Пора.

— Твоего брата мы увезли отсюда, — заявил я.

Он направил ТТ на меня. Оружие было так близко, что я видел нарезы в стволе. Но, судя по взгляду Кадета, он хотел, чтобы я кинулся отбирать ствол, и тогда выстрелил бы. Нет, мы сделаем хитрее.

Будет всего один шанс.

— Считаю до пяти, мент, и если ты не крикнешь своим, чтобы они его отпустили…

— Мы твоего брата спасли, — я посмотрел ему в глаза.

А вот теперь время рискнуть.

Сложить всё, что я увидел с тех самых пор, как снова оказался во времена своей молодости. Собрать все выводы воедино, и по банде, и по нынешним и прошлым участникам. По убитым, по уликам, по всем странностям, которые я подмечал, но пока не озвучивал даже сам себе в мыслях.

Просто надо рискнуть, это последний шанс. Так надо, чтобы сломать крылья этой чертовой бабочке.

— Потому что вашего мента ряженого, Прохорова, сегодня убили, — сказал я. — Подстрелили во время задержания. Но пока он умирал, он успел рассказать о вас с братом. А убил его тот, кто вас предупредил о нашем приходе.

Кадет молчал, а я продолжал сочинять. Работает — я блефую, а он верит. Но мой блеф — не просто так, это всё основано на том, что я уже видел и понял сам.

— Потому что он очень не хотел, — говорил я, — чтобы вы всё рассказали о нём нам. Он хотел, чтобы вы сбежали, а он бы потом прикончил вас сам. А ты заложников взял, всё усложнил. Но даже если вы с братом вырветесь отсюда, он убьёт вас двоих так же, как того следака, и второго следака, Рудакова. Как того мента Кузьмина, как Ганса с Сёмой. Убьёт сам или прикажет кому-то — без разницы. Вы ему не нужны, вы единственные, кто против него показания может дать. Так, что вы оба — тоже покойники, если ничего не сделаете. Твой брат точно бы помер, если бы мы его не увезли. А вот насчёт тебя пока непонятно.

Ствол пистолета задрожал. Кадет давно боялся, но больше всего его испугало то, что против этой опасности никакие заложники ему не помогут. Он думает, что в западне.

— И чё делать? — выдавил он.

— Отпусти женщин, — сказал я. — Обсудим, что делать дальше. Чем раньше ты дашь показания, тем проще для тебя. Потому что он тебя везде достанет. И в Чечне, и в Казахстане, да и вообще где угодно. Ты же сам это знаешь. Ну так ведь?..

— Да, — упавшим голосом сказал Кадет.

Пистолет опустился вниз.

— Для начала, — я медленно встал. — Скажи мне его имя, а об остальном я позабочусь сам.

— Да ничё ты ему не сделаешь! — с такой злостью прокричал он, что вскрикнула Лена, а тётя Маша начала шёпотом её успокаивать. — Ничего! Он и тебя, и твоего папашу грохнет! Давно хотел так сделать, чтобы не мешали ему! Заказать он вас двоих хотел!

— Имя, — я смотрел на него. — Скажи имя, и всё закончится. Он не всесильный, а будет имя — мы его достанем.

Кадет посмотрел на меня, сглотнул и проговорил только одно слово…

При этом он всё пятился рефлекторно и вскоре упёрся спиной в витрину с жигулёвским пивом.

Хлопка выстрела я не услышал, просто разбилось стекло в окне, а потом начали сыпаться бутылки, которые снесло падающим телом Кадета.

Я подскочил к тёте Маше и её дочери, чтобы на них ничего не упало, и начал оттаскивать их, да они и сами сообразили и отползли в сторону.

А труп Кадета с дыркой в виске завалился назад, бутылки сыпались вниз, разбивались, и пиво, поддельная сивуха, воняющяя спиртом, полилось на шахматную напольную плитку, смешиваясь с кровью.

Продавщица отчаянно завопила, въедливый такой визг, аж в мозги вкручивался, а в магазин уже влетели вооружённые люди в масках. Но стрелять им было не в кого. Кадет убит на месте, он лежал на полу в грудах битого стекла, всё ещё сжимая пистолет.

Кадочников успел назвать мне имя главаря. Но, услышав его, радости я не ощутил. Это будто был удар кувалдой по голове… Твою мать! Не может быть!..

Я сидел и оглядывал магазин — всё, угрозы людям нет. Смотрел, как работает спецназ, которому уже нечего было делать в магазине, как заложников встречали снаружи. Даже скорую вызвали, машина уже стояла на улице.

— Да кому я что плохого сделал? — сокрушался вызванный на работу Ручка, снова пьяный. — Работаю все выходные-проходные, и в Новый Год, и на день рождения свой постоянно дёргают. Вот, вечером даже пришёл, этот касатик уже домой свинтил, а я на работе, труп с пулевым ранением головы осматривать буду! А как на пенсию, то пожалуйста, пинками гонят!

— Ну не ной, Яха! — подбодрил его Василий Иваныч. — Мы же старая гвардия, где молодые не справятся, нас зовут.

— Чё бы ты понимал, Васька, — Ручка отмахнулся. — Мелочный ты человек, вредный.

— А по сопатке? — протянул Устинов и зыркнул, но не зло, а по-хозяйски, и Ручка на всякий случай скрылся в подсобке.

Я выдохнул и вышел на улицу — как был, в одной рубашке. Казалось бы, в магазине вышел совсем короткий разговор, а усталость навалилась такая, что даже голова не соображала. Даже не чувствовался осенний холод, настолько я устал.

Толик накинул мне куртку на плечи, Сан Саныч подпрыгнул и встал на задние лапы, упираясь передними мне в плечи, потом отошёл и принялся прыгать рядом. Отец подошёл ближе, улыбнулся и протянул руку.