Шрифт:
Но чего тянуть? Надо идти.
Когда мы пришли в актовый зал, он уже был забит почти полностью, загнали туда всех, кто только нашёлся в ГОВД. На сцене стоял довольный Пегасов, мрачный Шухов и как всегда красный Федорчук. Снова давление. Прям при всём параде.
— Васильев, — с хитрым видом проговорил Шухов, заметив меня. — Ну чего ты там встал? Иди-ка сюда, говорить с тобой будем, как ты на «реабилитации» ездишь.
— Ни пуха, — пожелал мне Толик.
Я поднялся на сцену и оглядел всех. Отец уехал в область, так что с РУОП никого не было, зато все наши на месте, как и большая часть УГРО. Все смотрели на меня.
— Ну иди сюда, — подозвал меня Федорчук и переглянулся с остальными. — Чё ты там встал, как неродной?
— Так вот я, на месте же, — я удивился и сделал ещё пару шагов к ним.
— Ладно. Тогда вот…
Начальник ГОВД откашлялся, отпил воды из стакана, стоящего на столе в президиуме. Вышел из-за стола, спустился с приступка, держа в широкой руке что-то небольшое.
Я не сразу понял, что это, но тут начальник кадров, который тоже сидел в президиуме, стал торжественно зачитывать приказ по личному составу, и там прозвучала моя фамилия. Но я не слушал, потому что уже разглядел то, что протягивал мне с довольной лыбой начальник ГОВД. И от этого по телу разбежались мурашки. Много раз я проходил эту процедуру, но всегда радовался, как ребенок.
— Держи, Васильев, — сказал Федорчук и… вручил мне погоны с тремя звёздочками. — Накрывай поляну, товарищ старший лейтенант, отмечать твоё внеочередное звание.
— Служу России! — отчеканил я, приняв старлейские погоны.
В зале раздались аплодисменты.
Глава 10
Несколько недель спустя
5 ноября 1996
В кабинете у нас стало тесно после того, как неделю назад сюда поставили новый стол, уже не протолкнуться. Я повесил кожанку в шкаф, перед этим стряхнув снежинки с мехового воротника, и пошёл на своё место. Едва протиснулся между столами Якута и Устинова, поздоровавшись с ними по пути, похлопал по плечу Толика, который возился с видиком, стоящим перед ним, и сел за стол.
— Ну что там опять в мире творится? — тихо спросил Василий Иванович, услышав музыкальную заставку на радио.
— Много новостей слушаешь, Васька, — пробурчал Якут, что-то записывая на листе бумаги. — Расстраиваешься потом.
— А как тут не расстроиться, Андрюха? Столько всего происходит!
— Так ты когда расстроишься — бухаешь как не в себя! Хорош уже.
В новостях рассказали о том, что в Америке проходят выборы президента, выбирают между идущим на второй срок Биллом Клинтоном и сенатором Бобом Доулом, а следом пришло срочное известие, что Борису Ельцину уже проведена операция на сердце. Его обязанности исполнял Черномырдин.
А закончился выпуск напоминанием о новом указе, по которому с этого года седьмого ноября будет отмечаться День согласия и примирения, а не годовщина Октябрьской революции. Впрочем, это всё ещё выходной день, на 4 ноября, как я помнил, праздник перенесут нескоро.
— Вот так, — расстроенным тоном произнёс Устинов, прослушав выпуск до конца, — не приходя в сознание после операции президент Ельцин приступил к исполнению рабочих обязанностей. Эх, а я отметить так хотел…
А хорошо, что я услышал новости, а то всё гадал, когда случится одна вещь. Зато теперь вспомнил всё точно. Я уселся поудобнее на затёртый венский стул, повернулся к календарю, висящему на стене, и обвёл ручкой дату — 20 ноября 1996 года. Именно тогда мы нашли первую жертву Верхнереченского Душителя.
Да, тогда всё и случилось, как раз получку давали, и в новостях как раз говорили про недавние выборы и операцию Ельцина на сердце, вот цепочка в голове и сложилась.
Нужно вспомнить как можно больше. Точно, сам маньяк и серийный убийца как раз должен был откинуться с зоны, где он сидел за изнасилование, петухом. Надо бы к нему наведаться в ближайшие дни…
— И никакого праздника, — с намёком сказал Устинов, повернувшись к только что вошедшему в кабинет новичку. — Да же, Витька? Слыхал новость? Седьмое ноября отменили!
— А? — Орлов замер на пороге. — Да не, не слышал.
— Вот, понимаешь, Витька, — Василий Иванович хитро посмотрел на Якута и курящего у окна Сафина, — праздник раньше праздновали, а сейчас его больше нет. Хор-р-роший такой праздник был, обычно в этот день душа так и просит. Но раз его нет, мы же сами всё организовать можем, да?
Пока Орлов пучил глаза, не понимая, что от него хочет старый опер, Устинов продолжил:
— Ну ты чё, ты же умный парень. Вот до Нового года ещё долго, а Дед Мороз уже здесь.
— А, проставиться надо? — догадался Орлов. — Так это мы с радостью, вечерком…
— Вот это разговор! — Устинов поднялся и потянулся, потирая спину. — А то мы с мужиками думаем, будто ты с нами работать не хочешь.
Витя Орлов все эти дни ходил как в тумане, явно не понимал, что делать, но в работу понемногу втягивался. Взяли его именно к нам в отделение, потому что у тяжей людей не хватало сильно, тем более, что Устинов и Филиппов в любой момент могут уйти на пенсию по выслуге.
Взяли Орлова опером, на звание в представление направили, первое офицерское всегда через Москву присваивать нужно. Обкатается пару месяцев и станет полноценным опером. А пока он ходил хвостиком за нами и постигал нашу мудрёную работу. Но вникал хорошо, старался. Я сам, глядя на него, уже с трудом вспоминал, что когда-то, в первую жизнь, он был бандитом и матёрым главой ОПГ. Вот как всё изменилось.