— Ты соврал, соврал…

А потом он оказывается сзади. Обнимает, притягивает. Крепко прижимает. Так крепко, что между нашими телами, невозможно просунуть листок бумаги, если такое кому-нибудь пришло бы в голову.

Его дыхание теплое. Касается волос.

Чувствую лопатками его сердцебиение, оно бешенное.

— Закрывай глаза и спи, — шепчет, касаясь губами ушной раковины.

— Нет, — упрямо говорю. Но глаза закрываются под тяжестью век и я проваливаюсь в темноту.

***

В спальне было серо.

Я не имела понятия сколько проспала, могла только предположить, что скоро рассвет.

Он не ушел. Он продолжал меня обнимать. И он не спал.

Его пальцы скользили по моему животу, слегка подрагивая. Дыхание было частым, обжигающим затылок.

Он переместился, так что мне в спину уперся полу эрегированный член. Я окаменела. Дыхание сперло.

— Не ерзай. Я не увлекаюсь некрофилией, — замираю. Его голос бархатный, с намеком на нежность. Пытаюсь расслабится, но тут же стекленею вновь. Он целует меня в шею. Он без маски!

С силой зажмуриваюсь.

Я могу повернуться! Могу! Всего лишь чуть-чуть повернуть голову и открыть глаза.

— Хочешь это сделать? — шепот. Его язык касается ушка, скользит по раковине. Втягивает мочку в рот, посасывает, слегка прикусывает. — Хочешь? — более низко, хрипло. — Знаю, что хочешь, — вздрагиваю.

— Хочу, — признаюсь. Я действительно этого хочу. Он не терпит лжи. — Но не буду.

— Какая умничка, — целует шею, туда, где колотится тоненькая жилка. Втягивает в рот кожу, чувствую его зубы, а следом язык лижет место укуса. Сердце бьется так сильно, что, кажется, его слышно даже на улице. — Сладкая, — снова повторяет свою ласку. — Пиздец, какая вкусная.

Чувствую, как соски стягиваются в тугие бусинки, и начинают ныть, требуя прикосновений.

— Я себя переоценил, — удается расслышать. — Или некрофилия меня все-таки увлекает, — его это забавляет. — Хочешь, чтобы я тебя трахнул? — молчу, прикусив щеку изнутри. Я скорее оттяпаю себе язык, чем дам ответ. — Не советую открывать глаза, — матрас пружинит. Я зажмуриваюсь сильнее, и чтобы наверняка, закрываю лицо ладонями. Как в детстве, когда мне казалось, что в шкафу живут монстры. Сейчас все гораздо хуже. Монстр только что лежал в моей постели. И был он из плоти и крови.

37.1

Я лежала, боясь пошевелиться. Правда, глаза, все-таки открыла.

«Стокгольмский синдром, на лицо!» — думала, разглядывая стену напротив. Я даже себе не сразу смогла признаться, что тело отозвалось на его близость. И с тем, я с ужасом ждала следующей ночи. Я была уверена, он снова придет. Снова и снова, пока не растопчет меня. Не выпотрошит душу. А в конце, я буду сидеть у его ног, как послушная собачонка и лизать его туфли.

Сегодня я могла бы нарушить его планы. Поверни чуть голову, и открой глаза. И все! Его лицо — последнее, что я увидела бы. Зато больше никаких тайн. Живой из постели я бы уже не выбралась. Это был бы конец. «Или долгожданная свобода» — мерзкий, ехидный голосок.

Нет уж! Я разберусь во всем. Я должна разобраться!

Солнце робко заглянуло в спальню.

Я перевернулась на спину, чувствуя ломоту во всем теле, и слабость. Так бывает, после высокой температуры.

Теперь я разглядывала потолок.

Днем, проваливаясь в сон, после снотворного, я подумала, что ему необходимо, чтобы я была в отключке. Я перекатывала эту фразу на языке, пока не пришло озарение. Как вспышка молнии или выстрел, заставив меня резко сесть на постели.

Он должен был вчера уйти. Отлучится. Оставить меня без присмотра. Что-то, настолько важное, что он не мог отменить, но и оставить меня одну не мог! Я почувствовала, как пот стекает по спине. А что? Мне уже не раз приходило в голову, что в моем доме он неплохо ориентируется. А если все гораздо проще? Он здесь живет! Дом огромный. Мест, где можно спрятаться еще больше!

Дышать стало нечем, будто я с разбегу влетела в бетонную стену. Я хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, умоляя собственные легкие раскрыться. Но страх, огромной рукой их сдавливал, и сердце, заодно.

— Тихо, тихо, — уговаривала я себя. Мелкими глотками проталкивая кислород.

Я не сдамся. Я справлюсь. Сделаю вдох, затем еще один.

Успокоится мне удалось, что воспринялось, как маленькая победа. Следом была еще одна — я поднялась с постели. И, в чем мать родила, слегка пошатываясь, отправилась в душ.

Пробыла я там довольно долго. Казалось, что смыть с себя липкий пот, и его запах невозможно. Он въелся глубоко в поры, а что еще хуже, проник в сознание. И если с тела можно смыть гелем с мочалкой, то из мыслей только выскребать ложкой.

На плите стояла кастрюля. Открыв крышку, обнаружила в ней куриный бульон. Первым порывом было проигнорировать чужую заботу. Но затем, немного поразмыслив, я решила этого не делать. Силы мне еще понадобятся. Я даже не удивилась тому, что бульон оказался вкусным. В меру жирным, золотистым, приправленным как надо.