Книга посвящена насущным проблемам современной жизни. В повести «Когда налетел норд-ост» рассказывается о неожиданной встрече двух молодых, очень разных людей, о силе, глубине, радости и всех сложностях любви, о том, что без определенности убеждений, искренности и правды чувств невозможны полное взаимопонимание и счастье. Повесть «Парламентер» — о молодом москвиче, живущем среди рыбаков на Южном Дунае, о яркости и самобытности их характеров, о раздумьях и нелегких поисках своего места в жизни. Герой повести «Туда, где синеет Гольфстрим» — начинающий журналист, выходит на траулере в Баренцево море, участвует в интересной, необычной, полной опасности и героики жизни экипажа.
КОГДА НАЛЕТЕЛ НОРД-ОСТ
Глава 1
НЕЗНАКОМЕЦ
Колька сидел у калитки и щелкал орехи.
Он ждал ребят и слушал, как бабка гремит во дворе чугунками, как тяжело шаркают ее ноги. Бабка была не в духе: три дня назад съехал от них жилец, и никто с тех пор не поселился.
А ведь дом их стоял на Набережной улице, метрах в тридцати от моря, и все четыре месяца отбою не было от «дикарей». Чтобы они не беспокоили напрасно, Колька по бабкиной просьбе плакатным пером жирно начертил на картонке: «Мест нет», совсем как в столичной гостинице, и гвоздиками прибил к заборчику. Теперь картонку сняли.
Колька ждал ребят, чтобы пойти с ними на «археологические раскопки» в Лермонтово. Бабка вначале и слушать не хотела об этих раскопках: «Нечего без дела шататься! Лучше сбей ящик под виноград: все время спрашивают на рынке». И не пустила бы, если бы Колька не сказал, что с ними идет учитель истории, а Иван Григорьевич очень заметный в Джубге человек, заметный и нужный — как-никак депутат сельского Совета.
Колька щурился на солнце и смотрел на скамейку с весами у калитки — персональный бабкин базарчик. На одной чаше — гири, на другой, уравновешивая их, — горка винограда. Нахальный воробей прыгал по сливам и грушам в тазах. Потом прыгнул на весы. Чирикая и хлопая крыльями, он энергично клевал виноград и резко клонил чашу.
Колька любовался его храбростью и ловкостью.
— Кыш, охальник! — закричала со двора бабка: хоть и занимается по хозяйству, а глаз с весов не спускает. — Ты что не сгонишь?!
Колька зевнул и пожалел улетевшего воробья.
Подошел Тузик, тихий и сытый пес черной масти, и Колька стал играть с ним, но кто-то в плавках свистнул Тузику, и пес, радостно помахивая хвостом, побежал за ним в сторону кафе, откуда ветер доносил запах подгоревшего мяса. Но что так долго нет ребят?
Колька стал кедом чертить на земле круги.
— Почем сливы? — спросил кто-то.
— Тридцать копеек. — Колька даже головы не поднял.
— А груши?
— Семьдесят.
Колька выплюнул ореховую скорлупу. До чего наскучили все эти вопросы, эти вздохи и ворчанья бабки, эта нудная обязанность присматривать за базарчиком!
— А приткнуться у вас можно?
Колька потянулся и поднял голову.
— Мо… — Он не договорил, и глаза его чуть расширились от того, что он увидел.
Перед калиткой стоял загорелый человек в закатанной выше локтей ковбойке, с огромным рюкзаком за спиной. На нем были узкие спортивные брюки, кеды такие же, как и у Кольки, — синие с белым. На одном плече человека висело в чехольчике ружье для подводной охоты, это Колька сразу определил по выпирающим частям: с такими ружьями любят приезжать к ним с севера, особенно студенты, один даже у них останавливался.
Однако поразило Кольку другое — непонятный предмет в брезентовом чехле, широкий и длинный, на который человек опирался…
Что это? Сборная байдарка? Нет, она заняла бы гораздо больше места. Что ж тогда?
— Я сейчас… Не уходите… — Колька бросился к бабке.
Бабка в глубине сада насосом качала из колодца воду в огромное корыто.
— Там один к нам просится, — громко зашептал Колька, — странный какой-то… В руках у него что-то…
Бабка вытерла о передник руки и, грозная в своей тучности и многоопытности, колыхаясь большим телом, двинулась к калитке. Колька, немного отставая, шел сзади и чувствовал, как у него гулко бьется сердце. Он еще не мог понять, в чем дело. За свою жизнь он встречал и провожал сотни самых разных отдыхающих, но в этом было что-то непохожее на всех, кого он знал. И потом этот непонятный предмет в чехле.
Бабка между тем подплыла к калитке, а Колька остановился чуть поодаль и замер.
— Один? — спросила бабка.
— Как видите.
— Проездом?
— Нет. Думаю пожить. Уж очень расхваливают у нас вашу Джубгу. Говорят, на всем Кавказском побережье нет места распрекрасней.
— Правильно говорят, входи. — Бабка отвернулась и с осанкой тяжелого, перегруженного разными товарами и поэтому давшего большую осадку фрегата двинулась к дому.
Приезжий прислонил к стенке террасы оба предмета в чехлах и, не снимая громадного рюкзака с множеством карманчиков и застежек, втиснулся в темный коридорчик. Колька тотчас подошел к террасе, попробовал пальцем грубый чехол — палец наткнулся на твердое и гладкое. Что это? Что?
Затем шмыгнул в коридор и сунул голову в крохотную комнатенку, из которой три дня назад съехал тихий худой человек неопределенных лет.
— Здесь, — сказала бабка. — Подойдет?
— Тихая?
— Откуда ж быть шуму? У нас детей нет. Почти нет.
Приезжий огляделся, провел рукой по коротким темным волосам и вытер со лба капли пота.
— Свет есть? Читать и бриться можно?
— А как же. Нет только днем…
— А сколько дерешь? — Колька поразился прямоте этого человека, другие обычно спрашивают поосторожней, заискивают перед бабкой.