Этот прохладительный напиток появился в продаже сравнительно недавно. Чтобы надежно запечатлеть в сознании обывателей превосходство кока-колы над всеми подобными изделиями, фабриканты затратили на рекламирование громадные средства. Его прославляли в газетах, листовках, журналах, на огромных щитах, в патефонных пластинках, кинофильмах и в злободневных песенках, исполняемых кинозвездами по радио, с эстрады, цирковой арены. «Пейте кока-кола!» — читали американцы на тротуарах, в метро, парках, на стенах и оградах. Ночами над Нью-Йорком урчал дирижабль, волочивший светящиеся буквы: «Пейте кока-кола!» Запоминающееся название лезло в глаза на автострадах и морских пляжах. Скрыться было некуда. Если американец бежал на вершину самого высоченного небоскреба, то крыши менее рослых зданий тотчас напоминали ему: «Пейте кока-кола!» И обыватели… запили. Фабриканты окупили непомерные расходы на рекламу и начали загребать прибыль. А владельцы других заводов фруктовых вод, не выдержав конкуренции, разорились.

Спасаясь от жары, мы отправились на Кони-Айленд. Каждый приезжающий впервые в Нью-Йорк считает своим долгом побывать здесь. В увеселительном городке, расположенном на острове у берега Атлантики, рядом с превосходными техническими аттракционами, которые украсили бы любой парк культуры и отдыха, расположены десятки фанерных балаганов. Не щадя глоток, ловкачи-зазывалы сулят посетителям за один только дайм — гривенник — продемонстрировать коллекцию уродов, «четырехглазое чудище океанских пучин, бывшего мирового чемпиона по боксу Джонсона и даже «кровавые ужасы Востока». Выкрашенный сепией, потный, кривляющийся субъект в грязной чалме, он же «великий оракул Вест-Индии», нагородит публике разные небылицы, а еще за одну монетку раскроет любому сокровенные тайны его судьбы: «Сэр, вас ожидает восхитительное будущее — вы неожиданно получите миллионное наследство… Вы, леди, станете миллионершей!..» На большее у оракула не хватает воображения.

Посетители верят, что в павильоне «ужасов Востока», о котором с упоением разливается зазывала, все будет очень увлекательно, а покажут и одноминутную пантомиму: загримированные под японцев «актеры» усадят поблекшую томную особу на громоздкий сундук, именуемый для устрашения слабонервных электрическим стулом, в полумраке с треском рассыплются искры, и хозяин балагана задернет пятнистую занавеску: «Сеанс окончен, благодарим!» За очередной дайм перед зрителями пройдут моральные и физические уроды, неведомыми, но, вероятно, весьма извилистыми путями попавшие к кони-айлендским предпринимателям: «человек-скелет» — продолговатый остов, обтянутый желтой кожей; неправдоподобный великан с умственным развитием трехлетнего ребенка; девочка-обжора лет десяти, весом в сто два килограмма, жадно поедающая всякую снедь; двое идиотов за деревянной загородкой, гримасничающих, визжащих и прыгающих, как обезьяны… В смежном балаганчике публику встречает седой негр Джонсон — в прошлом действительно чемпион мира по боксу; безжизненным и скрипучим голосом рассказывает он о былых победах на ринге. Того, что старик поденно получает от хозяина за десятка два подобных «интервью с эстрады», как раз хватает, чтобы не умереть от истощения.

Для актера подмостки «острова развлечений» — последняя ступень перед падением в бездну бродяжничества и уголовщины; с такой эстрады один путь: в ночлежку, притон, тюрьму. «Кто сюда попадает, обратно не возвращается», — говорят о кони-айлендских балаганах.

— Великолепны у них «русские горы»! — сказал Байдуков на пути в Нью-Йорк. — Занятно, что такой же аттракцион в Ленинграде называют «американскими горами». А вот балаганные зрелища, за редким исключением, вызывают тяжелое чувство.

— Удивительно, что публика искренне развлекалась, лишь немногие проявляли недовольство, — заметил Беляков.

В консульстве летчиков ожидала телеграмма из Москвы.

— Нам разрешено остаться в Америке еще на месяц, — сказал Чкалов, пристально глядя на друзей.

— Что ж, съездим на заводы, осмотрим аэродромы…

— А по-моему, чем скорее мы вернемся домой, тем лучше, — холодно возразил Валерий Павлович, но тут же смягчился и продолжал обычным задушевным голосом: — Согласен, нам полезно ознакомиться с заводами, с аэродромами. Но ведь как туристы мы в любое время сможем приехать сюда, а сейчас… Затосковал я, домой тянет… Вот вернемся, расскажем, как летели, выложим свои планы, посоветуемся, а там — в Василево, охотиться, рыбачить… Когда уходит «Нормандия»? Четырнадцатого? Стало быть, четырнадцатого и поплывем, ладно?..

Оставалось четыре дня. В полночь мы поднялись на вершину Эмпайр стэйт билдинг; три скоростных «пушечных» лифта последовательно возносили нас на шестьдесят первый, девяносто второй и, наконец, на сто первый этаж, откуда два лестничных марша вели на площадку сто второго. Верхние двадцать — тридцать этажей добрую треть года утопают в тумане, но эта ночь была безоблачна. Гигантский город, сверкая огнями, лежал внизу. Плясали, беснуясь, цветистые рекламы Бродвея и Пятой авеню. Черными пятнами распластались вдали приземистые окраины.

Рядом с нами стояла группа скандинавских туристов. Разбитной экскурсовод тараторил на трех языках:

— С этой площадки, леди и джентльмены, немало людей бросилось вниз. Конечно, до тротуара или мостовой отсюда не долететь: здание построено уступами, террасами, человек пролетит несколько десятков метров, но и этого достаточно…

Он так щеголял именами самоубийц, будто речь шла о людях, совершивших подвиг. Мистер Хенсон, разорившийся фабрикант… Мистер Берндт, тридцатилетний архитектор, — длительная болезнь, нужда… Мисс Филдс, кассирша, — несчастная любовь… Учитель музыки — большая семья, нужда…

Облокотившись на бетонный барьер, Чкалов тоскливо глядел в черную даль, поперек лба пролегли глубокие морщинки.

— О чем задумался, Валерий Павлович? — спросил я.

— Все о том же: в Москву, домой хочу!

НАВСТРЕЧУ ГРОМОВУ

Летит Громов! Летит по пути, проложенному Чкаловым, пересекая Северный полюс.

Накануне чкаловского старта Громов говорил:

— В успехе Валерия Павловича я не сомневаюсь. А мы полетим тоже втроем, на таком же, как у него, самолете, и тем самым докажем, что победы советской авиации не случайны. Кроме того, очень соблазнительно побить мировой рекорд дальности по прямой и ломаной линиям. Вот уже четыре года его удерживают французы…