-Франциско — Вашингтон. Американские книжные издательства предложили пилоту срочно выпустить его рукопись. Байдуков согласился, но предупредил, что советские читатели первыми узнают подробности перелета. На другой день я отправил рукопись в редакцию «Правды».

В посольстве собрались советские дипломаты с семьями, приехали товарищи из Нью-Йорка: всем хотелось обнять воздушных посланцев родины, услышать от них, как далась победа.

— Нечего скрывать, друзья, тяжелый был перелет, досталось нам по самую макушку, — рассказывал Чкалов. — И циклонов хватили, и обледенения, и часами на кислороде сидели… Трудно было над Баренцевым морем, а особенно на подступах к Американскому материку… Летим в облачном киселе, вслепую, машину ведет Егор Филиппович, высота пять тысяч семьсот, лезем вверх, а мути все нет конца! Самолет бросает. Гляжу, машина обрастает льдом. Лед белый-белый, как фарфор. А фарфоровое обледенение — его так и называют — самое опасное: лед держится долго, не оттаивает часов десять, а то и больше… Пошли мы вниз… Три часа потеряли в этом циклоне. Но то были только цветики, а ягодки достались нам над Северной Канадой…

Просто и как бы подшучивая над собой, говорил Валерий Павлович о напряженных и тяжких часах… Циклон надвинулся откуда-то слева. Летчикам пришлось обходить его, расходуя горючее, которым они так дорожили. Но иного выхода не было; полет к Тихому океану напрямик грозил гибелью: вести машину ниже четырех тысяч метров, вне зоны обледенения, невозможно — путь преграждали хребты Кордильер…

— Сорок пять часов высотного полета, конечно, дали себя знать: мы то и дело прикладывались к кислороду, аккуратно прикладывались, потому что осталось его у нас не богато,--продолжал Чкалов. — У штурвала больше часа не просидишь!.. Да, спасительная это штука кислород, когда идешь на шести тысячах метров! А мы его бережем, дышать все труднее. Вдруг чувствую — что-то теплое на губе. Тронул рукой — кровь. А через несколько секунд как хлынет носом!.. Дышать уже вовсе нечем, сердце частит, и будто тонкие-тонкие иголочки в него втыкают. Остановил я кровь, надел кислородную маску — сразу полегчало… Несравнимо сложнее прошлогоднего был этот перелет, но зато и куда интереснее!.. Вот приедем в Москву, возьмемся втроем — глядишь, и новое надумаем. Есть у нас подходящий маршрут на примете, да рано еще о нем толковать…

Утром принесли почту, Беляков принялся ее разбирать.

— Ну, скажите: от кого эта телеграмма? — интригующе произнес штурман, помахав бланком. — Нипочем не догадаетесь. От самой Фетиньи Андреевны!

— От Фоти? С острова? — изумился Чкалов.

— Подана в Николаевске. Вот что она пишет: «С большой радостью узнала о выполнении вашей заветной мечты. С далекого острова Чкалов мы следили за вашим полетом. Сообщаю, что слово свое я сдержала — учусь. Эту телеграмму писала сама. Фетинья Смирнова».

Двумя часами позже вашингтонская радиостанция передала ответ летчиков на остров Чкалов.

Валерий Павлович настроился на веселый лад, рассказывал занятные и трогательные эпизоды первых дней пребывания в Америке, вспомнил о торжественном шествии по улицам Портланда, близ которого опустился самолет. Увенчанные гирляндами цветов, летчики проходили через городской центр. Им подносили венки почета, дружно кричали «хуррэй». Среди шума и приветствий на английском языке Чкалов услышал русскую речь: «Пустите меня к ним! Я же своя, я вятская!» Валерий Павлович взглядом отыскал немолодую женщину. Простирая руки к летчикам, она порывалась пробиться сквозь цепь полисменов. Чкалов сделал выразительный жест, и ее тотчас пропустили.