Разумеется, отсюда я его не слышал, да и дальнейшее представление мне уже было неинтересно. Всё, что нужно, я уже увидел — командир корабля был на месте, его ближайшие помощники тоже, а остальные интересовали меня лишь с точки зрения уменьшения их численности.

Это суровое условие войны. Чем меньше в стане врага профессионалов, тем он слабей, и, значит, это нам только на руку.

«Что ж, пора ответить за всё», — вздохнул я и, больше не теряя времени, приступил к зачистке.

А для того, чтобы она при любом дальнейшем раскладе как минимум наполовину считалась бы успешной, первым же выстрелом отправил в котёл с кипящей смолой капитана корабля Вильгельма Меендзен-Болькена, выстрелив ему в висок. За ним последовали офицеры, сперва тот, который стоял справа от капитана, а потом тот, который отирался слева. К этому времени в обойме осталось два патрона, и их я израсходовал ещё на двух высших офицеров из корабельного командования. Так как стрелять я старался с предельной скоростью, то умерли они в течение двух секунд, так, вероятно, до последнего мгновения и не поняв, что произошло.

Когда пули достигли целей, я уже держал в руках вторую винтовку. Экипаж корабля, увидев, что их командиры неожиданно упали, пока ничего понять не мог. А я уже давно начал вести огонь, опустошая вторую обойму.

Начался падёж офицеров низшего звена. Вначале умерли те, кто стоял рядом с валяющимся на холодном бетоне пристани капитаном-цур-зее, а затем стали умирать те, кто стоял в длинных шеренгах рядом со своими матросами. Офицеров определял по погонам, которые прекрасно видел. И выделял их из толпы, и бил без промаха.

Когда опустошил вторую винтовку, то потерявшая весь высший и часть низшего офицерского состава команда, наконец, начала что-то понимать. А ведь прошло не более восьми секунд.

«Эх, жаль, нет моих помощников. Ни Садовского, ни Воронцова», — расстроенно думал я, начиная перезаряжать оба ствола.

Так как патроны не были снаряжены в обоймы, то зарядка занимала время, которое можно было бы потратить с большей эффективностью, но делать было нечего, и я, не сводя глаз с начинающейся на пирсе паники, зарядив обе винтовки, начал второй подход.

А там, действительно, начинало твориться что-то невообразимое. Кто-то уже что-то начинал понимать и, вертя головой, думал, куда бежать и где скрыться. А кто-то, не сумев быстро сообразить, всё ещё пытался разобраться, подойти поближе, выяснить, что происходит и рассмотреть лежащие трупы.

Понимая, что вот-вот вся эта кодла начнёт разбегаться в разные стороны, решил отсечь их от стоящего ближе к носу корабля длинного здания. Так как высшие немецкие морские офицеры уже давно закончились, во главе угла ставил уничтожение всех, кто носил хоть какие-то погоны.

В то время, когда я приступил к третьему заходу, то есть опустошению магазинов двух винтовок, на пирсе уже бушевала самая настоящая вакханалия. Немецкие матросы, глядя на валяющиеся тела своих командиров и камрадов, наконец, осознали, что что-то идёт не так, и вначале было устремились к этому самому зданию. Но когда те, кто бежал туда первыми, стали замертво падать, толпа, впав в самое настоящее безумие, резко развернулась и рванула на корабль.

Человек — разумное существо, по крайней мере, иногда, а вот толпа из людей — уже гораздо более глупое, бестолковое, склонное к панике и безрассудным действиям. Так как трапов с пирса на крейсер было установлено всего три, и были они достаточно узкими, то ополоумевшая нечисть, стараясь всеми силами выжить, стала толкать и пихать локтями друг друга, создавая неимоверную давку. Разумеется, в тысячной толпе никто ни о какой очерёдности и помощи близкому даже и не думал. Сейчас выживали сильнейшие. И именно эти сильнейшие, отталкивая тех, кто был менее ловок и силён, чуть ли не по головам своих товарищей пробирались всеми правдами и неправдами по трапу на корабль, а те, кто был слабее, попросту летели в воду. И когда они туда падали, то оказывались зажаты между двумя высокими стенами: железным корпусом тяжёлого крейсера с одной стороны и высокой бетонной стенкой причала с другой.

Не знаю, сколько точно матросов оказалось в воде, но там воистину кишело целое море из голов.

Те же счастливчики, кто оказался на борту «Адмирала Шеера», разумеется, решили ускользнуть внутрь корабля и тем самым избежать свинцового возмездия за грехи. Больше всех везло тем матросам, которые поднимались по трапу, что был посередине корпуса. Они сразу попадали на палубу и забегали в двери корабельных помещений, скрываясь тем самым от пуль. А вот менее всех повезло тем, кто был на носу.

Паникующее стадо убийц, вероятно, осознавая, что выжить под пулями куда сложнее, чем расстреливать мирные корабли и убивать мирных советских граждан, зажалось в передней части корабля, когда я отсёк их градом пуль от надстройки. Многие из них пытались попасть внутрь орудийной башни главного калибра и тем самым скрыться от праведного гнева там, но двери, ведущие в башню, на их несчастье, оказались закрыты. Я не собирался давать нечисти время очухаться и централизованно отступить, а потому стал вновь и вновь разряжать туда обойму за обоймой.

И всякий раз, когда моя пуля находила цель, я говорил тем, кто погиб в моей истории на острове Диксон, на ледокольном пароходе «Сибиряков» да и вообще в советской Арктике, что за смерть кого-то из них уже отомстил. Более того, уничтожая команду линкора, я спасал тех, кто мог погибнуть, но не погибнет в этой истории. Они выживут, они победят, они женятся и у них родятся дети и внуки. Они будут жить счастливой беззаботной жизнью в великой стране. И пусть будет так! Пусть они живут, а те, кто их хотел убить, пусть отправляются к себе домой — в ад! И помогу им в этом я — юный семнадцатилетний мальчишка, в теле которого живёт справедливость и праведный гнев к врагам рода человеческого!